Кстати, версия, которая пришла в голову сейчас, в момент написания: все описывающие «подвиг» Леваневского говорят о его огромном мастерстве, когда он обрывал лыжи о торосы и сажал «флитстер» на брюхо… А может быть, дело совсем не в мастерстве, а в хороших амортизаторах? Были бы они жестче, удары об лед закончились бы плачевней?
8 апреля надо льдами была дымка, Каманин не вылетал, а Молоков не смог найти лагерь и через два часа поиска вернулся обратно. Вечер 8 апреля и последующая ночь прошли тревожно. На льдине началось сжатие. Огромные массы льда и снега сгрудились в вал и двинулись на лагерь. Ледяная стена раздавила жилой барак, разбила шлюпки, зацепила краешком продовольственный склад, но потом, к счастью, отвернула в сторону от основной части лагеря. Сжатие продолжалось всю ночь. Ушаков пишет, что все население выскочило наружу, кроме Шмидта, который был настолько болен, что его решили оставить в палатке и при необходимости вытащить в последний момент.
Руководитель челюскинцев Отто Юльевич Шмидт внезапно заболел. Болезнь развивалась стремительно. И Слепнев, и Каманин, и Молоков пишут, что, когда они приледнялись 7 апреля, Шмидт находился на аэродроме, был бодр, весел и энергичен, а спустя сутки он уже сильно плох, лежит в жару и почти без сознания.
К утру 9 апреля опасность для лагеря, казалось бы, миновала. Но ледовый аэродром оказался разрушен: трещины разорвали его на несколько частей. Ледяной вал на аэродроме тоже был, но до самолета он не дошел. У челюскинцев был подготовлен запасной аэродром. Очевидцы приводят противоречивые данные о том, на каком расстоянии он находился. Кто говорит, что на удалении 1 км от первого, другие утверждают, что между ними было не менее 4 км. Бригада из 40 человек отправилась перетаскивать двухтонную машину на запасную площадку. Весь день продолжались подвижки льда: природа как бы намекала, что с житьем на льдине пора заканчивать. В лагере днем был разрушен камбуз, транспортировка самолета тоже встречала препятствия. Сначала на пути лед разошелся большой трещиной. Пока ее заделывали, лед двинуло в другую сторону, трещина закрылась, но на пути возник вал, через который пришлось прорубать проход. За день «флитстер» все же перетащили на новый аэродром и подготовили площадку для приема самолетов.
К утру 10 апреля на льдине оставалось 87 человек – 85 первоначальных челюскинцев, вновь прибывший Георгий Ушаков и летчик Слепнев. Если Слепнев входит в число летчиков, которые вывозили людей, то Ушакова нужно все же прибавлять к тем, кого вывозили? Промежуточный итог: на 10 апреля точно требовалось эвакуировать 86 человек.
Ранним утром 10 апреля на новый аэродром прилетели Молоков и Каманин. У челюскинцев был заранее составлен строгий список, когда и в каком порядке вывозить людей. Как писали в газетах, «в первую очередь слабых и больных». Эта очередь соблюдалась неукоснительно, за двумя небольшими исключениями. Первое было сделано для высокого гостя из Москвы: Георгий Ушаков за три дня убедился, что в лагере царит полный порядок, и покинул льдину на первом же самолете. Ушаков удивительным образом избежал попадания и в другой список – общего числа эвакуированных. Правительственная комиссия сообщала абсолютно точно, кто из героев-летчиков сколько вывез людей. Если сложить всех, получится 104 человека – ровно столько, сколько высадилось на лед после гибели корабля. Правительственная комиссия также сообщала, сколько человек вывезено по дням. Если сложить и эти цифры, тоже получается 104. Но позвольте, Ушаков же не мог телепортироваться? И на льдине он тоже не остался.
Про количество эвакуированных 10 апреля почти все пишут или уклончиво, или вразнобой. А ведь начиналось все четко. В очередном отчете, описывающем ход работ с 7 по 11 апреля, высокая комиссия ясно сообщала:
«10 апреля пилот Каманин, сделав один рейс, доставил из лагеря в Ванкарем трех человек. Слепнев исправил повреждения и также 10 апреля вылетел из лагеря, доставив в Ванкарем 6 человек. Летчик Молоков 10 апреля, сделав три блестящих полета в лагерь, доставил на берег 13 человек. Всего за 10 апреля было доставлено в Ванкарем 22 человека». Это сообщение было напечатано во всех газетах начиная с «Правды».
И безотказный Каманин подтверждает общую цифру: «В этот день, считая и полет Слепнева, мы сделали пять рейсов, вывезли на берег 22 человека».
Но Василий Сергеевич Молоков взял и все испортил: «В этот день я слетал три раза и вывез – первый раз четырех, а потом два раза по пяти человек». Просто безапелляционно заявил, что вывез не 13, а 14 человек, а конкретно в первом рейсе не трех человек, а четырех. Похоже, он совсем не собирался отдавать ни одного пассажира из своего личного счета, даже невзирая на мнение Правительственной комиссии. Но к количеству эвакуированных вернемся попозже, а сначала попробуем понять, как у него получилось в первый раз взять четверых, а потом пятерых.
Мы уже привыкли, что в двухместный Р-5, кроме пилота, с трудом, но помещалось еще три пассажира – в заднюю кабину. Но четвертый и пятый? Дело в том, что самолеты Р-5 совершили перелет с грузовыми контейнерами, закрепленными под крыльями. Все участники почему-то называют их парашютными ящиками. Молоков первым начал использовать их для перевозки пассажиров, а некоторые утверждают, что идея принадлежала Фабио Фариху. Но вообще-то это штатный грузовой цилиндр ПД-КОР[16], разработанный изобретателем П. И. Гроховским специально для самолета Р-5. Размеры цилиндра предусматривали возможность перевозки человека, это было изначально заложено в конструкцию. Грузоподъемность контейнера 135 кг, он закреплялся на штатных бомбодержателях. Да, Р-5 по своему основному предназначению был бомбардировщиком, а не разведчиком. Парашютным же этот ящик являлся в том смысле, что конструктивно допускалось сбрасывать его на парашюте. Ближайший современный родственник данной конструкции – обычный внешний багажник на крыше автомобиля. Молоков даже описывает обстоятельства первой погрузки.
Василий Молоков: «Первым сел в парашютный ящик один сухопарый матрос. Засаживали туда головой вперед, складывали человеку руки и, как мину Уайтхеда[17], вталкивали в узкий ящик. Он лежал там. Лежать ему было не особенно просторно, но, пожалуй, лучше, чем четверым сидеть в одной кабине».
Грузовой контейнер под крылом Р-5
Молоков прямо настаивает, что вместе с «сухопарым матросом» пассажиров было четыре, и вряд ли он мог ошибиться в счете. Ящиков под крыльями была пара, по одному с каждой стороны, но поначалу сажать людей в контейнеры считалось рискованным – боялись, что перегруженный самолет мог не успеть подняться в воздух на маленькой площадке. Молоков решил наращивать груз постепенно; после первого удачного опыта он затем брал по пять человек.
Итак, все же, если Молоков вывез за день 14 человек, Каманин – троих и Слепнев – шестерых, то суммарно получается 23, а не 22, как утверждают Правительственная комиссия и Каманин. Молоков своим упрямством всех запутал. Историки позднейших времен, считая эвакуированных, неизменно заходили в тупик, пытаясь прийти к цифре 104, а не 105, как было на самом деле, если считать с Ушаковым. Выход попытались найти в том, что на счет Слепнева стали записывать пять эвакуированных, а не шесть. У него же машина многоместная, какая разница, сколько человек летело?
У Слепнева дело обстояло так. После того как ему утром подвезли запчасти, он смог приступить к ремонту «флитстера». Американских техников ему не доставили, Слепнев чинил машину сам, с помощью механиков «Челюскина». Окончив ремонт, в тот же день он взял на борт нескольких челюскинцев и улетел в Ванкарем. Опасаясь за надежность кустарно починенного шасси, он посадил в салон меньше людей, чем позволяла штатная вместимость, составлявшая девять мест. Конечно, с ним могло улететь и пять, и шесть человек. Но другие люди тоже оставили свои свидетельства. Так, радист лагеря Кренкель сообщает, что в салон «флитстера» село шесть человек. Эту же цифру подтверждает техник Каманина Грибакин, работавший на другом конце воздушного моста: «Взяв на борт 6 потерпевших кораблекрушение, Слепнев благополучно добрался до Ванкарема». Да и Правительственная комиссия тоже утверждает, что Слепнев перевез шестерых. В общем, в этом калейдоскопе цифр Ушакову как-то удалось просочиться на материк. Сам он про себя пишет без лишних подробностей:
«…на следующий день, когда вновь устанавливается летная погода и в лагерь прилетают Молоков и Каманин, я с первой машиной возвращаюсь в Ванкарем…»
«Первой машиной», как будто это обычное дело. Будем называть вещи своими именами: Георгий Ушаков занял чье-то место из числа челюскинцев. Можно долго гадать, на каком самолете улетел представитель правительства, но, вообще-то, в трехтомнике 1934 г. «Поход “Челюскина”» в самом конце второго тома есть приложение II, которое называется «Эвакуация лагеря Шмидта». В нем приведен полный список эвакуированных по датам, по экипажам и по очередности вылета. Смотрим в списке 10 апреля: «Летчиком В. МОЛОКОВЫМ первым рейсом вывезены из лагеря в Ванкарем: 23. Печник И. НИКОЛАЕВ, 24. Плотник В. ВАРАНОВ, 25. Кочегар Я. СЕРГЕЕВ, 26. Уполномоченный правительственной комиссии Г. УШАКОВ». Кстати, из приложения видно, что «первый» рейс Молокова в этот день был вторым «в общем зачете», ранее улетел Каманин с тремя пассажирами, так что Ушаков в своих воспоминаниях и здесь немного слукавил: утверждение «я с первой машиной возвращаюсь в Ванкарем» не соответствует действительности, машина была вторая.
Зря составители сборника вставили этот список в книгу – точность мешает пропаганде.
У Каманина после первого рейса начались перебои с мотором, больше в тот день он не летал. Слепнева после возвращения тоже на лед решили не отправлять, опасаясь за его шасси, и не напрасно: позднее на Аляске выяснится, что полученные при аварийной посадке на льдину повреждения оказались значительнее, чем было видно при наружном осмотре, они затронули не только «ходовую» часть, но и конструкцию самолета. Вылет со льдины и дальнейшие полеты были в самом деле рискованными.