15.
В дворцовой школе проводилась военная, физическая и интеллектуальная подготовка. Режим был строг и разработан для того, чтобы обеспечить султана покорными и верными слугами. Преподавание дисциплин было организовано превосходно и скрупулезно. Предполагалось изучение турецкого, арабского и персидского языков, а также турецкой, исламской и персидской истории, литературы и поэзии. Чтобы получать отличные оценки, нужно было обладать недюжинным умом, организованностью и целеустремленностью. Лучшие выпускники поступали на службу к султану. Как всегда в монархиях, близость к правителю открывала огромные возможности. Лучшие пажи прислуживали султану в частных покоях. Чем дольше паж оставался на этой позиции, тем больше была вероятность, что султан заметит его и одарит своей благосклонностью. Со временем паж мог перейти с высокой позиции при дворе на пост наместника в провинции, а вместе с этим получить титул визиря и членство в императорском совете (диване).
Классическим примером успешной работы девширме был великий визирь Рустем-паша, который дольше всего служил Сулейману I. Прежде чем попасть в Стамбул, неграмотный Рустем пас свиней на Балканах. Он завершил карьеру, не только занимая высший государственный пост, но и будучи мужем Михримах-султан – единственной и горячо любимой дочери Сулеймана. Жениться на дочерях султана было в некотором смысле опасно. Они единственные из османских женщин могли разводиться с мужьями, отлучать их наложниц от дома и запрещать мужьям брать других жен. Брак с принцессой при этом не гарантировал, что султан не казнит зятя и не лишит его своего расположения. Но такой брак давал огромные политические преимущества, и карьера Рустема – тому подтверждение. Его жена обладала колоссальным влиянием на отца и была близка со своей матерью, обожаемой и чрезвычайно могущественной женой Сулеймана Хюррем-султан. Сама мысль, что император может выдать свою дочь замуж за раба крестьянского происхождения, была издевательством над основополагающими принципами европейского социального и политического порядка. Эта практика отличала османских императоров даже от правителей из династий Великих Моголов и Цин, хотя они, как и Османы, имели свои гаремы. Некоторые европейцы восхищались османской меритократией. Защитники европейского аристократического порядка, однако, утверждали, что османский пример иллюстрирует связь между равенством, рабством, восхождением по социальной лестнице и деспотизмом16.
На публике Сулейман держался как император. Даже в середине 1550-х годов, когда ему было почти шестьдесят лет, Сулейман по-прежнему выглядел впечатляюще и величественно. К тому времени он отказался от алкоголя, и проявлял – по османским меркам – сдержанность и умеренность, которые замедлили его старение. Один европеец назвал его манеру держаться “величавой” и написал, что Сулеймана окружали “помпезность и великолепие”, а одет он был “в халат из золотистой ткани, богато расшитый самыми драгоценными камнями”. К тому времени османский придворный церемониал уже далеко отошел от простых ритуалов предводителей военных союзов. Султан на публике не говорил и “держался подобно идолу”. Его стражники-янычары тоже не шевелились, порой часами, и их выучка и внешний вид, как и задумывалось, производили огромное впечатление на иностранцев.
Сулейман – едва ли не единственный османский султан, о характере которого мы можем составить хоть какое-то представление. В первую очередь мы обязаны этим его отношениям с фаворитом Ибрагим-пашой, который служил великим визирем в первую половину его правления. Но еще более показательны отношения Сулеймана с его женой и детьми17.
Ибрагим-паша был сыном греческого рыбака. Он был на два года старше Сулеймана, попал к молодому шехзаде в качестве раба и стал его ближайшим другом. Он хорошо играл на скрипке и пел, а также разделял интерес Сулеймана к древней истории, что особенно сближало их. Вступив на престол в 1520 году, Сулейман взял время, чтобы завоевать авторитет в глазах высокопоставленных чиновников, успешно командовал армией, покорил остров Родос, который долгое время оставался христианским бельмом на глазу Османской империи, и только потом назначил Ибрагима, служившего у него при дворе, своим великим визирем. Этот беспрецедентный шаг настолько разгневал наместника Египта, которого прочили на эту должность, что он поднял бунт. Назначив Ибрагима, Сулейман обеспечил себе контроль над властной верхушкой, но делегировал ему скучные задачи, которые тот презирал. Мужчины общались ежедневно – как лично, так и письменно. Ибрагим имел доступ даже в спальню султана, что считалось возмутительным нарушением османской традиции. Великий визирь был очень умным и харизматичным человеком, а также компетентным полководцем и администратором. Образованный и любознательный, он активно покровительствовал наукам и искусствам. Кроме того, Ибрагим был мастером зрелищности и пропаганды, которые использовал для создания имиджа султана как завоевателя и правителя всего мира. Великий визирь и султан разделяли это видение и имели сходные амбиции в первые пьянящие годы правления Сулеймана.
В марте 1536 года Ибрагим был внезапно убит по приказу Сулеймана, хотя только что завершил победоносную кампанию против Сефевидов и всего за несколько часов до смерти разделил, казалось бы, дружелюбную трапезу с султаном. Здесь можно провести параллель с внезапным решением халифа Гарун ар-Рашида уничтожить Бармакидов. Нельзя сказать наверняка, почему Сулейман поступил именно так. Впоследствии, когда его великий визирь и зять Рустем-паша просил разрешения проходить в покои Сулеймана, тот отказал, заметив, что “одного безумства достаточно”. Возможно, Сулейман просто имел в виду, что своим отношением к Ибрагиму он позволил тому возвыситься и зазнаться. Как и большинство фаворитов, великий визирь ревновал султана ко всем потенциальным соперникам, которым симпатизировал Сулейман, и пытался уничтожить их или хотя бы назначить на какой-нибудь пост как можно дальше от двора. Личный секретарь Ибрагима впоследствии написал, что власть изменила его господина, сделав его более высокомерным и менее осмотрительным. Многочисленные враги и соперники, которые появлялись у любого фаворита, всячески старались привлечь внимание Сулеймана к его недостаткам. Но, возможно, слова султана относились к особым сложностям в поддержании отношений между императором и человеком, который был и другом детства, и давним первым министром, и рабом. Как всегда, эти события следует рассматривать в специфическом контексте османского двора и политической культуры, где своевольные казни великих визирей и других министров не были из ряда вон выходящими событиями. Политика часто становится кладбищем для дружбы. Впрочем, это не всегда приводит к тому, что один друг велит задушить другого во сне18.
К тому времени, когда Сулейман взошел на престол, в османском обществе давно сложилась традиция, в соответствии с которой султану не полагалось жениться, а полагалось производить потомство со своими рабынями-наложницами. Женщина, родившая султану сына, как правило, более не допускалась к нему в постель, и ей было настрого запрещено рожать второго мальчика. Из любовницы она превращалась в мать. Когда ее сын вступал в отрочество, его назначали наместником одной из провинций, чтобы он мог проявить себя. Мать сопровождала его, играя роль наставника, и управляла его двором. Даже в столь личной эмоциональной сфере монарх должен был ставить интересы государства выше любви, которую он, вероятно, испытывал к этой женщине. Если юный шехзаде побеждал в борьбе за престолонаследие, его мать становилась императрицей-матерью (валиде-султан), то есть самой могущественной и уважаемой женщиной в империи. Если же ему случалось потерпеть поражение, он погибал, а его мать отправлялась в печальный и мрачный угол Старого дворца, где жили бывшие наложницы. И снова в случае с Сулейманом его характер и потребность в дружбе и любви заставили его нарушить традицию. В 1521 году он влюбился в наложницу Хюррем, одну из примерно ю тысяч русских, украинских и польских рабынь, которых в 1500–1650 годах ежегодно захватывали и продавали в Османскую империю крымские татары. Впоследствии Сулейман женился на Хюррем и более не заводил детей с другими женщинами19.
Это оказало сильнейшее влияние на османскую придворную политику и – в первую очередь – на престолонаследие. Для старшего сына Сулеймана – способного и популярного шехзаде Мустафы, матерью которого была наложница Махидевран, увлечение Сулеймана Хюррем представляло смертельную угрозу. Политика престолонаследия была игрой с нулевой суммой. Хюррем понимала, что, если Сулейман умрет, пока жив Мустафа, янычары с большой вероятностью посадят на трон именно его. В его пользу говорили старшинство, опыт, харизма и компетентность. В этом случае сыновей Хюррем-султан ждала смерть. Это понимал и Сулейман, и потому в 1553 году он приказал убить Мустафу и обоих его сыновей.
Сохранился пронзительный пересказ беседы султана с его младшим сыном Джихангиром, которого он, очевидно, очень любил. Джихангир родился физически неполноценным, и немногочисленные дошедшие до нас письма его родителей показывают их озабоченность его здоровьем. Сулейман и Хюррем старались проводить с ним как можно больше времени. Джихангир ладил со своим единокровным братом Мустафой и, как сообщается, однажды спросил у Сулеймана, поможет ли это вкупе с его физическими недостатками сохранить ему жизнь, если Мустафа унаследует престол. Сулейман ответил, что в этом случае Джихангиру точно не следует ждать пощады. Вероятно, его ждала такая же судьба и если бы наследником стал любой из его родных братьев, Баязид или Селим, хотя и можно предположить, что если бы Хюррем была еще жива, то новый монарх по просьбе матери мог бы сохранить жизнь брату, который в силу своего уродства, по сути, не представлял для него угрозы20.
Сложно поставить себя на место отца, который знал, что однажды его сыновьям придется перебить друг друга. Несомненно, человек привыкает к обычаям и традициям. Во все эпохи большинство отцов из королевских семей склонно было считать своих детей пешками в династической игре. Кроме того, история монархии очень часто представляет собой историю правителей, которые приносили личные чувства в жертву делу всей династии и логике власти. Часто пост так довлел над инкумбентом, что почти лишал его собственной личности, хотя это и может быть оптической иллюзией, которая возникает из-за недостатка источников. До Сулеймана большинство османских султанов едва знали своих сыновей, которых еще детьми назначали наместниками провинций, куда они отправлялись в сопровождении своих матерей. Сулейман, однако, был другим: в его случае мы чувствуем человеческую потребность в любви и дружбе, в первую очередь в семейном кругу. Его сильно опечалила ранняя смерть их с Хюррем первого сына, шехзаде Мехмеда. Несомненно, суровая реальность политики престолонаследия порой весьма его тяготила.