– Вы были правы, Отто, старикан оказался довольно полезным животным.
Над полом появляется голова взобравшегося по лестнице радиста:
– Унтер-штурмфюрер, через час здесь будут передовые части семьдесят шестой дивизии.
Старший эсэсовец кивает пулеметчику:
– Мы все успеем сделать, Вилли. А ты волновался.
– Господин офицер, вы обещали! – настоятель бросается к эсэсовцу, наблюдающему, как его подчиненные обдирают с икон серебряные оклады.
– Не помню, – ухмыляется ему в лицо белокурая бестия.
Монах протягивает руки к его груди. Что он пытался сделать, остается неизвестным – выстрел из пистолета осаживает его на мозаичный пол.
– Вилли, на этом святоше еще пара килограммов ценных металлов, займись.
Со двора доносятся звуки выстрелов, стоны людей и визг животных – бойцы СС добивают братию и готовятся к небольшой пирушке – их задача выполнена, в удачно расположенном монастыре никто не окажет сопротивления наступающим частям вермахта.
Освободившиеся после захвата Мальты итальянские ВВС, доукомплектованные и поднатасканные немецкими инструкторами, оказавшись на албанских аэродромах, сломали установившееся равновесие. Захватив господство в воздухе, они дали немцам шанс, который не упустили опытные генералы. Вермахт в нескольких местах прорвал греческую оборону, и колонны наступающих дивизий двинулись на юг. Почти треть эпирской армии греков оказалась отрезана от основных сил. Добивать их поручили итальянцам. Оставшиеся греческие части отходят с боями, взрывают мосты и минируют дороги. Бои уже идут на территории Греции.
«Учитывая возможность глубокого прорыва механизированных сил противника и возникающую при этом угрозу окружения», командование британского экспедиционного корпуса отдало приказ об отходе на линию «Леонид». Греки прикрывают отход союзников, но главная задача – дать время для отступления дивизиям из Македонии, если враг перережет им пути отхода, республика потеряет почти половину своей и без того небольшой армии.
Главное – не шуметь. Четыре опоры диковинного агрегата, больше похожего на жестяную трубу18, чем на оружие, удачно становятся в ямки между камнями. Невестки и внуки осторожно выкладывают на площадку пузатые короткие бутылки из толстого стекла, на две трети наполненные бурой жидкостью. Коробку с вышибными патронами патриарх семейства пристраивает так, чтобы выхватывать их, не оборачиваясь. Ветеран знает, что времени у него будет не много.
– Всё, уходите!
– Может, передумаешь? – в голосе жены слышна не надежда – ее тень.
– Я довольно пожил на свете, – сварливо отвечает супруг. – Уходи, они не должны здесь найти никого, кроме меня.
Она подчиняется – как подчинялась ему те четыре десятка лет, что прожиты вместе. Очень хочется плакать, но женщина сдерживается. Отходит к повороту тропы и, обернувшись, крестит темноту в том месте, где остался супруг. Потом идет дальше, концом платка вытирая бегущие по щекам слезы. Младшая невестка берет ее за руку, показывая дорогу среди обломков скал.
Оставшись в одиночестве, старый грек заталкивает в трубу первую бутылку, устанавливает патрон вышибного заряда и садится на камень. Достает из кармана бутылочку с узо и делает хороший глоток. Дает своим время убраться подальше. Проверяет револьвер, засовывает за пояс штанов – со спины, чтобы не мешал наклоняться.
Под обрывом переговариваются на чужом, лающем языке, лязгает железо, изредка хлопают дверцы в кабинах грузовиков.
– Плохое место для ночлега вы выбрали, – шепчет старик. – Господь, направь мою руку, святой Георгий, помоги!
Хлопок выстрела звучит несерьезно, но угодившая в полугусеничный транспортер бутылка разбивается, и жадное пламя начинает облизывать металл капота. Хлопки не прекращаются, пожар разгорается, тесно стоящие – а как иначе их ставить в горах? – машины пылают, огонь начинает перекидываться с одного транспортера на другой.
Глядя на обгоревшее тело с остатками седых волос немецкий полковник недовольно морщит нос – вокруг сильно воняет горелым.
– Как он погиб?
– Выстрелил из револьвера в последнюю бутылку, герр оберст.
– Похороните как героя. Пусть солдаты видят, как надо сражаться за родину, и берут пример.
– Будет исполнено, герр оберст.
Вражеские дозоры осторожны, по-немецки аккуратны и до оскомины предусмотрительны. Быстро учатся – удивительно, как всего за несколько дней можно изменить манеру поведения. От поразительной наглости, которую демонстрировали эсэсовские молодчики еще позавчера, ничего не осталось. Впрочем, самые наглые уже ждут отправки в фатерлянд. Везучих повезут санитарные фургоны и поезда, самых героических в конце пути накроют флагами – перед тем, как опустить в родную немецкую землю. Котовский доволен – его стараниями не один функционер НСДАП получил возможность сказать трогательную речь на церемониях прощания. И это только начало.
Вчера под вечер Мэллоу, отхлебывая чай прямо из котелка – небывалая распущенность для джентльмена, находящегося по эту сторону Суэца, высказался:
– Господин капитан, я поражен вашей изобретательностью. За двое суток ни одного столкновения, повторяющего предыдущее. Не дай бог иметь такого врага.
Алексей, оторвав взгляд от развернутой на броне карты, посмотрел на англичанина.
– Джон, удивлять врага нужно постоянно. Если удивление было не смертельно, попытка не засчитывается.
Он улыбается:
– Впрочем, то, что вы видели, это мелочь. Вот форсировать танками горные хребты вдоль и поперек – это да. Тогда мы здорово удивили итальянцев.
Мэллоу не находит слов для ответа, потому что сегодняшний бой в его представлении был вершиной военного коварства. Появившаяся в зоне видимости германская разведка была обстреляна с дальней дистанции и почти не понесла потерь. Определив перед собой наличие сильного заслона, немцы приняли решение сбить его с ходу. После минометного обстрела поставили дымовую завесу и двумя ротами пехоты провели атаку. Предполагаемый заслон почти не оказал сопротивления, потому что немцы до него не дошли – роты были накрыты кинжальным огнем с флангов и тыла, не успев даже толком развернуться – настоящую засаду обстрелянный в нужный момент дозор не заметил.
Контратака танковой роты, сбор трофеев и стремительный отход – получасовой бой, у врага сотня трупов и множество раненых, несколько погибших бойцов у Котовского, четырехчасовая задержка немецкого наступления. Но странный русский считает это мелочью. Что он в таком случае считает нормальным результатом?
Отходя, бойцы батальона продолжают хулиганить, прикапывая в многочисленных дорожных выбоинах то трофейную каску, то жестянку от немецкого противогаза. Иногда ставят настоящую мину, иногда присыпают грунтом прикрытую жестью или дощечкой гранату с выдернутой чекой. Вряд ли немецкие саперы жалуются на отсутствие развлечений.
– Вы допили, Джон?
– Да, господин капитан.
– Мне вновь нужна ваша помощь. Требуется добыть топливо, иначе завтра к вечеру мы станем пехотным батальоном.
– Я могу взять автомобиль?
Котовский кивает.
– Только не берите немецкий – здешние крестьяне сначала стреляют, потом смотрят, кто именно ехал в таком незнакомом авто. Езжайте на полуторке, к ним местные уже привыкли.
Пыль лезет в глаза, смешивается с потом, покрывает тело слоем субстанции, похожей на оконную замазку. В носу и вовсе засыхает цементной коркой. Форма на людях стоит колом – от пропитавшей ее соли. У обочины отступающих бойцов ожидают местные – мальчишка и пожилая женщина, голова которой укутана в привычный уже темный платок. Как она выдерживает в черном на таком солнце? У мальчика на поводу серый осел, несущий на боках огромные кувшины с водой и домашним вином.
– Уходите?
В голосе женщины нет ни упрека, ни обиды, она знает – имейся возможность остановить немцев, эти бойцы сражались бы до последнего. Иногда для того, чтобы победить слишком многочисленного врага, сначала приходится отступить – за Фермопилы, на Саламин или еще дальше. Но горечь не спрячешь, и парни отводят глаза.
– Мы вернемся, мать.
– Пейте, воины. Нечего им оставлять.
Бойцы Котовского ног не бьют – спасибо добывшему топливо Джону. Но именно они дают возможность пехоте отходить от рубежа к рубежу, танцуя со смертью перед носом у продвигающихся на юг немецких колонн.
Мальчишка подтаскивает упирающегося осла к группе боевых машин, Алексей отказывается от терпкого домашнего вина, с благодарностью пьет чистую родниковую воду.
– Они просто обязаны попытаться нас подловить. Я думаю, удобнее места, – карандаш Алексея стучит по карте, – не найти.
– Димитрий, сегодня ты со своей ротой уходишь туда и занимаешь оборону здесь, здесь и здесь, – карандаш рисует реснички оборонительных позиций. – На усиление возьмешь взвод танкеток с крупнокалиберными. Второй возьмешь, там механики меньше устали. До вечера занять оборону, здесь и здесь, – карандаш выводит поперек боковых троп вытянутые узкие прямоугольники, – поставишь мины – аккуратно, чтобы потом снять можно было.
– Да, командир.
– Мы будем там завтра, твоя задача – держать перевал, пока мы не пройдем. Даже если на тебя дивизию бросят.
– Я понял, командир.
Дорогая тетя!
Не знаю, получили ли вы мое предыдущее письмо. Наверное, репортажи наших корреспондентов и фронтовые сводки доносят новости намного быстрее, чем идет частная корреспонденция. Признаться, мне просто не хватает бесед с вами – здесь много достойных людей, но иногда просто необходимо выговориться перед знакомым и небезразличным тебе собеседником.
Если бы вы знали, как мне сейчас хочется принять ванну, выпить чашку настоящего английского чаю с молоком и бисквитами, завалиться в постель и, наконец, выспаться. Вероятно, мне потребуется для этого целая неделя. Как вы уже поняли, последние дни времени на сон несколько не хватает. Зато на скуку жаловаться не приходится – вот уже почти неделю мы с бошами соревнуемся, изобретая всякие забавные и неожиданные сюрпризы для развлечения оппонентов. Пока счет в нашу пользу – как оказалось, у нас больше опытных шутников.