– Надо же! – покачал головой Батищев. – Прямо как в русских уголовных романах.
– Леонардо да Винчи в уездном городе? – удивился Сарновский.
– Ставрополь-на-Кавказе – столица губернии. А уездный – Ставрополь-на-Волге, в Самарской губернии, – пояснил Ардашев.
Лодка тем временем причалила к берегу. Вояжёров встретил телонис[82] в феске и потёртой костюмной паре. Он обратился по-французски:
– Господа, как я вижу, вы без багажа, потому таможенный досмотр не требуется. Прошу пройти со мной для проставления отметок в паспортах о транзитном следовании.
Здание погранично-таможенного ведомства ничем не отличалось от предыдущего деревянного сарая в Смирне. Разве что вместо турок в мундирах стояли греки. Их фески разнились от османских только длинной кистью.
Закончив формальности, туристы зашагали вверх по набережной. Мачты парусных лодок лесом выстроились у причала, закрывая гавань. На рейде стояли пассажирские и торговые суда под разными флагами с уже спящими трубами.
С первых минут город произвёл на Ардашева вполне приятное впечатление. С голубых балконов двухэтажных домов, выстроенных из белого камня, свисали гирлянды ярких цветов. Первые этажи зданий занимали продуктовые лавки и магазины с греческими и французскими вывесками, а на вторых жили хозяева. Летом от жаркого солнца спасали маркизы, висевшие над входными дверьми. Несмотря на осень, их ещё не сняли. Между зданиями высились стройные кипарисы. Под могучими платанами расположились столики кофеен. Здесь пили кофе, курили и вели неспешные беседы. Из окна булочной продавали рожки. Солёный запах моря смешивался с ванилью, жареным миндалём и апельсинами. Разномастная, в цветных одеяниях толпа двигалась вверх и вниз по улице. Навьюченные тюками ослы и мулы теснили пешеходов на тротуарах. По мостовой, стуча железными колёсами, навстречу друг другу сновали экипажи.
Вскоре показалась станция, откуда отходил паровой трамвай. Паровик нетерпеливо пускал белый пар, собираясь в дорогу. В открытых летних вагонах пассажиры усаживались на деревянные лавки, и кондуктор, идя по проходу, принимал оплату за проезд.
Клим уже достал серебро, чтобы расплатиться, но его остановил Батищев:
– У этих паровозных кассиров никогда не бывает сдачи. Билет в один конец стоит шесть франков и десять сантимов. Но он будет просить семь. Не соглашайтесь. Я тут не первый раз и заранее наменял мелочи. Вот возьмите.
– Благодарю вас, но у меня тоже в ней полный достаток.
– Тогда всё отлично, – кивнул египтолог, как раз в тот момент, когда состав вздрогнул, зашипел и, издав протяжный гудок, покинул перрон.
Клим сидел справа, и с этой стороны взору открывалось лишь опалённое солнцем безжизненное каменное пространство. Минут через десять появились пирамидальные тополя, высаженные перед железной дорогой. Но и они скоро закончились, и перед глазами побежали виноградники. Где-то вдали виднелись воды Фалерской бухты. Высоко в небе средиземноморский сокол гонялся за стрижами. От шпал тянуло дёгтем, а от паровика – угольной гарью. Локомотив пронёсся мимо стада чёрных коз, спокойно бредущих в нескольких саженях от спешащего состава. Кое-где мелькали фиговые деревья и одинокие оливы, растущие здесь столетиями.
Клим вновь погрузился в раздумья и не заметил, как паровой трамвай оказался в столице.
Старик извозчик за четверть часа доставил путешественников до Акрополя. «Седая старина!» – мысленно воскликнул Ардашев, и его память начала извлекать из гимназического курса всё то, что уже давно не вспоминалось: храм Юпитера с ведущими к нему воротами Адриана, храмы Минервы, Тесея, Победы и Парфенон…
Отсюда, с высоты Акрополя, открывался неповторимый вид на Афины. В подёрнутой туманной дымке, точно за прозрачной вуалью, вырисовывались горы и Пирейская гавань, переходящая в безбрежное море. Вдалеке, на вершине скалы, высился греческий монастырь.
Небо неожиданно нахмурилось, и редкие капли дождя начали срываться с небес, заставляя экскурсантов торопиться. Парфенон, храм Гефеста и амфитеатр одеон Герода Аттика осматривать пришлось впопыхах. Вскоре зарядил ливень. О зонтах никто не подумал, и потому пришлось взять экипаж и с закрытым пологом добираться в Пирей по шоссе, проходившему совсем не в тех местах, где была проложена железная дорога.
Египтолог Батищев, источавший запах гаванских сигар и одеколона «Аткинсон», вдруг сказал:
– Сдаётся мне, Клим Пантелеевич, что убийца, которого вы ищете среди пассажиров, должен быть неплохим художником, – затем он повернулся к Сарновскому и спросил: – Фауст Иосифович, а вы помните эскиз да Винчи «Мученичество святого Себастьяна»?
– Конечно.
– Его трудно подделать?
– С первого взгляда кажется, что это по силам любому художнику, но на самом деле там много нюансов, связанных с импровизацией и полётом фантазии мастера. В наброске присутствует воздушность образа, который очень непросто передать тушью на бумаге. Карандашное исполнение упростило бы задачу, но тогда это был уже иной материал и другие линии… И бумага… Где сейчас такую найдёшь?
– А сколько времени бы ушло на создание копии? – осведомился Клим.
– Всё зависит от уровня мастерства, но… я думаю, что за неделю можно управиться, если имеешь навык работы с тушью.
– Архитектору это по силам?
– Вполне. Только вот чертит он не гусиным пером, а рейсфедером, но тут просто надо потренироваться.
– Да, – протянул Батищев, выпуская сигаретный дым, – продажа подобной редкости на аукционе принесёт такую кругленькую сумму, что можно забыть о необходимости зарабатывать на хлеб насущный и ни в чём себе не отказывать: путешествовать по миру, жить так, как хочется, и ни от кого не зависеть.
– Всё так, – согласился Клим, – только вот, чтобы заиметь этот небольшой кусочек бумаги с именем великого мастера, надобно сначала изготовить копию эскиза, потом ухитриться подменить подлинник и прикончить пару людишек.
– Вы меня, случаем, не подозреваете, Клим Пантелеевич? – спросил Сарновский.
– Все, кто умеет рисовать, входят в первый круг подозреваемых, – заключил Батищев.
– Вы правы.
– Стало быть, нас, предполагаемых убийц, двое: декоратор Матецкий и я?
– И пассажир второго класса, бывший сосед покойного Бубело по каюте архитектор Юрий Савельевич Стадницкий, – добавил Клим.
– Теперь понятно, почему вы упомянули профессию зодчего.
– А вы не расстраивайтесь, Фауст Иосифович, – вмешался учёный и заметил: – Во второй круг подозреваемых входят все те, кто не вошёл в первый. И это легко объяснимо: каждый мог заказать картину у любого художника. Так что я тоже потенциальный убийца… Да, Клим Пантелеевич, нелегко вам будет отыскать злоумышленника. От Пирея до Александрии всего двое суток пути. В Египте все сойдут на берег – и поминай как звали.
– Посмотрим, господа, посмотрим, – проронил Ардашев в тот момент, когда коляска остановилась напротив стоявшего на рейде «Рюрика».
Ливень не переставал, и в лодке, управляемой двумя гребцами, никто не проронил ни слова. Все только и думали о том, чтобы оказаться в тёплой каюте и переодеться.
С последним ударом рынды пароход поднял якорь и взял курс на Александрию.
Глава 16На пути в Египет
I
После отплытия из Пирея начался шторм, и ночь была ужасной. Корабль подбрасывало на волнах с такой силой, что он казался совершенно беспомощным при разгуле стихии.
На завтрак, кроме Клима, княгини Соколовой-Мещёрской и капитана, никто не вышел. Пассажиров мучила морская болезнь.
– Мерзкая погодка, как и вся моя жизнь, – выговорила старуха, намазывая масло на хлеб. – Это не просто шторм, это покойник нам мстит, потому что мы живые. Не хочет он от нас уходить. Нагрешил, видно, много. Я всё утро молилась за его душу, да не помогло. Дашенька бедная с кровати встать не может, плохо ей.
– Я велю для успокоения выдать пассажирам бром и хлорал-гидрат, – сказал капитан.
– Спасибо, благодетель вы наш. А долго ли небеса будут на нас гневаться?
– Барометр упал до самых нижних отметок. Думаю, шторм продлится до вечера.
– А откуда у нас на пароходе железная домовина взялась?
– РОПиТ давно выдал предписание, чтобы на Александрийской линии на каждом судне было по одному цинковому гробу. Всякое может случиться с пассажирами во время плавания…
– Ага, стало быть, для меня, для старушенции, он предназначался, а видишь, как вышло, – усмехнулась княгиня, – молодого бугая в него запихали.
Капитан промокнул губы салфеткой и, поднявшись, изрёк:
– Благодарю за компанию, но мне пора в рубку.
– Вы уж там повнимательней, Сергей Васильевич. Поберегите нас, грехотворцев.
– Не волнуйтесь, ваше сиятельство. В этих местах всегда штормит, особенно осенью.
Когда Добрянский удалился, старуха повернулась к Ардашеву и попросила:
– Ветчинки баварской не передадите, Клим Пантелеевич? Далеко стоит окаянная, не дотянусь.
– Вот, пожалуйста, Мария Павловна.
– Благодарю. А что это вы совсем за Дарьюшкой ухаживать перестали? Мы Афины без вас осматривали.
– Господин Матецкий окружил вас такой заботой, что к вам и не пробиться.
– Прелюбодей он. На Дашеньку смотрит такими глазами, как кот на сметану. Не пара он ей. Да и голодранец к тому же. Вы, Клим Пантелеевич, на меня не серчайте, но я вам правду поведаю: хороший вы человек, степенный, но слишком молоды; больших высот достигнете, но не скоро. А моей внучатой племяннице уже сейчас нужен человек состоявшийся, с положением. Она ведь и не молода уже, но я с её замужеством не тороплюсь. В семейных делах ошибаться нельзя. Были у неё ухажёры, да всех я отшила. Племянница тянется к людям образованным, но небогатым. Плохо это. Потому что только состоятельный господин знает цену деньгам. Он не будет швырять ассигнации направо и налево, как корнет желторотый. Вот был один титулярный советник. Станислав третьей степени у него на груди болтался. Убеждал меня, что быструю карьеру сделает в окружном суде. А я и сказала ему, что когда надворного советника дадут, тогда и приходите свататься. Вот и вам, Клим Пантелеевич, до надворного ещё далеко. Не один год по чужеземным странам и городам помотаться придётся. А мне долго ждать нельзя. Чувствую, умру скоро… А Дарьюшка, добрая душа, сподобилась мумиё это окаянное мне привесть. Да разве я бы её одну в Египет отпустила? Сами