– Ни к чему, Ферапонт, эти высокопарные слова. Как видите, убийцу Несчастливцева я не нашёл.
Пароход выпустил пар вместе со вторым гудком.
– А вы что же, с тростью и чемоданом… Верно, куда собрались? – робко вопросил монах.
– В Каир. Получил назначение на дипломатическую службу.
– О! – покачал головой Ферапонт. – Надо же! Выходит, мечты сбываются?
– Да, – холодно отозвался Клим, – если учить арабский столько же, сколько вы молитесь, и тоже спать по три часа в сутки.
– Не кощунствуйте, сударь. Вы занимались этим ради своей карьеры, а я молюсь во искупление чужих грехов.
– Простите, я не хотел вас обидеть. Друг мой, не откажите в любезности предоставить мне возможность общаться с вами. У нас ведь почти целая неделя в море. Вы не будете возражать, если я куплю вам койку в первом или втором классе? Всё будет зависеть от наличия свободных мест. А третий класс, насколько я знаю, наверх не пускают. У вас имеется лишь небольшое пространство на корме, чтобы подышать свежим воздухом. У первого и второго классов общая палуба, ресторан и кают-компания.
– Хотите общаться? Что ж, попросите капитана открыть дверь в третий класс. Тогда и приходите, и поговорим. А в подачках я не нуждаюсь. Вы унижаете меня подобным предложением.
– Ладно, – пожал плечами Клим. – Как хотите. Нам пора на борт, а то трап уберут.
– Так берите багаж и айда наверх!
Ардашев вынул из кармана серебряную монету и, протянув её проходящему мимо артельщику, велел:
– Любезный, возьми чемодан и сак отца Ферапонта. Отнеси наши вещи вот на эту посудину.
– Ещё чего! – зло бросил монах. – Я что немощный? Сам донесу.
Носильщик остановился в нерешительности. Клим махнул рукой и с одной тростью начал взбираться по трапу. Чемодан, оказавшись на плече артельщика, следовал за ним. Последним, с холщовой сумкой через плечо, шёл иеродиакон.
Послышался третий гудок, и трап подняли. Из трубы повалил чёрный дым, и «Рюрик», лавируя между другими пароходами, стал выбираться из бухты. С пристани ещё долетали прощальные крики провожающих, махавших шляпами и платками. Наконец публика поредела, а потом и вовсе исчезла. Пароход вышел за мол и начал набирать ход.
С палубы удаляющегося от берега судна Одесса не представляла особенной красоты, и Ардашев, вручив матросу чемодан, спустился в каюту первого класса.
Глава 10Знакомства
Клим разобрал чемодан. Пальто, два костюма, сорочки и галстуки он повесил в шкаф, а туалетные принадлежности разместил в ванной комнате. Едва Ардашев успел привести себя в порядок после дальней дороги, как раздался звонок, приглашавший пассажиров первого класса в ресторан. Ужин для второго класса, как выяснилось, накрывали на час позже, в шесть пополудни.
Раскланявшись с присутствующими, молодой вояжёр занял место за круглым столом, предназначенным для всех гостей.
Обеденная зала была небольшой. У стены стояло пианино, а при входе – высокое зеркало. Слева – диван и два кресла. В центре – большой круглый стол с венскими стульями. Вверху – люстра с масляными лампами. Пол украшали два восточных ковра. Выяснилось, что «первоклассников» оказалось всего восемь человек из двенадцати. Четыре каюты пустовали. Второй класс состоял всего лишь из одной большой купеческой семьи и двух пассажиров-мещан, деливших одну каюту. Капитан – широкоплечий старик лет шестидесяти с уже седой бородой и усами – сел подле Ардашева. Каково же было удивление Клима, когда прямо напротив него расположился тот самый археологический рисовальщик из Эрмитажа. Увидев молодого дипломата, он улыбнулся и кивнул сдержанно. Рядом с ним находился незнакомец с профессорской внешностью. В левом глазу у него сидел монокль. Правильная борода в стиле Генриха IV и усы делали его старше своих лет, хотя на самом деле ему было не больше сорока пяти. Далее приборами орудовала ещё одна парочка господ, тихо обсуждавших блюда. Один из них – с усами, бакенбардами и острой бородкой – уже перешагнул сорокалетний рубеж, а другой – с нафиксатуаренными, закрученными вверх усами и без бороды, внешности актёра на роль первого любовника, – то и дело поглядывал на красотку лет двадцати пяти, сидящую через одно место от Ардашева. Стройная брюнетка с чёрными как уголь глазами и полными, точно завязанными бантиком губами и милой ямочкой на подбородке составляла компанию семидесятилетней старухе, пахнущей пачулями и высохшей, как египетская мумия, но не утратившей, судя по бегающим глазам-пуговицам, ни живости ума, ни энергии. Её правильный нос вытянулся и с годами принял крючкообразную форму. Словом, она могла бы играть на сцене Бабу-ягу без грима. Это ветхозаветное создание в чепчике «осчастливило» Ардашева не только оценивающим взглядом, но и соседством. Клим ей понравился. Об этом говорила лёгкая улыбка, проскользнувшая по её лицу, когда она на него посмотрела. Последним за стол сел молодой, но высокомерный армянин, уже обладавший всеми атрибутами важности: выдающийся вперёд живот, спрятанный в костюм-тройку, был украшен карманными часами на золотой цепочке крупного плетения, а второй подбородок упирался в новомодный стоячий воротник французской сорочки Cifonelli, резавший ему шею.
«Вот так компашка! – подумал Ардашев, кладя в рот кусочек холодной осетрины с хреном. – Археологического рисовальщика звали Фауст… Да!.. Фауст Иосифович Сарновский. А с ним, очевидно, учёный Батищев… Как же его он величал?.. По-моему, Максимилиан Андреевич или Антонович?.. Если даже я ошибся – ничего страшного. Он мне пока ещё не представлялся…Так, а эти двое кто такие? Судя по тому, что они уже пьют по второй рюмке водки, – господа не промах… Армянин чем-то напоминает Бабука[36], но глаза у него недобрые, холодные… Старушка, сидящая от меня справа, всё время что-то шипит, выговаривая своей молодой спутнице, а та – мечта! Хороша до безумия. Таким поэты стихи посвящают и ради подобных стреляются на дуэли. Странно, почему она не замужем. Судя по тому, что бабка ею понукает, наверное, это её внучка, ведь для дочери она слишком молода. По-моему, в неё уже влюбилась вся мужская часть стола, включая капитана, не говоря уже о молодом армянине… Надо же, столько общался с армянами в Нахичевани-на-Дону, а запомнил только две фразы: «барев дзез»[37] и «ай кез бан»[38]… хотя нет, знаю ещё «дук хасканумек русерен?»[39], «воч»[40], «вонц ес?»,[41] «цтэсутюн»[42] и «эш»[43]. В принципе, вполне достаточно для любого диалога, особенно если эти слова тасовать между собой, как карты в колоде», – мысленно усмехнулся Ардашев собственной шутке.
Дождавшись, когда с основными блюдами было покончено и гости уже перешли к десерту, капитан проговорил:
– Полагаю, дамы и господа, пора мне представиться: Добрянский Сергей Васильевич. Командую этой новой посудиной уже семь лет. «Рюрик» построен в Англии. Пароход надёжный, так что ему любая волна не страшна. Экипаж выучен всему. Даже паруса умеет ставить. Плыть нам примерно неделю. Всё будет зависеть от погоды. Расстояние от Одессы до Александрии – 929 миль, или 1612 вёрст. Скорость хода судна – 10,5 узла[44]. Впереди нас ожидают стоянки в четырёх портах: в Константинополе, Дарданеллах, Смирне и Пирее. В Константинополе вам надобно поменять деньги. Любой местный чичероне покажет вам, где безопаснее и выгоднее это сделать. Но теперь я бы хотел узнать, с кем имею честь ужинать, – переведя взгляд на Ардашева, выговорил старый мореход.
– Клим Пантелеевич Ардашев, переводчик российского генерального консульства в Каире.
Присутствующие учтиво кивнули.
– Княгиня Соколова-Мещерская Мария Павловна, – беззубым ртом прошамкала старуха и, глядя на сидящую рядом красавицу, добавила: – А это Дашенька Бестужева – моя внучатая племянница и наследница. Увлекается фотографическим искусством. Мы долго жили за границей, только недавно вернулись в Россию, но, как видите, не засиделись. Опять потянуло в дорогу. – Она повернулась к брюнетке: – Что же ты молчишь, золотце?
– Вы и так уже всё рассказали, бабушка, – потупив взор, ответила та.
– Скромница ты моя, – расцвела старуха. – Дарья Андреевна владеет тремя языками. Три года училась в Париже, Берлине и Праге. А так мы в столице обретаемся после смерти моего бывшего мужа. Призвал Господь нечестивца на Страшный суд. Раньше надо было, но и так хорошо… Кабель был несусветный. Позорной болезнью меня заразил после заграничной поездки. Шлялся где ни попадя. Лечиться пришлось в Париже. Чтобы скучно не было, Дашеньку с собой взяла. Своих детишек Бог не дал. Когда вернулась, подала в Духовную консисторию[45] иск о разводе, но Святейший Синод отказал. Знаю, что без помощи его дружков не обошлось. Резолюция гласила, что нет оснований, потому что брак может быть продолжен после излечения венерического недуга у супружника. Паршивец прощение у меня на коленях вымаливал. Но издох пёс агарянский и слава Богу… Меня весь императорский двор жалел, а императрица покойная утешительное письмо прислала. Я старая, мне не стыдно в чужом грехе признаваться. А вот имя князя Соколова-Мещерского до самой смерти в помойном ведре полоскать буду. Прокляла я его. Пусть аспид в гробу переворачивается…
– Бабушка, ну зачем вы так? – с укором прошептала Дарья Андреевна.
– Ладно уж, не буду, – махнула рукой вдова. – Но и ты не указывай мне. А то, не ровен час, передумаю насчёт духовного. Поняла?..
Капитан, дабы прекратить перепалку, выразительно посмотрел на сидящего перед ним господина купеческой наружности. И тот, поняв, что от него требуется, выпалил: