Со стороны соседних палаток донеслись голоса Войтека и Вальдека, потом возбужденные, возмущенные восклицания последнего.
— Что там, чёрт подери, происходит? — Мы замолчали, вслушиваясь.
Несколько минут продолжались эти непонятные для нас упреки, потом послышались шаги. Кто-то с силой ударил по оттяжкам палатки, и в раздвинутом рукаве показалась усталая, пылающая гневом физиономия Вальдека.
— Марек, дайте что-нибудь пожевать! Я чертовски голоден, — резко произнес он.
— У нас еще ничего не готово... Только суп вот-вот сварится... Хочешь сухарь? — Я не знал, как его успокоить.
— И вы ничего не приготовили? — Он был вне себя от возмущения. — Так что же, чёрт возьми, тут происходит? Целый день вкалываешь, а ни один из вас даже задницы не поднял, чтоб что-то сварить. Я просто лопну от ярости — Юзек лежит в палатке, у Рубинека ничего нет! Дайте по крайней мере банку консервов, я сам о себе позабочусь!
— Но у нас и консервов нет. Вся жратва, которую принесли снизу шерпы, у Рубинека.
— Ну, чёрт подери, меня сейчас хватит удар! Ведь и тот твердит, что у него нечего есть! — Он подался назад.
— Постой! Сейчас суп поспеет!
Но Вальдека уже и след простыл.
Вальдек:
«Для меня это был, пожалуй, самый мучительный, возможно, самый тягостный день! Я разбил защитные очки, ты сам знаешь, что это значит в горах, и это меня подкосило. Кроме того, мы с Войтеком долго работали, не имея ни крошки во рту. Возвращались в лагерь уже затемно, при густом снегопаде, окончательно вымотанные. В палатке — бардак, Юзек лежит, развалясь, посредине, мне даже лечь негде. Готовить он и не начинал. Так, может, Рубинек? Ну где там!.. Тогда вы? И у вас ничего! Я страшно возмутился. Почувствовал себя просто обманутым. Мы надрывались целый день, а явились в лагерь — оказывается, все вы уже в спальных мешках и никто из вас не потрудился хоть что-то сготовить! Может, я был слишком вспыльчив? Но мне хотелось побудить вас к какой-то активности».
Юзек:
«Для меня это был крайне неприятный день. Я шёл в связке с тобой и Веселом, но еле передвигался. Я обессилел, дыхание перехватывало. Вдобавок начались боли в спине, приходилось часто садиться и отдыхать.
«Это проклятый станок рюкзака давит меня», — объяснял я себе причину перебоев в дыхании. Позже Войтек и Вальдек отправились выше, а я забрался в палатку: мне стало холодно. И... я действительно провалялся в спальном мешке эти несколько часов до того момента, когда они вернулись. Время летело быстро... возможно, я немного вздремнул. Когда явился Вальдек, наверняка утомленный и голодный, он взъелся на меня не только за то, что я ничего не приготовил, но и что не навел в палатке порядка. Он крыл меня, но я сказал ему, что, кажется, заболел и завтра, вероятно, спущусь ниже, и... тогда он замолчал. Вечером я слышал, как он говорил с базой по радиотелефону:
«Мы возвращаемся с Войтеком, проработав целый день наверху,— говорил он, обиженный и злой,—а здесь и поесть нечего! Все отлеживаются в спальных мешках, одни мы с Войтеком устанавливаем верёвочные перила. Работать никто не хочет!» — жаловался он Петру.
«Вот и отправляйтесь с Войтеком вдвоём на штурм, раз только вы работаете, — посоветовал ему Петр, — остальные пусть займутся заброской продуктов снизу, а позже служат для вас поддержкой».
Рубинек:
«Я готовил куриный бульон, когда сверху спустились Вальдек и Войтек. Я услышал, как взбешенный Вальдек отчитывал Юзека, потом он ворвался ко мне, словно снаряд, злой от голода, и начал беспричинно придираться, почему я не пошел вместе с ними наверх, а теперь даже пожрать ничего не приготовил. Ну что ж, он просто-напросто страшно устал».
Мы долго готовили ужин. Чтобы на такой высоте получить котелок кипятка, надо затратить почти час. У нас уже слипались глаза, но нам хотелось еще раз выпить чаю. Из соседних палаток все время доносились разговоры. Вальдек по радиотелефону связывался с базовым лагерем, вполголоса болтали друг с другом Войтек и Рубинек.
Я плотно закутался в пуховую куртку и ждал, пока закипит вода. Весек улегся в спальном мешке, натянув на голову шапку, и лежал молча, с закрытыми глазами. Воцарилась тишина, только ветер время от времени завывал на верёвках оттяжек, а сухой шелест снега, сваливавшегося со стенок «турни», свидетельствовал, что метель продолжается.
Я молчал, терзаемый чувством вины: в самом деле, некрасиво получилось с Вальдеком.
«Что же произошло с этими продуктами? Ведь все мы что-то с собой принесли, а потом еще трое шерпов пополнили наши запасы... Может быть, тут какое-то недоразумение?»
Мы не могли ответить на этот вопрос. Чай наконец был готов. Выпили еще по кружке, я погасил бутановую горелку и свечу. Теперь можно и спать. Постепенно ступни ног, которые я водрузил на ботинки, каждый раз укладываемые мной внутрь спальника (чтоб не затвердели), стали отогреваться.
Я засыпал, вслушиваясь в однообразный шум ветра.
Проснулся я поздно.
Весек еще спал, прикрыв свитером лицо. В соседних палатках царила тишина. Вальдек, должно быть страшно умаялся — ведь до сих пор именно он так домогался, чтобы мы вставали рано.
Я разжег бутан, расшнуровал рукав, чтобы нагрести снегу. У выхода высился порядочный свеженаметённый сугроб.
Похлебав молочного супа, мы закусили его сухарем и вылезли из палатки. Снаружи возился только Рубинек.
— Вчера они не закончили установку перил. Наверное, оба страшно вымотались, может, поэтому Вальдек сегодня про являет некоторую нерадивость, — иронически улыбнулся Рубинек.
Но уже через минуту из палатки донесся голос Вальдека:
— Марек? Вы позавтракали? Тогда отправляйтесь и продолжите установку перил. Еще надо вырубить во льду ступени на участке, где мы вчера навесили перила.
Мы как раз привязываем кошки.
Вышли мы около одиннадцати. Сияло солнце, в воздухе висела легкая дымка. Перевалили через глубокую трещину, отсюда начиналась снежно-ледовая башня. Путь пролегал по ее скату, дальше вправо шел крутой траверс. Перила были укреплены великолепно, крючья вбиты глубоко в лед, требовалось только вырубить ступени на обледенелом склоне. Через две верёвки перила кончились.
Дальше Рубинек пошел ведущим, его страховал Весек, я, подстраховавшись узлом Пруссика, ледорубом высекал ступени. Двигались мы медленно: установка перил — дело трудоемкое. Сверху доносилось позвякивание крючьев и металлический стук молотка.
— Верёвка вся! — наконец крикнул Рубинек.
— Я сменю тебя, — предложил Весек.— Закреплю один-два пролета, а потом пойдет Марек.
Мы одолели еще несколько десятков метров, и Весек остановился.
— Верёвка кончилась! Сразу начинается выход на снежное поле... Можете приблизиться!
Еще несколько метров по обледенелому склону — и вот мы в глубоком, рыхлом снегу. Не так уж круто, хотя дальше откос становится отвесным.
— При таком снеге, пожалуй, не стоит устанавливать перила? — засомневался Весек.
— Не стоит,— согласились мы с ним.
Медленно, глубоко проваливаясь, добрались до снежной терраски под вздымавшимся кверху карнизом. Было уже очень высоко, перевал виднелся далеко внизу. Сердце колотилось, открытый рот жадно хватал воздух. Несмотря на усталость, мы с тревогой осматривались вокруг. Обрывистый снежный склон уходил куда-то в пространство, ограниченное в нескольких километрах отсюда темными ребрами, ниспадающими с вершинного купола Кангбахена. Это уже была верхняя терраса! Теперь нас ждал траверс, потом — грань и... вершина?
Дыхание постепенно выравнивалось.
— Пожалуй, недурное место для лагеря четыре? Вальдек едва ли станет возражать, — раздумывали мы с Весеком.
— Да, здесь можно безбоязненно расставлять палатки, — решил Рубинек.
Мы начали копать площадку для палаток. Следовало разровнять снежную складку, равномерно бегущую к самой кромке карниза. Почти час мы потратили на то, чтобы вскопать ледорубами снег, утоптать его и разбить нашу «турню». Потом стали помогать Рубинеку. В этот момент мы заметили подходившую тройку. Первым появился Юзек, за ним — Войтек, в самом конце — увешанный фотоаппаратами Вальдек. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
— Вы даже поленились... дотянуть до конца... верёвочные перила?! — выдавил он возмущенно.
— Что значит поленились? Ведь мы же поставили перила! — Весек прямо весь затрясся.
— Старик, было сказано дотянуть перила вплоть до выхода на террасу! А последний отрезок?
— Последний пролет менее крутой, сильно заснежен. Перила здесь не нужны! — Весек еще больше ощетинился. Все разворачивалось молниеносно.
— Старик, не ты будешь решать, где нужно, а где нет. Ты, как видно, еще не дорос до этого! Вам дали задание, и вы обязаны его выполнить! — Он был вне себя от ярости.
— Это пустые придирки. Ты сам знаешь, что здесь и не трудно, и не опасно.
— Ты... — В минуты волнения Вальдек заикался. — Если тебе не нравятся распоряжения или нет желания их выполнять, можешь отправляться вниз.
— Пожалуйста! Желаешь избавиться от меня? Хоть сейчас уйду! — Весек, оскорбленный, вскипел, чуть ли не кричал.
— Вальдек,— попытался я оборвать ссору. — Ты, правда, считаешь, что верёвочные перила на этом отрезке необходимы? Мы уже сняли кошки, а ты настаиваешь теперь, чтобы мы спустились и укрепили верёвки.
— Марек, — резко набросился он на меня, — ты рассуждаешь, словно никогда не был в горах! А если выпадет снег, опустится туман или, не дай бог, что-то случится на траверсе, тогда при спуске вы съедете здесь на заднице и затормозите километра на два ниже! Ты устал, тебе не хочется, так и скажи, но, чёрт подери, не доказывай мне, будто страховочная верёвка здесь лишняя! Вы должны закончить установку перил, и точка!
Сделалось тихо. Все мы стояли молча, словно пораженные этой невероятной по своей резкости и вместе с тем почти гротесковой ссорой. Вальдек тормошил рюкзак, вытряхивал в снег вещи, что-то ища. Наконец выгреб: то были крючья и петли. Схватил верёвку и начал копать снег, ища твердый грунт. Мы глядели, как завороженные, а он, как видно, добрался до льда и нервозно вколачивал один, потом второй крюк, собираясь крепить страховочные перила. Весек бормотал себе под нос проклятия: