12.
Династия Аббасидов создала гораздо более величественную императорскую монархию, чем Омейяды. Один из специалистов по новому режиму отмечает, что “Аббасиды имели притязания на звание правителей универсальной монархии, построенной во многих отношениях по образу и подобию империи Сасанидов, но легитимизировали [свою власть] утверждениями, что наследуют власть пророка”. Полумесяц со звездой внутри, который по сей день остается символом ислама, украшал все дворцы в последние годы правления Сасанидов, и вскоре арабские завоеватели присвоили его себе. Со временем новые правители ввели “иранскую политическую традицию, привычную для многих военных сторонников Аббасидов, с ее пышным дворцовым церемониалом, использованием золота, шелка, духов и вина как роскошных символов аристократического статуса, а также с традицией наследственной передачи власти”. При возведении гигантских дворцов в Багдаде и его окрестностях Аббасиды вдохновлялись сохранившимися сасанидскими постройками. Например, в Ктесифоне, всего в нескольких километрах от Багдада, стоял грандиозный шахский дворец с огромной кирпичной аркой, которая до наступления Нового времени была самой крупной кирпичной аркой в мире. Для халифов она была источником вдохновения, но вместе с тем и подстегивала их чувство соперничества.
Иными словами, революция, спланированная отчасти ради избавления ислама от излишеств Омейядской монархии, привела к власти династию, на фоне которой монархический стиль ее предшественницы мог показаться блеклым. С некоторой натяжкой эволюцию исламской политики от Омейядов к Аббасидам можно сравнить с подобной эволюцией римской политики от принципата к доминату. Как и Август, ранние Омейяды маскировали реалии династической монархии за фасадом скромности и верности традициям, что в их случае предполагало исполнение как исламских, так и арабских племенных обычаев. Аббасиды представляли императорскую монархию во всем иранском великолепии. Вкупе с тем, что многие подданные считали законными наследниками халифата Алидов, великолепие, утонченность и все большая недоступность Аббасидов в их огромных дворцах становились потенциальной угрозой легитимности династии в глазах мусульман. Не для того пророк Мухаммед открыл человечеству исламскую истину, чтобы вернуть на землю сасанидские порядки13.
Основой власти Аббасидов в первые 60 лет существования династии была хорасанская армия, которая свергла Омейядов в гражданской войне в конце 740-х годов. Теперь она обосновалась в Ираке, называлась абна (что буквально переводится как “сыны”, то есть “сыны революционного войска”) и контролировала иракские ресурсы, служа аббасидским и собственным интересам. Ирак был богатейшей и ценнейшей провинцией халифата. Оставаясь легендарным Эдемским садом, он приносил в четыре раза больше доходов, чем Египет, и в пять раз больше, чем Сирия. Режим, получавший иракские ресурсы, мог господствовать везде, кроме недоступных горных районов Сирии. Правитель, который удерживал Ирак и Сирию, обычно мог подчинить и Египет – особенно ценный приз, поскольку его население было сосредоточено на небольшой площади по берегам Нила, а защита его южных и западных границ не представляла труда. Египет был богатой провинцией, но содержать и оборонять его было относительно дешево, поэтому необычно большую долю его доходов можно было отправлять в столицу империи. Кроме того, обладание Египтом приносило дополнительную выгоду, поскольку Аравия – а следовательно, и священные города Мекка и Медина – зависели от египетского зерна. Хотя священные города не имели военной и фискальной значимости, контроль над ними обеспечивал династии легитимность. Режим, управлявший Ираком, Сирией, Египтом и Аравией, все равно должен был мудро и сдержанно подходить к управлению Хорасаном, но реальная опасность для империи возникала тогда, когда ее центр ослабевал или сжимался в результате противоборства между фракциями, соперничества в армии или борьбы внутри династии. Как и почти во всех империях, чаще всего причиной проблем становилась борьба за престолонаследие. Если центр ослабевал, нарастали центробежные силы, характерные для всех империй до наступления Нового времени. В каждом регионе появлялись свои военные лидеры. Наместники провинций задействовали местные войска и связи, чтобы установить свою наследственную власть14.
Такова была специфика империи Аббасидов, унаследованной 21-летним халифом Харуном ар-Рашидом, когда в 786 году он сменил на троне своего брата. В силу роли, которую он сыграл в “Книге тысячи и одной ночи” на пике влияния и величия исламской империи, Харун стал самым знаменитым из Аббасидских правителей. Но среди халифов он не был ни самым одаренным, ни самым образованным, ни самым политически подкованным. Следуя уже устоявшейся традиции, халиф аль-Махди назначил своим непосредственным наследником своего старшего сына аль-Хади, а Харуна выбрал его преемником. Как обычно и случается, придя к власти, новый правитель отступил от воли отца и назвал наследником собственного сына. Но безвременная кончина аль-Хади, который царствовал всего лишь год, сохранила за Харуном право наследования. Пока на троне пребывал его брат, Харун имел все основания бояться за свою жизнь, и существуют достоверные свидетельства, что он готов был отказаться от своего права на престол в обмен на тихую жизнь в безопасности и роскоши. И его мать, грозная вдовствующая императрица Хайрузан, и его старший советник Яхья аль-Бармаки отличались более решительным характером: их благополучие зависело от него, поэтому они делали все возможное, чтобы не дать аль-Хади исполнить свой замысел.
Как можно догадаться, Харуну недоставало уверенности в себе. В юности он был застенчивым и скромным. Один из маститых придворных вспоминал, что даже в зрелости Харун “был одним из самых мягких” халифов. Казалось, он всеми силами избегал любых столкновений лицом к лицу, а когда они случались, порой терялся и не мог найти слов. Яхья был очень умным и опытным высокопоставленным чиновником, которого назначили опекуном Харуна, когда принц был совсем маленьким. Отец Яхьи служил “премьер-министром” в последние годы правления халифа аль-Ман-сура и сохранил этот пост при аль-Махди и его жене, императрице Хайрузан. Поговаривали, что в младенчестве Харуна даже вскармливала жена визиря: если это действительно так, то получается, что он был молочным братом сыновей Яхьи аль-Фадля и Джафара, а это имело большое значение в обществе той эпохи. Молодой халиф Харун называл Яхью отцом и полагался на него во всех вопросах управления государством. В одном источнике приводятся такие указания халифа Яхье: “Я вверил тебе управление своими подданными… Назначай и смещай кого угодно. Управляй всем по разумению своему”15.
С начала 770-х годов и до своего краха в 803 году Бармакиды играли значимую – а пока у власти был Харун и господствующую – роль в правительстве. Их род принадлежал к местной хорасанской элите, и они многие десятки лет были хранителями знаменитого буддийского святилища у подножия горы Гиндукуш. После перехода в ислам они заключали браки с целым рядом хорасанских княжеских родов. Они были одной из ведущих неарабских мусульманских семей из Хорасана, сыгравших ключевую роль в восстании, которое свергло Омейядов и поместило Аббасидов на трон. Впоследствии этот род дал Аббасидам три поколения верных, хорошо образованных и весьма компетентных советников и министров. Бармакиды умели манипулировать общественным мнением, покровительствовали культуре, что играло Аббасидам на руку. Сперва Яхья, а затем и его сын аль-Фадль также исполнили важные роли в качестве наместников на Востоке. Их политическое чутье вкупе со знанием местных реалий и наличием местных связей обеспечивали верность Хорасана режиму Аббасидов. После того как в 803 году Бармакиды впали в немилость, эффективность аббасидского правительства значительно снизилась, а его контроль над Хорасаном сильно ослаб. Харун ар-Рашид умер в 809 году в походе, организованном для подавления поднявшегося в этой провинции восстания, которое было вызвано в первую очередь деспотичностью и коррумпированностью иракского наместника (из числа абна).
История о взаимодействии Харуна с Бармакидами увлекательна и драматична. Для меня ее интерес не ограничивается аббасидским контекстом. Впервые у нас есть возможность довольно внимательно изучить отношения императора и его первого министра. Называть таких людей могли по-разному – премьер-министрами, визирями, фаворитами или как-либо еще, – но динамика их отношений с правителями часто повторялась в истории императорских монархий и стала одной из главных тем этой книги. Эти отношения были как политическими, так и личными. В связи с этим они, как и любые отношения между двумя людьми, в некоторой степени уникальны в каждом отдельном случае. Тем не менее в них прослеживаются определенные повторяющиеся элементы, и наиболее фундаментальный из них – неустойчивое положение первого министра. Природа императорской монархии такова, что позиция визиря не могла быть ни защищена, ни институционализирована. В ее основе лежала полная зависимость от расположения императора и совершенная беззащитность перед его гневом.
Монарху наличие первого министра могло приносить огромное облегчение. Даже деятельный основатель династии Аббасидов, халиф аль-Ман-сур, однажды упрекнул своих министров, которые не старались быть под стать великому омейядскому визирю аль-Хаджжаджу ибн Юсуфу (ум. 714): “Вот бы и мне найти кого-то, на кого я мог бы положиться, как полагались на него, и отдохнуть от управления страной!” Чувство такта, несомненно, не позволило министрам аль-Мансура ответить, что никто из них не протянул бы долго, если бы решил взять на себя роль аль-Хаджжаджа. Легитимность Аббасидов – и большинства монархий, которые я изучаю, – была слишком высока, чтобы династия боялась, что ее свергнет могущественный министр. В случае с Аббасидами, по крайней мере в то время, нельзя было представить и такого, чтобы другой представитель династии устроил переворот, решив свергнуть халифа. С другой стороны, монарху, который оставлял управление государством на откуп визирю, могло казаться, что он не исполняет обязанности, возложенные на него Богом, и придворные, несомненно, критиковали бы его за это – разумеется, не открыто