Взрывается один из трофейных французских танков, другой просто замирает на месте, не подавая признаков жизни. Барышевская машина накрывается клубами дыма от близкого разрыва тяжелого гаубичного снаряда, осколки барабанят по броне, танк на заднем ходу расстилает перед собой разбитую гусеничную ленту. Не повезло, сейчас добьют.
На правом фланге наступающих останавливается танк, затем второй – непонятно, кто их подбил. Неожиданно раздается знакомый звонкий и гулкий звук выстрела дивизионной трехдюймовки, и «четверка» в самом центре вражеского построения окутывается дымом. Когда ветер сносит дым в сторону, становится видна сорванная внутренним взрывом с погона башня, выбитые изнутри люки.
Дивизионок не меньше батареи, с расстояния в километр мощные орудия без особого труда проламывают броню любого немецкого танка. Гитлеровцы не выдерживают избиения и откатываются, умело прикрываясь поставленной их артиллеристами дымовой завесой.
Барышев счастливо матерится, прикидывая, сколько спирта должен командиру артиллеристов, и поднимает крышку люка – после боя в танке нечем дышать. Заглушая звуки артиллерийской канонады, раздается незнакомый до сих пор танкистам вой заходящих на бомбометание Ю-87.
– Ну, что?
Руки бойца не находят себе места, шарят по бедрам, теребят ремень. Ноготь безымянного пальца на правой руке черный и, наверно, очень болит, но рядовой не обращает на него внимания.
– Всех, товарищ капитан. Танкистов, зенитчиков… Бомбами. В командирский, видно, прямое попадание – там и от танка мало что осталось…
Два десятка «ястребков» догоняют эскадрилью «юнкерсов» на отходе. Неуклюжие медленные машины плотнее смыкают строй, стрелки встречают истребители плотным огнем, четверка «худых» бросается наперерез атакующим, сбивает пару лобастых машин, но «штуки» уже не спасти.
После того, как последний бомбардировщик падает на землю, три уцелевших «мессера», дымя моторами на форсаже, отрываются от противника и уходят на север. Четырнадцать истребителей с белыми звездами на крыльях возвращаются на аэродром. Сверху хорошо видны грузовики, перебрасывающие от Салоник к линии фронта пехоту и артиллерию. Город всего в нескольких десятках километров, наверняка машины успеют до темноты сделать несколько рейсов.
Когда врагов столько, что в какую сторону ни плюнь – попадешь кому-то из них в рыло, теряет значение проблема выбора. Безразлично, где и кого валить, лишь бы побольше. Положив тяжелую трубку на коробку телефонного аппарата, Котовский хищно повел ноздрями и криво ухмыльнулся.
– Слушай, что мы с тобой сейчас будем делать, лейтенант.
К тому моменту, когда солнце скрывается за горой Вермильон, между рядами виноградных лоз за Алексеем пробираются два десятка вымотанных бойцов, половина из которых носит форму греческих артиллеристов. На половине белыми пятнами бинты свежих повязок. За их спинами остался изрытый воронками гаубичных снарядов пятачок земли, густо усыпанный телами друзей и врагов, но вражеских трупов больше. Чтобы провести там транспортные колонны, немцам придется славно поработать, растаскивая с пути остовы сгоревших танков и бронемашин – пока танкисты сдерживали врага, сойдясь с панцерами ствол к стволу, зенитчики били через их головы – на выбор.
Шлемофон не налезает на замотанную бинтами голову, болтается за спиной. Капитан Леха шагает, стараясь выбирать путь подальше от дорог, бормочет себе под нос:
– Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве. – Напевать не рискует, чтобы не распугать оставшихся с ним бойцов.
Темнота накрывает мир, пряча от глаз творимое людьми непотребство. Тянет от недалекого моря легким прохладным ветерком, начинают медленно остывать нагревшиеся за день камни. Броня охлаждается быстрее. Экипажи, рассевшись прямо на земле, черпают из котелков жидкую кукурузную кашу, приправленную оливковым маслом. Тьма давит на людей, они без особой нужды разговаривают приглушенными голосами. Кажется, даже ложки стучат тише обычного. Остальные звуки заглушает шум, устроенный насекомыми.
В ночи длинными вереницами спускаются с гор греческие пехотинцы, собираются в отведенных для них начальством местах, усаживаются на скатки шинелей, перематывают обмотки, подгоняют амуницию, затягивают ремни касок, крепят к винтовкам штыки. В пятнадцать минут двенадцатого открывает огонь переброшенная на западные склоны гор артиллерия, запускают моторы танки. Во фланг споткнувшейся о развалины безвестной деревушки шестой танковой дивизии немцев наносит удар снятая с позиций на линии Метаксаса двенадцатая пехотная дивизия греков, усиленная танковой бригадой.
Первыми под удар попадают тылы оторвавшейся от пехоты дивизии. Бойцы запасного батальона и тыловых служб дерутся до последнего, но что они могут против танков и громадного численного превосходства?
Оказавшись в полном окружении, отбивают все атаки греков крепкие немецкие парни из саперного батальона. Связистам, ремонтникам и колоннам снабжения устоять не удается. После жарких, но непродолжительных схваток эллины поднимают на штыки всех, не успевших убежать.
Ночной бой внезапен и быстротечен, он не похож на благородное фехтование на рапирах, он родной брат поножовщины в темной подворотне, когда бьют в упор, а врага определяют на ощупь.
Белесый свет осветительных ракет то там, то тут на время разгоняет темноту, но стрелять в этом неверном освещении нужно уметь, находя цель среди стремительно ползущих в разные стороны теней. Со стороны это, наверно, красиво – ракеты, отмеченные трассерами очереди немецких пулеметов, разрывы гранат, снарядов и минометных мин. Внутри этого фейерверка пирует смерть, там страшно, и только добела отмытая адреналином ярость и желание убить врага раньше, чем он успеет сделать это с тобой, гонят бойцов вперед.
Это не было похоже на Польшу, Бельгию и Францию. Там, когда скальпели танковых дивизий вскрывали оборону врага, добираясь до нежной требухи путей сообщения, отрезанные полки и дивизии, немного потрепыхавшись для соблюдения приличий, честно капитулировали, а не били доблестным германским воинам в спину.
С большим трудом избежавший столкновения с нарушающими сложившийся порядок греками, генерал-майор Ландграф, несмотря на сложную обстановку, сумел принять правильное решение. Шестнадцатая танковая в конце дня также столкнулась с серьезным сопротивлением и понесла значительные потери, кроме того, мосты через Вардар взорваны местными фанатиками, оказать помощь она может только после наведения переправ. Своих сил для разгрома превосходящего противника недостаточно. Оценив сложившуюся обстановку, командир дивизии принял решение об отходе на соединение с отставшей пехотой.
С рассветом, оставив для прикрытия сильный заслон, части дивизии атаковали греков, освобождая дорогу на север. Поддержанная танками мотопехота внезапным ударом пробила путь по идущему вдоль реки шоссе, и колонна двинулась на север – туда, откуда пришла. Ни один из бойцов доблестной шестой дивизии не сомневался – отступают, чтобы вернуться.
Под утро греческих танкистов отвели в тыл – для обслуживания техники, дозаправки и пополнения боекомплекта. Роте Клитина место, как всегда, отвели на отшибе – БТшки бригады жрут авиационный бензин, его танки не настолько привередливы. Зато заправщик к ним подъехал в первую очередь. До рассвета успели привести технику в порядок и даже немного вздремнуть по очереди. Клитин уже собирался дать команду на разогрев сухого пайка, когда на юге вновь началась канонада.
Немецкая артиллерия стреляла, как в последний раз, не жалея снарядов. Потом заработали пулеметы, залпами и вразнобой ударили винтовки.
– На прорыв пошли, – объяснил командирам взводов ротный.
Довольно скоро германская артиллерия замолчала, начала стихать ружейная трескотня.
– Отбили, – молодой, но уже обстрелянный взводный-раз отхлебывает пару глотков из фляги, отирает горлышко и предлагает ротному.
– Или не отбили, – Клитин отказывается от воды и затягивает застежку шлема. – По машинам, товарищи.
Прорвавшаяся колонна движется уже далеко не в том безупречном, выверенном и утвержденном порядке, как всего сутки назад, но это немецкая колонна, и, несмотря на то что разведчики понесли тяжелые потери и мотоциклистов теперь катастрофически не хватает, а бронеавтомобилей практически не осталось, интервалы и дистанции выдерживаются, а приказы исполняются. Орднунг.
В голове приближающейся колонны идут танки. Странные какие-то, не похожи на немецкие. Чем-то напоминают Т-2617, но крупнее. Подвеска на тележках, горбатый силуэт. Но цвет серый и кресты на броне имеются, со своими не перепутать.
– Все-таки прорвались.
Клитин машинально бросает взгляд влево и вправо. Танки роты развернуты в линию, расстояние между машинами строго соответствует уставу. Командиры машин стоят, высунувшись по пояс из башенных люков, следят за местностью и флажными сигналами. И не важно, что до обеда никто из них не доживет. Клитин отмахивает сигнал, и механики запускают моторы. Еще один взмах флажков, и рота двигается вперед – разом, без отставших и вырвавшихся. Дружно лязгают крышки люков. Порядок.
До первого фрица метров пятьсот, пора. Щелчок гарнитуры, и командир роты впервые нарушает правила радиообмена:
– Я – Клитин. Простите, если что было не так. В первую очередь выбиваем танки. С коротких остановок – огонь!
В головного разом приходят четыре снаряда, Клитин недовольно морщится. Панцер останавливается, из башенного люка высовывается танкист, перегибается через край башни и замирает. Огибая подбитую машину, немцы разворачиваются навстречу и открывают огонь. Поймав момент, Клитин на ходу вгоняет снаряд в подставившего борт фрица. Успевает удивиться странной форме ленивца и ведущего колеса.