Наконец боец делает усилие, собирается и выпаливает главное:
– Котовский на связи, просит вас, срочно!
Есть мнение, что бегущий командир в мирное время вызывает смех, а в военное панику. Глупости, применимые лишь к раскормленным тыловым крысам. Майор сам не заметил, как оказался у радийной машины, как выхватил у связиста наушники.
– Барышев у аппарата!
Глава 4Здесь вам не равнина…
Желающих говорить ветер заставляет поворачиваться к себе спиной – иначе слова рискуют, не сорвавшись с губ, провалиться в желудок.
– Кара, сколько у тебя бойцов на этом берегу?
– Четыреста пятьдесят восемь. А что?
– Еще моих тридцать. Не получается триста спартанцев, лишних много.
Грек пожимает плечами.
– Хочешь войти в историю как второй Леонид?
Котовский улыбается:
– Для этого я слишком болтлив.
За сутки неугомонные приятели облазили долину от края до края. Греки перетащили трофейные пушки на новые позиции, деловито приспосабливают к обороне строения и каменные изгороди. Алексей половину танков установил на позициях эвзонов, остальные будут резервом для контратак.
За военными приготовлениями с тревогой наблюдают жители селения. Один из стариков битый час таскается за Карагиозисом, близко не подходит, но и дальше, чем на два десятка шагов не отстает. Вот и теперь маячит поодаль. Сидел бы дома, погода собачья – снег валит, холодно – ветер выдувает из организма остатки тепла, сырая одежда защищает плохо.
Котовский мотнул головой – глупые мысли. Дед здесь живет, еще бы ему не волноваться. Алексей махнул рукой, приглашая старика на разговор.
– Отец, ты по-гречески понимаешь?
Говорит громко, иначе собеседник не расслышит.
– Немного, у нас в селе живут и греки.
Албанец говорит с сильным акцентом, но понять можно.
– Когда закончится снегопад, берите семьи и уходите, прячьтесь где-нибудь.
– Зачем? – притворяется дураком собеседник.
– В хорошую погоду итальянцы придут нас убивать. Мы не можем уйти на тот берег, сдаваться не собираемся. Будем умирать здесь, – вмешивается в беседу Карагиозис.– Если не хотите составить нам компанию, придется уйти.
– А вы не можете умирать где-нибудь в другом месте? – проявляет искреннюю заинтересованность старик.
– Нет, отец. Это место подходит как нельзя лучше. Ты же видел, как хорошо померли здесь итальянцы? Чем мы хуже?
Дед ненадолго задумывается, потом светлеет лицом:
– Не поговорить ли нам у меня дома? У горящего очага в голову могут попасть удачные мысли.
Командиры соглашаются, не раздумывая.
Дом любопытного старца оказался самым большим в селении, в нем даже есть дощатый пол. Греющиеся у печи эвзоны вскакивают, но по знаку капитана снова садятся.
Невестка или дочь хозяина сноровисто расставляет на столе глиняные кружки и кувшин – как оказалось, с горячим молоком.
– Аллах не велит правоверным пить вино, но согреться можно и так, – реагирует хозяин на разочарованную мину командира пехотинцев.
– Ты что-то хотел нам предложить, отец, – из высоких договаривающихся сторон именно Алексей не склонен к долгим беседам.
Старик разливает по кружкам парящее молоко, отхлебывает из своей, дожидается от собеседников повторения и делает заявление:
– Я не хочу, чтобы такие храбрецы умирали в нашем селе. За небольшую плату мы можем вывести вас туда, где итальянцы не смогут вас найти.
– Ты знаешь место, где можно перейти через реку?
– Какую плату?
Спрашивают одновременно, но каждый о своем.
– Осенью итальянцы отобрали у нас всех лошадей и мулов, увели даже ослов. Вы захватили вчера много мулов, я видел. А нам весной надо будет обрабатывать поля. Ты скажешь: итальянцы снова заберут. Теперь не заберут. Мы спрячем их в горах. А чтобы и там не забрали, вы дадите нам немного ружей, тех, что тоже остались от итальянцев. И патронов.
Старик повернулся к Котовскому:
– Переправить вас через Шкумбин? Может, через неделю. Или весной.
Он чешет свой огромный горбатый нос.
– Весной – точно переправитесь. Сейчас мы отведем вас дальше в горы. Там живут наши солдаты, которые воюют с итальянцами. Оттуда можно через хребты пройти на Клисуру – я слышал, там уже ваши. Может, дойдете. Дороги сейчас плохие.
– Старик, враги увидят на снегу наши следы и погонятся. Зачем идти куда-то, чтобы умереть уставшим? – Карагиозис решает сыграть на желании албанцев сберечь свои дома.
– Уходить надо сейчас, тогда снег скроет след и завалит за вами дорогу. Думайте, важные начальники, пусть Аллах пошлет в ваши головы побольше разума.
Котовский допивает молочко и смотрит на капитана.
– Что уставился? – не выдерживает грек.
– Думаю. Ты недостаточно красив для того, чтобы украшать собой памятник. Предлагаю отложить героическую гибель.
– На себя бы посмотрел, красавец! Башка круглая, как бильярдный шар. Впрочем, скульптор чуть уберет в одном месте, немного добавит в другом – сделает, как надо.
Котовский отодвигает посуду на край стола и расстилает карту.
– Назад дороги нет, помирать на месте неохота, метаться из стороны в сторону не к лицу. Почему бы нам не пойти вперед?
Назвать места, по которым горцы-проводники ведут эвзонов и роту Котовского дорогой, могут только албанцы. Или русские – в России тоже привыкли выдавать за дорогу любое место, по которому можно не плыть, а идти, не прорубая при этом просеку. Несмотря на все уговоры, бросать танки Котовский отказался наотрез, волочет за собой даже три трофейных грузовичка – небольшие трехосные «Фиаты-ОМ». Машины понравились забавным внешним видом и замечательной способностью передвигаться по горным тропам. Их маленькие дизельки тащат по косогорам и перевалам загруженные по самые тенты кузова не быстро, но уверенно. Без грузовиков пришлось бы трудно – на мулах не увезти запас продовольствия на пять сотен едоков. Ушастые несут во вьюках разобранные горные пушки и снаряды к ним. Трофейную кухню пришлось цеплять к танку.
Колонна вышла из села на вторые сутки после разговора со старостой – старики дружно решили, что через день снег прекратится. Колонна растянулась почти на километр, впереди танки и грузовики, за ними, вытянувшись в две цепочки, пехота. Эвзоны топают по колеям, пробитым танковыми гусеницами. Вьючных животных пустили в конце. Замыкающие мулы тащат что-то вроде больших суковатых борон. Сучья взрывают снег, маскируя пробитые техникой и людьми колеи. Переход дается тяжело – видимость не больше десяти метров, косогоры, крутые подъемы, в нескольких местах для техники приходится мастерить бревенчатые мостки, в одном – взрывать закрывший дорогу крупный камень. Прошли. Двадцать километров по карте, восемь часов в пути. Измученные люди нехотя заталкивают в себя горячий кулеш, в темноте ставят палатки, прижимаются друг к другу, чтобы согреться, и забываются тяжелым, неспокойным сном. В караул заступают танкисты, спать отправляют только измотанных механиков.
К утру снегопад прекращается. Рядом с биваком Алексей видит довольно большое озеро – неправильный треугольник черной воды в заснеженных берегах. За озером – крыши домов. Ветер сносит на восток дымы из многочисленных печных труб.
– Если у меня заболел хоть один солдат, я утоплю проводника в этом озере, – сквозь зубы цедит Карагиозис.
– Я помогу, – Алексею очень хочется без затей придушить усатую сволочь, заставившую их ночевать в снегу.
Брахим подходит к ним, попыхивая своей короткой трубкой.
– Вам придется немного подождать, партизаны должны подойти сюда, – обкусанный чубук в коричневом костлявом кулаке указывает на груду камней на склоне ближайшего холма.
– Хорошая дорога кончилась, дальше начинаются скалы. Там я пути не знаю, вас поведут вольные воины гор, – албанец гордо оглядывает открывающийся на севере пейзаж.
– Мулов и ружья мы заберем здесь. Нам пора назад, пока погода не испортилась, скажите, пусть аскеры быстрее дают наше оружие и скотину.
– Как ты думаешь, Алексий, если вместо мулов мы оставим здесь головы восьми усатых баранов, это будет достойной платой за обман? – голос капитана эвзонов спокоен и деловит, он не угрожает и не торгуется – спрашивает совета.
– Я думаю, этого будет мало. Давай сожжем ту деревню – наши парни замерзли за ночь, погреются у огонька.
Старший проводник начинает выказывать признаки беспокойства:
– Аллах не любит нарушающих договор и лишает их помощи и защиты.
– Да, я знаю, – не спорит Карагиозис, – поэтому он не станет вас защищать.
Капитан отдает приказ, и через несколько минут его подчиненные приводят остальных проводников.
– Обман неверного не считается грехом, правда, Брахим? Старейшина избавил свое село от глупых гяуров, но ты-то остался с нами. – Георгий улыбается. – У тебя много детей? Жена сможет вырастить их одна?
Албанец растерялся.
– Я не знаю дороги через хребты! Клянусь, не знаю!
– А эти? – показал на односельчан проводника Алексей.
– Они тоже не знают…
Котовский подходит к проводнику, стволом трофейного автомата поднимает его подбородок, смотрит в глаза.
– Никаких партизан нет?
– Есть, – дергается кадык на жилистой шее проводника. – Не знаю где.
– Брахим, сейчас ты и десять наших солдат пойдете в то село, – ствол автомата толкает албанца в скулу, поворачивает его голову в нужную сторону.
– Найдешь нам настоящего проводника. Я даже дам тебе для этого еще сотню ружей с патронами. Мулов не дам – можешь отдать своих. Не найдешь – разорву всех танками пополам, а половинки повешу на этих деревьях, помогу здешним воронам перезимовать.
Автоматный ствол опускается.
– Ты согласен, или мне заводить танки?
– Согласен.
Карагиозис провожает взглядом удаляющуюся цепочку людей.
– Мне кажется, эта усатая обезьяна не расстроилась, когда ты предложил сжечь селение.
Котовский пожимает плечами:
– В горах мало хорошей земли. Конкуренция.