28.
Вся система правления зависела от способности имперских чиновников убеждать и уговаривать заминдаров отдавать часть излишков сельскохозяйственной продукции. Во второй половине XVII века богатство многих провинций росло, и это делало заминдаров все состоятельнее и непокорнее. Далеко не главным, но все же довольно значимым фактором в ослаблении центральной власти стало то, что падишах, занятый покорением Декана, больше не мог совершать периодические поездки по важнейшим провинциям империи. В прошлом эти регионы служили аренами для проявления великодушия и работы системы личного покровительства, но также были источниками власти. К 1690-м годам знать все чаще стала утверждать, что получить обещанный доход с джагиров можно лишь в том случае, если держать их годами. Разумеется, в связи с этим она начала противиться ротации. Еще одной проблемой было то, что Аурангзеб пытался завоевать Декан с помощью традиционной для Моголов комбинации кнута и пряника. В качестве пряника деканским элитам предлагались щедрые джагины. Поскольку значительную часть Декана разоряли набеги маратхов, а урожаи и скот шли в пищу могольским армиям, джагиры местному дворянству предполагалось выделять на севере страны. В результате земля, доходы с которой и так сокращались, оказалась в еще большем дефиците.
По мере старения Аурангзеба ситуация усугублялась. Падишах всегда был властен, несговорчив и зациклен на своих идеях. Такие черты редко смягчаются с возрастом. К 1690-м годам многие представители могольской элиты поняли, что попытки падишаха покорить южные регионы становятся опасно контрпродуктивными. Аурангзебу перевалило за восемьдесят, и даже многие его ровесники, не говоря уже о старших чиновниках и родственниках, к советам которых он мог бы прислушаться, давно умерли. Более молодые члены его свиты в основном были “льстивыми выскочками, которые слишком боялись упрямого старика, чтобы заикнуться о смене курса”. Из сыновей Аурангзеба умный шахзаде Муаззам давно понял, что попытка взять юг военной силой безнадежна и опасна. Он годами пытался убедить в этом Аурангзеба, но в конце концов отец приказал арестовать его за посягательство на собственную власть29.
К моменту смерти падишаха во взрослую жизнь вступили даже некоторые его правнуки. Разумеется, многие из них были крайне недовольны сложившейся ситуацией. Разумеется, падишах боялся за трон и за жизнь. Чтобы защититься от сыновей и внуков, он радикально сократил их доходы, а следовательно, и размер их домохозяйств и личных военных отрядов. Прекрасным поводом к внедрению такой политики стал растущий дефицит земли и доходов с джагиров. При прошлых падишахах шахзаде были гораздо богаче любого из представителей знати, но в 1707 году, когда умер Аурангзеб, дела уже обстояли иначе. Хотя раньше о таком нельзя было и подумать, важнейшие представители благородного сословия сохранили нейтралитет в конфликте за право сменить Аурангзеба, а затем вступили в практически равные переговоры с новым падишахом Бахадур-Ша-хом. Бахадур был компетентным правителем. Если бы он провел на троне средние для прошлых могольских падишахов 25 лет, монархия, возможно, вернула бы себе величие. Однако он взошел на престол в 64 года, а потому такой расклад был крайне маловероятен. После его смерти в 1712 году конкурирующие фракции в составе элиты вступили в противоборство, чтобы посадить на трон угодного им шахзаде. Несомненно, меньше всего они хотели, чтобы на престоле оказался сильный человек, решительно настроенный вернуть династии реальную власть. Отныне могольские принцы проводили отрочество и юность в гареме, в связи с чем их потенциал как лидеров сильно сокращался30.
Ослабление монархии, крах центрального правительства и переход власти к предводителям региональных военных союзов – знакомый мотив имперской истории. Разумеется, наместники многих могольских провинций ухватились за возможность основать собственные династии во вверенных им регионах. Порой у них, по сути, не оставалось выбора. В прошлом они полагались на поддержку падишаха, который помогал им держать в узде местных заминдаров и отправлять власть. Теперь им приходилось справляться своими силами. Им нужны были ресурсы, чтобы обеспечивать функционирование сетей покровительства, сдерживать или принуждать непокорных заминдаров, а также исполнять функции (например, разрешать локальные споры), которые придавали их власти легитимность в глазах местного населения.
Удерживая ресурсы для управления своими провинциями, некоторые наместники все же оставались лояльны династии Великих Моголов. В частности, Низам-уль-Мульк был наместником Гуджарата, Декана и Малвы и убежденным могольским лоялистом. Хотя к 1722 году он сосредоточил в своих руках такую власть, что ничто не мешало ему основать собственную династию, он предпочел стать визирем при падишахе Мухаммад-Шахе. Он занял этот пост, предложив программу реформ, которая включала упразднение джагиров дворян, более не состоящих на службе государству, борьбу с коррупцией в администрации и восстановление контроля над налоговой системой и землями, ранее принадлежавшими династии, а теперь захваченными местными феодальными властителями. Эта программа имела много общего с успешным реформаторским курсом Мехмеда Кёпрюлю, который в 1640-х годах вывел из кризиса Османскую империю. Однако под давлением со стороны различных придворных фракций и фаворитов Мухаммад-Шах выступил против Низам-уль-Мулька и его преобразований. В результате Низам вернулся в Декан и основал автономное государство Хайдарабад, которое оставалось величайшим из индийских княжеств до падения британской власти в 1948 году31.
По проверенной временем традиции ослабление государства, которое господствовало на огромной Индо-Гангской равнине, открыло путь для вторжения полукочевой конной армии на северо-западные приграничные территории. В 1739 году Надир-шах разграбил Дели и захватил павлиний трон (и многое другое), чтобы укрепить легитимность своей новой династии в Иране. Надир был сыном пастуха из полукочевого племени афшар, которое обитало на севере Хорасана на стыке персидского и степного миров. Как и многие предводители военных союзов до него, в своей власти он опирался на собственный военный и политический опыт, личную харизму, удачу и террор. Он воспользовался хаосом, возникшим в период упадка и гибели династии Сефевидов, последний шах которой был свергнут в 1722 году. После завоевания Ирана он повел свою армию сквозь Афганистан в Северную Индию. Его героем и примером был Тимур (Тамерлан). Через восемь лет после захвата Дели Надир-шах умер. Как и многие империи, завоеванные кочевниками, его государство не пережило смерти своего основателя32.
Всего через десять лет после смерти Надира, в 1757 году, Роберт Клайв победил в битве при Плесси. К 1765 году Бенгалия попала под контроль Ост-Индской компании. Впоследствии британцы использовали Бенгалию как опорный пункт, откуда со временем их власть распространилась по всей Индии. В геополитическом отношении это ознаменовало радикальный разрыв с индийской традицией. Индийский субконтинент всегда завоевывался предводителями военных союзов, которые вторгались на него с приграничных северо-западных территорий. На этот раз впервые в истории его завоевали с моря. Британское завоевание Индии стало огромным шагом к установлению европейского господства во всем мире. Первый этап этого процесса мы рассмотрели в главе X, где говорили об испанском завоевании Центральной и Южной Америки при Карле V и Филиппе II. Через 250 лет после начала испанских завоеваний европейская сила многократно возросла. Британцы шли в авангарде европейской власти и прогресса. Их морская, военная, торговая и финансовая мощь к 1815 году обеспечила им господство в Атлантическом регионе, который в этот период постепенно превращался в центр мировой экономики. Американское серебро заложило фундамент европейской торговли с Китаем и Индией. Теперь индийский опиум при поддержке британского флота оказался главным оружием в попытках британцев вторгнуться в китайскую экономику и занять там центральное место. Опиумная война 1840-х годов стала важным этапом в этом процессе. К тому времени британское влияние значительно возросло благодаря промышленной революции. Британия – и вместе с ней и остальной мир – вошли в Новое время, которое также стало великой эпохой европейского империализма.
Девятнадцатый век ознаменовал решительный разрыв с прошлым. Тем не менее далеко не все в европейском и британском империализме было в новинку. Напротив, и во всем мире, и конкретно в Индии европейская империя во многих отношениях развивалась по исконным имперским законам. Британская мощь оказалась важнейшим фактором при завоевании Индии, но установлению британской власти во многом помогло ослабление империи Великих Моголов, которое случилось в предыдущем поколении и было вызвано внутренними, а не внешними причинами. Подобный процесс циклического имперского упадка облегчил победу европейцев над Османами и династией Цин. Традиционная имперская геополитика по-прежнему имела огромное значение. Установлению британской власти в Индии благоприятствовала естественная неприступность ее северных границ. В начале XIX века один из ведущих российских военачальников Леонтий Беннигсен написал, что британские позиции на субконтиненте неуязвимы. При классическом вторжении с северо-запада конное войско не могло сокрушить армию, которую Британия по европейской модели сформировала в Индии. Логистика, ландшафт и отдаленность не позволяли никакой пехотной и артиллерийской армии Нового времени осуществить вторжение через Афганистан. Атаковать субконтинент можно было только с моря, но там британское преимущество было совершенно неоспоримо. Одним из важных элементов международных отношений в 1815–1914 годах было соперничество Британской и Российской империй в Азии. Чтобы описать его, достаточно взглянуть на судьбу трех величайших азиатских династических империй. Британцы монополизировали наследие Великих Моголов. На протяжении многих десятилетий после 1840-х годов они оставались господствующей европейской силой в Китае. И вместе с тем британцы не позволяли России поглотить Османскую империю