— Иди, голубчик, иди ко мне!
— Ну что опять? — спокойно отозвался Дик. — Да ты и впрямь свихнулся. Включай свой дурацкий скутер, надо выбираться отсюда. Топлива мало, вдобавок и кислород впустую расходуется. Ты что задумал, Генри? Отсоединить меня хочешь? Я прав?
— Ты всегда прав, умник ты наш. Да только смеяться последним буду я! Понял? Я!
— Не уверен, — сказал Дик со своим правильным английским произношением. — Ты раскинь лучше мозгами: где у нас связь? Правильно, была на ракетоплане, а теперь в моей роскошной резиденции с округлыми формами. А у тебя ни в скафандре, ни на скутере связи нет. А как тебя найдет тягач без нее? Зря тратишь кислород, дурак!
— Болтай больше, а я всегда все делаю по-своему и выигрываю. Слышал? Генри Стоукс делает только то, что хочет!
Спасательный шар оказался под рукой. Генри сделал движение кистью и, почувствовав сквозь толстую рукавицу щелчок, выпустил кабель из руки.
— Прощай, умник, — прошептал он и нажал на рычаг управления. Двигатели скутера молчали. Генри в ужасе поднял глаза к возносящейся над ним планете, на которой белые облака нарисовали насмешливую улыбку. Земля издевалась над ним. Взгляд его скользнул к окошечку шара. Если умник тоже смеется, Генри наподдаст шар ногой и отбросит прочь сколько достанет сил. Он это сделает! А потом останется один на один со смеющимся круглым лицом Земли и будет ждать, когда кончится кислород.
Дик Коген не смеялся. Тогда Генри снова притянул к себе шар и неуверенно, робкими движениями подсоединил его. Щелкнул замок.
— Ну все, поехали, — с облегчением произнес Дик. — Тебе ничего не видно, но ты сделай милость, послушай меня: протяни руку назад. Ниже, так, хорошо. Переведи влево переключатель резервного топливного бака. Порядок. Теперь возьмись за рычаг, включай двигатели и двинем отсюда. Не могу сказать, что мне тут по душе.
Спасательная операция прошла успешно. Выполнив сложный маневр, орбитальный грузовой корабль встретился на орбите со странным космическим телом. На ракетном скутере находился космонавт в состоянии клинической смерти. В руке он стискивал скобу спасательного шара. Человек внутри шара тоже был без сознания.
Через несколько часов после реанимации Ричарда Когена и Генри Стоукса, их посетил начальник станции. Поздравив их со спасением, он как бы невзначай спросил:
— Парни, вы можете мне ответить, что, собственно, с вами…
— Нет, не можем, — ответив Дик за обоих.
И никто больше не задавал им вопросов на борту «Скайлэба». Запись их разговоров на магнитных лентах стерлась как бы сама собой. У космоса свои законы, и понятие «сострадание» имеет несколько иной смысл, чем внизу, на Земле.
Станислав ЛемФУТУРОЛОГИЧЕСКИЙ КОНГРЕСС[22]Из воспоминаний Ийона ТихогоПер. с польского К. Душенко
Восьмой всемирный футурологический конгресс открылся в Костарикане. Честно говоря, я не поехал бы в Нунас, если бы не профессор Тарантога: он дал мне понять, что там на меня рассчитывают. Еще он сказал (и это меня задело), что астронавтика стала теперь разновидностью бегства от земных передряг. Всякий, кто сыт ими по горло, удирает в Галактику — может быть, самое худшее случится в его отсутствие. И в самом деле, возвращаясь из путешествий, особенно в прежние годы, я с тревогой выискивал в иллюминаторе Землю — не превратилась ли она в печеную картофелину. Поэтому я не очень-то сопротивлялся, а только заметил, что не разбираюсь в футурологии. «Мало кто смыслит в насосах, — возразил Тарантога, — однако все мы кидаемся к помпе, услышав: „Течь в трюме!“»
Правление Футурологического общества выбрало Костарикану не случайно; темой конгресса был демографический взрыв и меры борьбы с ним, а Костарикане принадлежит мировой рекорд по темпам роста населения; предполагалось, что это обстоятельство удвоит эффективность нашей работы. Правда, злые языки называли иную причину: в Нунасе наполовину пустовал новый отель корпорации «Хилтон», а на конгресс, кроме самих футурологов, ожидалось столько же журналистов. Теперь уже от отеля не осталось камня на камне, так что я, не опасаясь обвинений в рекламных преувеличениях, могу со спокойной совестью утверждать: «Хилтон» был превосходен. Моя оценка имеет особый вес — ведь по натуре я сибарит и лишь чувство долга заставило меня променять комфорт на каторжный труд астронавта.
Над плоским пятиэтажным цоколем «Хилтона» возвышались еще сто шесть этажей. На крыше нижней части здания разместились теннисные корты, бассейны, солярии, дорожки для картинга, карусели, служившие одновременно рулетками, тир (где можно было стрелять по манекенам, изображавшим кого угодно, на выбор — заказы выполнялись в течение суток), а также раковина открытой эстрады, снабженная установками со слезоточивым газом. Меня поселили на сотом этаже, откуда я мог созерцать иссиня-коричневую пелену смога, нависшую над столицей. Кое-что из гостиничного инвентаря меня озадачило, например, трехметровый железный прут в углу ванной комнаты, маскхалат в платяном шкафу, мешок сухарей под кроватью. На яшмовой стене ванной, рядом с полотенцами, висел моток настоящей альпинистской веревки, а вставляя ключ в дверной английский замок, я заметил небольшую табличку: «Дирекция гарантирует, что в этом номере БОМБ нет».
Как известно, теперь ученые делятся на оседлых и кочующих. Первые по старинке что-то исследуют, вторые — разъезжают по конференциям и конгрессам. Кочующего ученого легко распознать: на груди у него карточка с фамилией и ученой степенью, в кармане — расписание авиарейсов; он не признает подтяжек с металлической пряжкой и портфель закрывает на пластмассовую защелку — а то, чего доброго, при выходе на посадку завоет сирена и решат, будто у тебя спрятан кинжал или кольт. Специальную литературу такой ученый читает по дороге в аэропорт, в залах ожидания и гостиничных барах. По понятным причинам я был не в курсе последних достижений земной культуры и спровоцировал сигналы тревоги в аэропортах Бангкока, Афин и самого Нунаса — а все потому, что во рту у меня шесть стальных коронок. В Костарикане я хотел заменить их фарфоровыми; увы, непредвиденные события этому помешали. А насчет прута, сухарей и маскхалата, один из футурологов-американцев снисходительно разъяснил мне, что в наши дни гостиничное дело требует неведомых ранее мер безопасности. Каждый такой предмет повышает выживаемость постояльца. На эти слова я, по легкомыслию, должного внимания не обратил.
Заседание было назначено на вторую половину дня, но уже утром мы получили полный комплект материалов конгресса, превосходно оформленных и со множеством приложений. Особенно радовали глаз отрывные купоны из голубой глянцевой бумаги со штампом «Разрешение на копуляцию».
Научные конференции тоже пострадали от демографического взрыва: популяция футурологов растет не менее быстро, чем остальная часть человечества, так что конгрессы проходят в сутолоке и спешке. О чтении докладов с трибуны и речи не может быть, знакомиться с ними нужно заранее. Утром, однако, было не до того, поскольку хозяева пригласили нас на коктейль. Эта скромная церемония обошлась почти без происшествий, только делегацию США забросали гнилыми помидорами.
Уже с бокалом в руке я узнал — от Джима Стэнтора, знакомого журналиста из Юнайтед Пресс Интернейшнл, — что на рассвете похищены консул и третий атташе американского посольства в Костарикане. В обмен на дипломатов похитители-экстремисты требовали освободить политзаключенных, а для большей весомости своего ультиматума в посольство и в министерства присылали зубы заложников и угрожали эскалацией. Это, однако, не внесло диссонанса в дружественную атмосферу коктейля.
Присутствовал лично посол США; он произнес спич о пользе сотрудничества между народами; правда, при этом его окружали шестеро плечистых парней в штатском, которые держали нас под прицелом. Признаюсь, это несколько смутило меня. А тут еще на беду мой сосед, темнокожий индиец, полез в карман за платком. Как позднее убеждал меня пресс-секретарь Футурологического общества, действия телохранителей были необходимы и гуманны. Охрана вооружена автоматами большого калибра, но малой пробойной силы, как и охрана пассажирских самолетов, и третьи лица ничем не рискуют — не то, что прежде, когда пуля, уложив террориста, случалось, прошивала еще пять-шесть ни в чем не повинных пассажиров. И все же не очень приятно, когда изрешеченный пулями человек падает к вашим ногам, даже если это обычное недоразумение, которое позже улаживается дипломатическим путем.
Впрочем, вместо рассуждений из области, если можно так выразиться, человеколюбивой баллистики, мне, пожалуй, следовало бы объяснить, почему я так и не успел просмотреть материалы конгресса. Не говоря уже о той малоприятной подробности, что пришлось спешно менять окровавленную рубашку, я вопреки обыкновению завтракал не у себя, а в баре. С утра я привык есть яйца в мешочек, а такой гостиницы, где можно получить их прямо в постель целехонькими, с нерастекшимся желтком, еще не построено. Это связано, разумеется, с гигантскими размерами столичных отелей. Если от кухни до номера полторы мили, ничто не спасет желток от взбалтывания. Как я слышал, эксперты «Хилтона», занимавшиеся этой проблемой, единственным выходом признали сверхзвуковой лифт; но sonic boom — грохот при прохождении звукового барьера — в замкнутом пространстве отеля мог повредить барабанные перепонки. Конечно, если бы кухонный автомат доставлял прямо в номер сырые яйца, которые на ваших глазах автокельнер варил бы в мешочек… Но отсюда рукой подать до собственного курятника в номере. Вот почему утром я пошел в бар. Девяносто пять процентов обитателей гостиниц составляют ныне участники конференций и съездов. Гость-одиночка, турист-индивидуалист без опознавательной карточки на лацкане и портфеля, распухшего от ученых бумаг, стал редок как черный жемчуг. Одновременно с нашим конгрессом в Костарикане проходила конференция молодых бунтарей группировки «Тигры», конгресс Ассоциации издателей Освобожденной литературы, а также Общества филуменистов. Обычно делегатам-коллегам дают соседние номера, но мне, в знак особого уважения, дирекция выделила апартаменты на сотом этаже. Здесь имелся пальмовый сад с женским оркестром, исполнявшим музыку Баха; к тому же оркестрантки совершали коллективный стриптиз. Без этого я, пожалуй, мог бы и обойтись; к сожалению,