26.
Важнейшей личной инициативой императора было создание огромного флота. С точки зрения внутренней политики, это стало крупным успехом. Флот превратился в идеальный символ новой Германской империи. Как часть вооруженных сил, он представлял собой важнейший традиционный элемент в императорской монархии. С другой стороны, военно-морская мощь не имела ничего общего с прусскими традициями и давно не входила в интересы либеральной и буржуазной Германии. Офицеры созданного Вильгельмом флота, как правило, разделяли ценности армейских офицеров, по-прежнему по большей части происходивших из благородных семейств, но в большинстве своем они были выходцами из семей, принадлежащих к среднему классу. Это укрепляло и символизировало союз знати и буржуазии в новом имперском государстве. Морская лига, основанная в 1898 году для поддержки флота, была крупной и развитой современной организацией, которая привлекала огромную общественную поддержку не только для флота, но и для монархии и ее ценностей. За год с момента создания лига набрала более миллиона членов. На военных судах использовались самые продвинутые современные технологии. Военно-морская мощь ассоциировалась с глобализацией, торговлей и империей, военные суда перемещали флаг страны по миру так, как было немыслимо для армий. Огромные линкоры отличались строгой красотой и особым очарованием, благодаря чему становились не только политическими, но и культурными символами. Гонка по строительству линкоров с Британией напоминала международные соревнования по бегу с препятствиями, за которыми с интересом наблюдала британская и германская публика27.
В разработке и управлении программой строительства флота и в проведении ее через парламент, который изначально с подозрением отнесся к этой идее, Вильгельм полагался на адмирала Альфреда фон Тирпица. Именно он стоял за проектом Морской лиги. Отношения императора с Тирпицем часто складывались непросто. Они нуждались друг в друге, но нередко расходились во мнениях относительно того, какие суда нужно построить и как лучше всего задействовать их в войне. В 1916 году Тирпиц был отправлен в отставку из-за разногласий с императором и создал Немецкую отечественную партию, которая в 1917–1918 годах пользовалась более широкой общественной поддержкой, чем любое другое политическое движение в Германии. Тирпиц состоял в союзе с генералами Гинденбургом и Людендорфом, военные победы которых обеспечили им огромное доверие общества. К 1917 году поддержка этого триумвирата стала так широка, что Вильгельму пришлось пойти на уступки. Император потерял свое положение лидера. Монархия не могла контролировать массовое движение и организацию, которую сама изначально спонсировала. Бескомпромиссное милитаристское и ультранационалистическое руководство, сместившее императора с позиций к 1916 году, привело Германию к поражению, которого можно было избежать при более гибком гражданском лидерстве. Впоследствии военное командование успешно переложило вину за поражение на своих врагов из социалистического и либерального движений28.
Основная проблема с флотом заключалась в том, что его строительство скомпрометировало германскую внешнюю политику и опасно обострило изоляцию Германии среди великих держав. Стратегическая доктрина, лежавшая в основе создания флота, была отчасти логичной и обоснованной. Глобализация и промышленное развитие связали принципиальные германские интересы с заморской торговлей и рынками. В любом конфликте с Британией отстоять эти интересы было невозможно из-за мощи британского военно-морского флота. Ни одной европейской великой державе не нравилось мириться со своей уязвимостью, проблема Германии состояла в том, что ей недоставало ресурсов – и прежде всего федеральной налоговой системы, – чтобы одновременно конкурировать с Россией и Францией на суше и с Британией на море. Кроме того, стремление сделать сильный германский флот рычагом в отношениях с Британией возымело мощный обратный эффект. Развитие событий подтолкнуло Британию уладить старые колониальные противоречия с Россией и Францией и объединиться с ними в союз для сдерживания Германии. Это, в свою очередь, усилило страх Германии оказаться в окружении и изоляции. Когда в 1912 году ускорилась гонка вооружений на суше, здравомыслящие представители германской элиты поняли, что Британия победила в военно-морском соперничестве, но признать это публично было непросто. Кроме того, ни Вильгельм II, ни Тирпиц не готовы были отказаться от своей мечты о грозном военно-морском флоте. Лучший из биографов отца Вильгельма, Фридриха III, в целом склонен преуменьшать значение ранней смерти Фридриха. Тем не менее он пишет: “Представляется практически немыслимым, чтобы император Фридрих и императрица Виктория взяли бы курс на колониальную и военно-морскую экспансию, которая не могла не вызвать враждебность Британии”. Учитывая принципиальную важность этой политики, это замечание многое говорит о роли личности Вильгельма в истории Германии29.
Германские элиты и общественное мнение все более критически относились к руководству Вильгельма II. Попытки вытеснить Вильгельма из политики начались в 1906 году после поражения Германии в Первом марокканском кризисе. На правом фланге, а также в центре политического спектра эту неудачу часто связывали со слабостью императора, которому не хватило решимости в момент, когда поражение России в войне с Японией и последующая российская революция обеспечили Германии убедительное военное превосходство. Атаку на императора начал Максимилиан Харден, один из ведущих немецких общественных деятелей, который выпускал журнал Die Zukunft (“Будущее”). Харден использовал очередной неосторожный выпад Вильгельма в прессе, на этот раз – глупое интервью, опубликованное в британской газете Daily Telegraph в 1908 году. Чтобы подорвать позиции Вильгельма, он главным образом сыграл на сексуальном скандале (в частности, на гомосексуальности) в императорской свите. Главной мишенью Хардена стал принц Филипп цу Эйленбург, близкий друг императора.
Здесь можно провести немало параллелей с проходившей примерно тогда же кампанией российского национал-либерального политика и издателя Александра Гучкова, который использовал дело Распутина, чтобы очернить Николая II и сделать Романовых чисто символическими правителями английского толка. В обоих случаях традиционный мир королевского двора противостоял свободной и жадной до сплетен прессе, амбициозным политикам и парламенту, гарантирующему проведение свободных общественных дискуссий. И Харден, и Гучков полагали, что за назначением на ключевые должности и за определением политического курса стоит тайная группа придворных и личных друзей императора. В случае с Эйленбургом это было гораздо ближе к правде, чем в случае с Распутиным, чье влияние на политику было минимальным. Тем не менее Харден преувеличивал и влияние Эйленбурга. В обоих случаях главным результатом кампаний стали серьезные удары по репутации монархии и монархов. В России удар оказался фатальным. Кампания Хардена не нанесла такого катастрофического ущерба, но тоже не прошла даром. Харден считал Эйленбурга и других гомосексуалов в свите Вильгельма слабаками и полагал, что их устранение позволит германской внешней политике развернуться в полную силу. Это иллюстрирует более общую идею: атака Хардена на Вильгельма была битвой между традиционной монархической и современной массовой политикой, но “современность” не всегда предполагала мудрость и миролюбие. Эйленберг был одним из самых миролюбивых советников Вильгельма. Его отстранение стало одним из факторов, которые привели Германию к началу Первой мировой войны30.
Роль, которую Вильгельм сыграл в начале войны, стала одним из самых печально знаменитых и противоречивых эпизодов его жизни. События июля и августа 1914 года имеют особое значение для этой книги как потому, что Первая мировая война уничтожила самые могущественные императорские монархии в мире, так и потому, что в этот период императоры, по сути, в последний раз принимали принципиальные внешнеполитические решения. Непосредственным поводом к началу войны послужило убийство эрцгерцога Франца Фердинанда и его жены Софии 28 июня 1914 года. За девять месяцев до этого габсбургский совет министров решил, что нужно при первой возможности уничтожить Сербию как независимое государство. Это с большой вероятностью могло привести к войне с Россией, в которую Австрия могла вступить лишь при поддержке Германии. Министры согласились, что план будет реализован лишь в том случае, если Сербия откровенно бросит вызов Австрии. Убийство эрцгерцога предоставило именно такой случай. Кроме того, убитый был участником крошечной венской группы, ответственной за принятие решений, и наиболее влиятельным сторонником сохранения мира. В более широком смысле столкновение Австрии с Сербией следует рассматривать как частный случай проявления конфликта империи и национализма. Тогда же, когда этот конфликт на юго-востоке Европы неизбежно вел к войне, которая уничтожит континент, он также – в форме Ольстерского вопроса – парализовал британскую внутреннюю политику. Поведение Австрии в ходе июльского кризиса 1914 года имело некоторые параллели с политикой Франции и Британии во время Суэцкого кризиса в 1956 году. Столкнувшись с геополитическим спадом и растущими националистическими испытаниями, имперские элиты впали в отчаяние, проявили высокомерие и ошиблись в своих расчетах. Ключевое различие состояло в том, что в 1956 году Большой брат в Вашингтоне сказал нет. В 1914 году Большой брат в Берлине сказал да31.
Решения в Германии 1914 года принимались под влиянием всепроникающего культурного пессимизма и безрассудства, которые царили в консервативных кругах и имеют жуткие отголоски в современной Америке. Тем не менее в ходе Июльского кризиса реальным весом в Берлине обладали лишь три человека: начальник Генерального штаба генерал Хельмут фон Мольтке, канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег и император Вильгельм II. Мольтке имел наименьший вес, в 1914 году он дал такой же совет, как в ходе Балканских кризисов 1912–1913 годов, а именно – нанести удар нем