Британия доставляла неудобства, поскольку быстро укрепить оборону этого региона было непросто, а следовательно, там приходилось постоянно содержать многочисленный римский гарнизон, наличие которого не оправдывалось размерами и стратегическим значением провинции, но главные театры военных действий находились на Рейне и верхнем Дунае в Европе и на Персидском фронте в Азии. Генеральные штабы этих фронтов располагались, соответственно, в Кельне и Антиохии. В ходе одного сезона военных кампаний силы подкрепления не могли перемещаться между ними. В случае неожиданного нападения резервные армии также не успели бы добраться до фронтов из столицы и сердца империи в Центральной Италии: переход от Рима до Кельна занимал 67 дней, а до Антиохии – 124 дня. Пользоваться более коротким путем по Средиземному морю на протяжении полугода было слишком опасно, учитывая, какие в тот период строились корабли. Стратегический кризис в Римской империи в первую очередь развивался, когда угрозы возникали одновременно на Персидском и Европейском фронтах. В такие моменты в каждый из театров приходилось отправлять по многочисленной и независимой армии.
Римская империя всегда делилась на грекоязычный восток и латиноязычный запад, но это сглаживалось введением восточных элит в имперский сенаторский класс и тем, что старая римская аристократия сама испытывала большое влияние высокой греческой культуры, которая часто воспринималась как более важная, чем римская. После того как в 313 году император Константин принял христианство по Миланскому эдикту, вся империя в IV веке превратилась в государство, объединенное принадлежностью к религии спасения, зародившейся на Востоке. Возможно, в долгосрочной перспективе этнокультурные различия и раскололи Римскую империю, но изначально раскол на восточную и западную империи объяснялся геополитическими, а не этнокультурными и не религиозными факторами2.
Римская императорская монархия была во всех отношениях военной. Не все, но многие самые знаменитые и успешные императоры были талантливыми полководцами. Ничто не укрепляло легитимность правления больше, чем победа в войне, особенно во времена кризиса. Траян и Адриан в первой половине II века н. э. были первыми императорами, родившимися не в Италии, и оба прославились как полководцы. Именно их сокрушительные победы над врагами Рима наделили легитимностью Диоклетиана и его иллирийских военачальников, что позволило им спасти империю и реформировать систему управления в разгар экзистенциального кризиса в конце III века. На протяжении столетия после восшествия Диоклетиана на престол в 284 году н. э. Римом управляли императоры-воители. Но после 395 года монархи по большей части отказались от командования армиями на поле боя. Один историк поздней Римской империи отмечает, что когда “императоры перестали лично принимать участие в кампаниях и обосновались во дворцах, способность империи защищать северные рубежи и удерживать западные провинции существенно снизилась”3.
Это указывает на важнейшую дилемму, стоявшую перед империями в целом и перед Римской империей в частности. История империй – яркая иллюстрация опасностей, связанных с участием императоров в военных походах. Шансы на стабильность и долгосрочное выживание империй значительно увеличивались, если в них складывались институты и традиции, благодаря которым это становилось необязательным. Рим не справился с этим, и это, пожалуй, стало его главной слабостью. Латинским словом imperator в республиканский период называли победоносных полководцев. Большинство императоров и династий приходило к власти в результате гражданских войн и военных переворотов. Императорские гвардейцы, или преторианцы, так поднаторели в этой игре, что в английском языке “преторианцами” порой называют путчистов. В свете римской истории и слабой династической легитимности римской монархии любой талантливый полководец мог лелеять мечты о престоле – и любого могли заподозрить в этом даже при отсутствии подобных амбиций. Во многих случаях это приводило к политической нестабильности, стратегическим провалам и потере огромного количества ресурсов в ходе гражданской войны. В сравнении с другими великими империями римские императоры в среднем правили недолго. За первые 311 лет, в эпоху так называемого принципата – с начала правления Августа в 27 году до н. э. до конца кризиса Римской империи в 284 году н. э., – Рим повидал 53 императора. Примерно за такое же время (1710–2021) в Великобритании сменилось всего 12 монархов. Возможно, лучше провести сравнение с величайшим противником Рима, династией Сасанидов в Иране. Если не учитывать хаоса, который наблюдался в последнее десятилетие правления Сасанидов, то в период с 224 по 628 год н. э. – чуть более чем за 400 лет – на престоле успели побывать 30 монархов. Римская императорская монархия существовала почти 500 лет даже на Западе, поэтому абсурдно называть ее хрупкой. Приверженность элит идеалам империи вкупе с исключительными талантами многих правителей долгое время более чем компенсировали уязвимость, вызванную слабостью династического принципа.
Историки давно разделили историю римской монархии на два периода – принципат и доминат. Первый представлял собой систему правления, созданную Августом через четыре года после того, как в 31 году до н. э. он вышел победителем из гражданских войн, которые разразились после убийства его дяди и приемного отца Юлия Цезаря в 44 году до н. э. Август был суровым и искусным политиком, власть которого опиралась на победу в гражданской войне и сохранение контроля над римской армией. Победив врагов на поле боя, он взялся за легитимизацию и консолидацию своего режима. Он понял, что римские традиции и ценности элит сделают чистую военную диктатуру или абсолютную монархию непопулярной и уязвимой. В связи с этим, сохранив в своих руках основные элементы власти, он передал небольшую ее часть сенатской аристократии, которой при этом гораздо более щедро раздавал высшие посты и оказывал покровительство. Он также внимательно следил за тем, чтобы не задеть гордость и самолюбие благородных классов, и вел себя с сенатской аристократией так, словно был не монархом, а дружелюбно настроенным первым из граждан империи. Научившись на ошибках Юлия Цезаря, он категорически запретил официально провозглашать себя живым богом и отказался перенимать королевские манеры и носить королевские одеяния в самом Риме, но с готовностью принимал божественный статус от местных элит в восточной половине империи, а также закрытых культов, почитавших его по всей западной части империи и даже в Риме.
Август был искусным и умелым политиком, но ему не приходилось брать на себя функции настоящего главного управленца. Центральная администрация была крошечной, рудиментарной и личной: ее ядро формировали собственные вольноотпущенники и рабы Августа. Управление империей было в высшей степени децентрализовано. Города вели свои дела и обращались к императору лишь в том случае, когда споры внутри сообщества или с другими городами не удавалось разрешить без арбитра. Август был главнокомандующим, важнейшим источником благ, выступал в роли первосвященника и руководил внешней политикой, однако во внутренних делах он был скорее верховным судьей, чем ведущим политиком. В этом отношении принципат не был исключением из ряда императорских монархий даже в период их расцвета, а представлял собой скорее одну из более децентрализованных империй. Удача и крепкое здоровье, благодаря которым Август дожил до необычайного (по римским меркам) возраста 77 лет, позволили принципату пустить глубокие корни4.
Созданный Августом режим по большей части сохранился до последней четверти III века, когда на смену ему пришел так называемый доминат, основателем которого стал Диоклетиан (пр. 284–305). Важнейшей причиной сдвига стала растущая внешняя угроза империи. Римские элиты впечатляющим образом адаптировались к новым испытаниям, подобно тому как Август со своими сторонниками адаптировался к новым испытаниям, с которыми республиканский режим столкнулся в I веке до н. э. После того как в 224 году н. э. на смену парфянской династии Аршакидов пришли куда более грозные Сасаниды, персидская угроза существенно возросла. Например, в 260 году сасанидский царь Шапур I разграбил Антиохию – крупнейший из восточных римских городов, который служил военной базой для всех кампаний, проводившихся в регионе. Шапур победил и взял в плен императора Валериана. Одновременно осложнилось и положение на европейском фронте, где германские племена стали объединяться в более крупные союзы – отчасти отвечая на вызов, а отчасти следуя примеру самих римлян. В свете растущих внешних угроз римскому режиму пришлось усиливать налоговое бремя и увеличивать численность армии. Вкупе с проблемами престолонаследия и военными мятежами это привело к возникновению внутренней напряженности и развитию конфликтов. С момента убийства Каракаллы недовольным солдатом в 217 году до восшествия на престол Диоклетиана в 284 году императоры сменяли друг с друга с головокружительной скоростью. Нередко мятежные полководцы управляли отдельными частями империи и воевали друг с другом. В лице Диоклетиана римская элита снова обрела правителя, который смог спасти империю и перестроить ее с учетом новых нужд.
Система правления, сформированная при Диоклетиане, отличалась от режима Августа и обликом, и методами администрирования. КIII веку армией уже не управляли сенаторы-аристократы из Рима. Теперь военачальниками стали закаленные в боях солдаты из провинций. Им часто не хватало образованности старой сенатской элиты, но они были всецело преданы римской имперской идее. Офицерский корпус спас Римскую империю в III веке, и Диоклетиан был его весьма компетентным лидером и представителем. Эти люди не понимали мысль Августа, что монарх – лишь первый среди равных аристократов в своей империи, и испытывали потребность в ритуалах и идеологиях, возвышающих их над подданными. На портретах императоров отныне изображали “в фиксированной фронтальной позе, доминирующими над всеми остальными”. Диоклетиана называли “государем и богом”. В то время как Август (и самые разумные из его преемников в эпоху принципата) позволяли, чтобы на приемах “их излюбленные друзья и люди, которым они благодетельствовали, [обращались к ним] так, как традиционно приветствуют покровителей”, перед Диоклетианом в глубоком поклоне склонялись даже представители элиты, которые целовали край императорской тоги на придворных церемониях. “Отныне только императору позволялось носить на публике пурпур” – император больше не был великодушным первым среди равных, которого в Риме традиционно описывали как справедливого, щедрого, добродетельного и мудрого человека, хотя и добавляли к его образу свойственное монархам милосердие. При Диоклетиане и его преемниках монарха изображали как “отстраненного, богоподобного, демонстративно воинственного и преимущественно вселяющего страх диктатора”. Необходимость соответствовать этому образу ложилась на императора тяжким бременем