Мне кажется, тетушка, я только теперь начинаю понимать эту землю и этих людей. Странно, во время нашего с вами вояжа мы проехали почти по тем же местам, где сейчас довелось воевать. Конечно, с тех пор я стал намного старше, но, думаю, чтобы понять греков по-настоящему, мне понадобилось пройти с ними по горам между легендарными Олимпом и Оссой, отбиваясь от врага, многочисленного, как орда Ксеркса.
Эти люди… Тетя, они умирают и убивают так, как будто это обычная, привычная работа. Заботит их только то, насколько хорошо и добросовестно она выполнена. Если грек может разменять свою жизнь на две-три вражеские, он считает, что жил не зря, и идет на обмен без видимых переживаний.
Большая часть наших солдат знает старые мифы хуже любого выпускника частной британской школы, но им это не нужно – они в них живут. Попадись мне завтра среди наших солдат Ахилл или Геракл, вооруженный винтовкой и сменивший паноплию гоплита19 на снаряжение пехотинца, я просто поздороваюсь с ним, как со старым знакомым, потому что нынешние мои соратники ничуть не хуже.
Знаете, что меня больше всего поражает сейчас? Отношение наших старших офицеров к происходящему на фронте. Такое впечатление, что они ощущают себя зрителями на скачках или боксерском матче. По долгу службы мне приходится часто мотаться между нашим батальоном и частями экспедиционного корпуса, требуя, выбивая и выпрашивая топливо и боеприпасы. К сожалению, сравнение выходит не в пользу наших соотечественников. Боюсь, что однажды сорвусь и выскажу какому-нибудь полковнику все, что накипело на душе. Чванливые скоты – по крайней мере большая часть из тех, с кем приходилось сталкиваться. Видит бог, с австралийцами и новозеландцами гораздо проще, они, по крайней мере, не чувствуют себя ЕГО наместниками на Земле.
Извините, что не сдержался, но было просто необходимо высказать это, хотя бы на бумаге.
Возможно, некоторое недопонимание между мной и старшими офицерами можно объяснить моим нынешним видом – френч болтается на мне, как на вешалке, похоже, за неделю я потерял фунтов десять, и, судя по нашим рационам, они вернутся не скоро.
На этом вынужден закончить свое послание.
Ваш любящий племянник
Рыжий и поразительно конопатый парень со злостью пинает свою боевую машину в узкую гусеницу.
– Бракоделы проклятые, только привык к этой жестянке!
Котовский внешне абсолютно спокоен. Это не первый и наверняка не последний «итальянец», которого придется сжечь по причине неустранимой поломки.
– Что на этот раз, Василий?
– Да коробка полетела, товарищ капитан! Скрежет, хруст, и сразу заклинило. Тля, грузовики ведь хорошо делают, а тут… Пушка через задницу поставлена, и ломаются через каждые полсотни километров!
– Да уж, не наша работа. Хотя первые двадцать шестые тоже долго не жили, потом до ума довели. Прицел прострелить, замки пушки и пулеметов выбросить так, чтобы не нашли. Топливо слить, боекомплект распределить между оставшимися машинами. То, что останется, – сжечь.
– Сделаем, товарищ капитан, – уверяет командир танка и с горечью добавляет: – Не в первый раз.
Единственное достоинство итальянской керосинки – очень неплохая пушка, установленная в лобовом листе справа от механика-водителя. Броня тонкая, пулеметы капризные, не от хорошей жизни в маленькой башне вместо одного установлена спарка. Двигатель откровенно слаб, трансмиссия не выдерживает нагрузки, подвеска ломается – дрянной танк, но других нет. Приходится воевать тем, что есть. Даже такая жестянка в умелых руках заставляет идущих по пятам немцев не сильно торопиться.
Что характерно, танкетки того же производителя технически вполне себе надежны, таскают крупнокалиберные пулеметы и противотанковые ружья, не делая особой разницы между английским «Бойзом» и трофейным «Солотурном».
– Поломка?
Мэллоу поправляет черный берет, который третий день носит не снимая – лейтенант гордится тем, что он танкист, вполне освоился за рычагами трофейной немецкой «единички», а его ординарец виртуозно стреляет из башенных пулеметов.
– Коробка передач.
– Это на дороге не починить, – глубокомысленно замечает бритт.
Котовский кивает молча – обсуждать, собственно, нечего.
– Значит, осталось только семь танков, – озвучивает очевидное Мэллоу, и Алексей снова кивает. Добрый Джон считает своим долгом отвлечь комбата от невеселых мыслей: – Вчера вы были неподражаемы, господин капитан. Я начинаю подозревать, что немецкое командование информирует вас о своих планах.
– Элементарно, Мэллоу. – Котовский вдруг широко улыбается и вытирает блестящую кожу черепа большим клетчатым платком. – Я просто попытался придумать, как поймать наш батальон на переходе. Оказалось, немецкий командир думал аналогично. Так что ваша лесть не слишком заслужена.
Джон улыбается вместе с Алексеем.
– Никто не сумеет польстить вам сильнее, чем немецкая разведка. Пленные уверены, что против них действует моторизованный полк.
Котовский пожимает мощными плечами:
– Нужно же им как-то оправдать низкий темп наступления. Одними взорванными мостами и завалами в ущельях не отговориться.
Любой, кто пробовал соскабливать со щек и подбородка щетину, смотрясь в зеркало заднего вида и намыливая помазок, смоченный холодной водой, знает, как это приятно. Один хруст щетины под лезвием бритвы чего стоит! Тем приятнее, когда есть возможность воспользоваться для процесса водой горячей.
– Вы сегодня просто волшебник, Браун.
– Стараюсь, господин лейтенант, сэр.
– Спасибо, Браун.
– Сегодня капитан приказал приготовить завтрак пораньше, и повар разрешил позаимствовать часть жидкости из котла для чая, сэр.
Хитрый кокни отвечает с каменным выражением лица, очень трудно понять, когда он серьезен, а когда шутит. Мэллоу не провести – он знает, что его ординарец сейчас веселится от души.
– Как думаете, что сегодня придумает наш командир?
– Солнечный капитан не будет сегодня строить бошам козни, сэр.
– С чего ты так решил?
Браун позволяет себе улыбнуться:
– С самого утра приезжал офицер связи, было еще темно, да, сэр. А через десять минут мистер Котоффски приказал будить поваров. Думаю, батальон понадобился где-то еще, господин лейтенант, сэр.
Возмущенный офицер для связи с союзником чуть едва не порезался.
– Почему я узнаю об этом только сейчас?
– А что бы изменилось, разбуди я вас раньше? В батальоне было бы на одного невыспавшегося офицера больше, да, сэр. Вы прекрасно узнаете новости за завтраком, я уже все приготовил, командир обещал быть, – ординарец смотрит на часы, – через семь минут.
Джон вытирает лицо поданным Брауном влажным теплым полотенцем, шлепает по щекам смоченной в одеколоне ладонью.
– Спасибо, Браун. Послушай, на каком языке ты со всеми общаешься? С комбатом на французском, а с остальными?
– Затрудняюсь ответить, сэр. Наверное, на солдатском. Было бы желание понять, договориться можно с кем хочешь.
Знакомый зал, непривычная суета. В сутолоке праздничного мероприятия сам себе видишься неуклюжим и неуместным, как трактор в филармонии. Кажется, что твои плечи мешают абсолютно всем и совершенно непонятно, куда деть руки. Впрочем, в трудный момент всегда может выручить проверенный друг.
– Алексий, рад тебя видеть! – Карагиозис демонстративно косится на погоны Котовского. – Поздравляю, ты скоро меня обгонишь!
– Кара, старый черт! Как я рад тебя видеть! – Котовский воровато оглядывается и наклоняется к эвзону: – Слушай, может, ну его, этот бал? Смоемся тихонько, найдем подходящее местечко и отметим встречу как следует?
Грек заливисто смеется, обращая на себя внимание окружающих.
– Нет, Алексий, этот крест тебе придется тащить до конца! – и вполголоса добавляет: – Постарайся выглядеть довольным. Все это снимают для хроники – будут показывать в США, Англии, СССР – по всему миру. И корреспондентов здесь тоже хватает. Для того и затеяли – показать, что мы твердо стоим на ногах. Терпи, брат! Считай боевой задачей. А выпить мы и здесь можем. Помнишь – с эвзонами можно пить…
Кара подхватывает со стола пару бокалов с вином, сует один в руки Алексею, отпивает глоток и смотрит на танкиста.
– С эвзонами невозможно напиться, – отвечает Котовский и отпивает из своего бокала.
Карагиозис подхватывает его под руку:
– Пойдем, я обещал знакомство с тобой одной особе.
Танцы еще не начались, оркестр наигрывал что-то негромкое и мелодичное. Присутствующие группками собрались у выставленных вдоль одной из стен столов, перекусывают, держа тарелки в руках, и общаются. Недалеко от лестницы на первый этаж Котовский приметил группу советских командиров во главе с Мерецковым – бывшего главного советника Алексей знает, именно он вручал ему «Красное Знамя» за Эльбасан.
Вокруг командующего советским контингентом собрались остальные советники: Арженухин, Ласкавый, несколько штабистов, в петлицах у каждого как минимум по три-четыре шпалы. Адмирала с ними нет – Лавров далеко и слишком занят для посещения протокольных мероприятий. Представитель морского командования в зале присутствует – высокий мужчина, довольно массивный, кажется, что крупная голова сидит прямо на широких плечах, настолько короткая у него шея. Капитан первого ранга Патрилос, старший из советских политработников, что-то втолковывает греческому адмиралу.
Кара тащит Котовского мимо, туда, где мундиры и фраки уступают в числе нарядным платьям. Высокие прически, туфли на каблуках всех форм и фасонов – война, не каждая может позволить себе следить за последними веяниями моды.
Кружок дам расступается, собеседницы поворачиваются к приближающимся мужчинам.
– Я его привел и клянусь – это было непростой задачей. Он так ловко научился отбиваться от немцев, что я мог не справиться. Дамы, разве мое тактическое мастерство не заслуживает награды?