Правление Фридриха Вильгельма I (1713–1740) изменило ситуацию. Фридрих Вильгельм распустил огромный двор отца, жил скупо, сторонился всех культурных проектов и вкладывал все до последней копейки в “жесткую силу”, создавая серьезную армию численностью 80 тысяч человек и формируя огромные запасы в казне. На пике его правления в армии, по оценкам ученых, всегда служило более семи процентов прусского населения, в то время как в армии Карла VI служило около полутора процентов его подданных. Саксонские курфюрсты превратили Дрезден в одну из жемчужин европейской культуры, но к 1740 году их армия уже составляла лишь одну треть от прусской. С помощью прусской армии с лучшей в Европе пехотой Фридрих II (1740–1786) завоевал Силезию в 1740-х годах. Это была богатейшая провинция Габсбургской империи, которая вмещала треть имперской промышленности и приносила в казну столько же дохода. Ее присоединение почти вдвое увеличило прусское население и сделало Пруссию великой державой. Вскоре эффективная прусская администрация стала получать с Силезии вдвое больше доходов, чем Габсбурги, даже не подняв налоги. Современники порой называли Пруссию казарменной страной и европейской Спартой. Не стоит слишком доверять подобным сравнениям. Контроль короля над обществом был вовсе не тотальным. Препятствия ему чинили частная собственность, протестантское сознание, практически автономный мир дворянских имений, а также гражданское общество, которое расширялось в Пруссии в правление Фридриха. Тем не менее Пруссия даже лучше Франции Людовика XIV показывала, что королевство среднего размера может управлять своими ресурсами эффективнее огромной империи, развивать свои земли и облагать их налогами11.
Решающее значение для возвышения Пруссии имел лидерский статус ее королей. Великий курфюрст Фридрих Вильгельм Бранденбургский и короли Фридрих Вильгельм I и Фридрих II были одними из самых компетентных (и самых неприятных) наследственных монархов в истории. Фридрих II был не только первоклассным политическим лидером и высокопоставленным управленцем, но и одним из самых знаменитых военачальников своей эпохи. Кроме того, он был политологом, историком, писателем, композитором и флейтистом немалого таланта. Подобно тому как Людовик XIV стал эталоном барочного правителя, Фридрих II служил примером просвещенного монарха. Императрица династии Габсбургов Мария Терезия (1740–1780) считала его чудовищем, поскольку он открыто заявлял о своем атеизме, цинично следовал идеалам реальной политики и украл ее богатейшую провинцию. К ужасу Марии Терезии, ее сын Иосиф II (1765–1790) видел в нем практически образцового монарха, который был всецело предан своей стране, весьма утилитарно понимал смысл королевской власти, был остроумен до ехидства и победоносен в бою.
Фридрих чурался всех ритуалов и церемоний, едва участвовал в жизни придворного общества и сосредоточился на своей роли исполнительного директора Прусского государства и главнокомандующего его армиями. Иосиф следовал его примеру в этих сферах12.
Войны Фридриха оказали разрушительное влияние на общество. Безжалостная эксплуатация оккупированной Саксонии в ходе Семилетней войны позволила Пруссии финансировать почти треть своей военной кампании. В этом конфликте погибла десятая часть прусского населения. Война в Европе вовсе не была “спортом королей”. Тем не менее ей было не сравниться с войнами китайского периода Сражающихся царств, когда, например, военачальники династии Цинь могли отдать приказ об убийстве всех 400 тысяч солдат сдавшейся армии враждующей с ними великой державы. Это было невообразимо и неприемлемо даже для такого свободомыслящего макиавеллийца, как Фридрих II. В геополитическом отношении между Пруссией и империей Цинь существовало и другое важное различие: “стальное” государство Гогенцоллернов объединило Германию в 1871 году и предприняло две разрушительные попытки завоевать Европу в XX веке; в отличие от империи Цинь, Пруссия не была расположена на краю международной системы государств, а потому не могла черпать ресурсы из огромного тыла. К востоку от нее находилась великая евразийская Российская империя, вмешательство которой стало решающим в противостоянии германскому стремлению к созданию европейской империи.
В конце 1730-х годов Габсбургская империя, казалось, была готова к распаду. Лишенные вдохновенного лидерства принца Евгения, ее армии пришли в упадок. Неаполь отошел Бурбонам, а Белград – Османам. Из-за банкротства на полпути пришлось остановить даже дорогой сердцу Карла VI проект по строительству нового Эскориала в Клостер-нойбургском монастыре. Но хуже всего было то, что у Карла рождались одни дочери, старшей из которых была будущая императрица Мария Терезия. Женщина не могла стать императором Священной Римской империи, поэтому Габсбурги лишились статуса и доступа к некоторым имперским ресурсам, который давал этот титул. Особых попыток передать его мужу Марии Терезии, принцу Францу Стефану Лотарингскому, Карл не предпринимал, но приложил немало усилий, чтобы все наследственные земли Габсбургов оказались в руках его дочери. Так называемая Прагматическая санкция, гарантирующая права Марии Терезии, была признана всеми землями в составе Габсбургской империи, а также большинством европейских держав, включая Францию и Пруссию. Сложно, однако, сказать, собирались ли соперничающие государства сдержать свое слово после смерти Карла. В частности, курфюрсты Баварии и Саксонии, женатые на дочерях Иосифа I, старшего брата Карла, имели некоторые основания утверждать, что их жены имеют больше прав, чем Мария Терезия.
Как наследница Габсбургских земель, Мария Терезия была самой желанной невестой в Европе. Если бы она вместо своей двоюродной сестры Марии Амалии вышла замуж за баварского наследника, европейская история, возможно, сложилась бы иначе. Объединение земель двух ведущих католических династий Германии создало бы мощный блок против прусского экспансионизма. Хотя протестанты в Германии XVIII и XIX веков шли в авангарде экономического и культурного развития, значительная часть западногерманских и силезских центров промышленной революции оказалась в преимущественно католических областях. К 1900 году численность, географическое положение, экономическая, интеллектуальная и культурная активность немцев сделали их лидирующей нацией в Европе. Ключевой вопрос состоял в том, можно ли было использовать германскую силу на благо Европы, а не во вред. Возможно, с этим справилась бы сверхдержава, в которую вошло бы большинство немецких католиков, а также другие народы Центральной Европы и которая сохранила бы габсбургскую имперскую традицию уважения к многообразию, многонациональности и законности. В любом случае от такой гипотетической державы вряд ли стоило ждать худшего, чем от наследников прусской традиции в XX веке.
Династическая случайность исключила брак с баварским наследником для Марии Терезии. В личном и генетическом отношениях принц Франц Стефан Лотарингский больше подходил ей в мужья. Он был внуком Карла V, спасшего Вену в 1683 году, и был воспитан при австрийском дворе, где молодые люди встретились и полюбили друг друга. Они прожили в счастливом браке до самой смерти Франца Стефана в 1765 году. Карл VI и его жена, принцесса Елизавета Кристина Брауншвейг-Вольфен-бюттельская, не состояли в тесном родстве, как и Мария Терезия с Францем Стефаном. Мария Терезия родила шестнадцать детей, десять из которых ее пережили. Многие из них были весьма умны и дельны. Брак наиболее вероятного баварского жениха Марии Терезии, будущего курфюрста Максимилиана Иосифа III, напротив, был бездетным. Если бы он женился на своей кузине Марии Терезии, это могло бы печально сказаться на генетике.
Мария Терезия получила почти такое же образование, как и средний немецкий католический принц ее поколения. Главное отличие заключалось в том, что ей вообще не преподавали право. Как начинали понимать наиболее просвещенные австрийские аристократы, классическое католическое – по большей части иезуитское – образование, основанное на изучении древней истории, Аристотеля и Фомы Аквинского, уступало образованию, которое протестантские элиты получали в университетах на севере Германии. Как и ее католические сверстники-мужчины, Мария Терезия ничего не знала о Томасе Гоббсе, Рене Декарте, Самуэле фон Пуфендорфе и Христиане фон Вольфе – главных генераторах современных идей о политике, управлении, философии и праве. Жизнь молодой женщины при дворе научила ее управлять личными связями и внутриэлитным покровительством: в Вене, как и почти во всех монархических режимах, это было вопросом политики. Однако, хотя Карл VI и ввел Франца Стефана в политический и военный советы, своей дочери он роли в них не выделил.
Мария Терезия очень любила Франца Стефана и называла его “лучшим из мужей”, но, сменив своего отца на троне в октябре 1740 года, сразу дала понять, кто из них главный. Хотя с 1749 года Франц был императором Священной Римской империи, а Мария Терезия – лишь императрицей-консортом, это не имело значения. Более чем когда-либо Габсбурги опирались в своей власти на наследственные владения, а не на Священную Римскую империю, которая давала им императорский титул. На протяжении правления Мария Терезия играла роли старшего политика и старшего администратора своей империи. Это было ее долгом и правом как главы династии и наследницы габсбургской традиции. Обе позиции прекрасно соответствовали ее сильному и волевому характеру. Она усердно работала как начальник бюрократического аппарата, ответственный за принятие окончательных решений, и как руководитель кадровой политики и системы покровительства. Она добросовестно исполняла свои церемониальные обязанности. Вместе с тем она родила шестнадцать детей и была гораздо больше вовлеченной и “практикующей” матерью, чем большинство королев XVIII века. Это позволяет сделать вывод, что императрица обладала огромной выносливостью и закалкой. Она была умной и чуткой, интуитивно понимала склад людей, была не лишена здравого смысла, красоты и теплоты. За редким исключением она выбирала себе способных помощников и умела взрастить у своих старших советников огромную личную преданность