За полосой соленой воды подпирает небо гора Тайгет. Та самая, у которой стоял, да и теперь стоит, город Спарта. Не довелось побывать, а теперь, похоже, уже и не доведется. Потому что не занятой фашистами греческой земли всего и осталось, что эти вот холмы, негусто поросшие чахлой травой и колючими кустами. Алексей ни минуты не сомневается, что пройдет время и греки снова, в который уже раз, станут хозяевами своей земли, только не уверен, что майор двух армий Котовский сможет это увидеть. Потому что жизнь его теперь измеряется не часами или минутами, а длиной ленты в трофейном пулемете. Всем хорош немецкий аппарат – ухватист, не слишком тяжел, скорострельность бы ему поменьше… Есть, правда, у майора еще одна лента, но она – последняя. Их, последних в стране защитников, на клочке не оккупированной пока территории меньше сотни. Кажется, можно было бы держаться, но патроны заканчиваются у всех. А где-то на западе, там, где краснеют черепичные крыши городка или большой деревни Василитси, уже ревут моторами немецкие самоходки. Паршиво заканчивается август.
С этими агрегатами бойцы Котовского впервые столкнулись неделю назад. Дивизион самоходок выставили фрицы для поддержки очередной атаки. После боя Алексей остался без танков, правда, и самоходок у немцев убавилось. Да и батальоном его часть осталась только по документам, чуть больше роты в строю. С той поры они пятились под ударами артиллерии и атаками пехоты, смешивались с остатками пехотных и кавалерийских частей, устраивали засады, цеплялись за высоты и руины домов. И продолжали отходить, щедро поливая каменистую землю своей и чужой кровью.
Слева подползает сосед.
Котовский достает флягу, прополаскивает рот и сплевывает воду в сторону.
– Будешь? – протягивает воду соседу.
– У меня тоже еще есть, командир. А вот курить нечего.
Алексей пожимает плечами – у него курево закончилось давным-давно.
Беппе рукавом протирает от пыли линзы бинокля и осматривает окрестности.
– Скоро пойдут. Как думаешь, Алессео, отобьемся?
– Одну атаку отобьем, – врать не имеет смысла. – Если пойдут без самоходок.
– Они не идиоты, без самоходок на нас идти. Идиоты кончились вчера.
А еще вчера на последних лодках, собранных на побережье, отправили в море раненых. И это замечательно.
– Тогда не отобьем.
Разницы, впрочем, никакой. Если отбить одну, через час будет вторая, на которую уже точно не хватит патронов. Над границей моря и неба кружит самолет. Высоко, не разглядеть, свой или чужой. Но силуэт странный, незнакомый.
– Командир, ты понимаешь, что в плен мне попадать нельзя?
Алексей молча кивает головой.
Итальянец не успокаивается:
– Ты везучий, майор. Если меня ранят и я не смогу сам, добей, хорошо?
– Если еще буду жив – обязательно.
Беппе хлопает командира по предплечью:
– Ты настоящий друг, майор, повезло мне с тобой.
И ведь не шутит, макаронная душа, – серьезен, как на исповеди. Повисает в воздухе ноющий звук подлетающей мины. Начинается. Беппе отползает в сторону.
Оглядывается.
– Ты обещал, командир!
Котовский кивает и осторожно выглядывает из-за камня, за которым укрылся.
С лязгом гусеничных лент выкатываются на гребень противоположного холма уродливые немецкие самоходки. Алексею кажется, что это танки, которым башни вмяли в корпус ударом громадного молота. Еще бы по удару каждой – чтобы в лепешку, в тонкий железный блин…
Над головой пролетает что-то огромное, и на немецких самоходчиков обрушивается удар еще более разрушительный, чем тот, о котором только что мечтал Алексей. Кажется, взрыв вминает в землю даже не самоходки, а холм, на котором они стоят. С моря продолжают подлетать новые снаряды – еще и еще. Десятки. Бойцы хохочут и ругаются на нескольких языках, не слыша даже себя, машут руками. Готовившихся атаковать немцев разметало, будто разозлившийся мальчишка ударил ногой по куче игрушек. Главный калибр британских линкоров – это сила. Видно, просвещенные мореплаватели шли мимо и захотели помочь. Ну, хоть так.
Беппо дергает Алексея за рваный рукав кителя, заставляет оторваться от упоительного зрелища избиения врагов и обернуться к морю. А там над самой водой несется к берегу огромный четырехмоторный самолет с высоким килем. Подбит? Самолет касается воды и плывет к берегу, разваливая воду на две пенные дорожки.
Котовский посылает итальянца в одну сторону, а сам бежит в другую – сгонять людей к воде. Самолет огромный, может быть, половину удастся отправить на такие близкие, но недавно недоступные острова.
Командир лодки принял на борт всех – правда, пришлось утопить все оружие, кроме пистолетов. Перегруженная машина не смогла взлететь.
– Пустяки, сэр, – машет рукой на вопрос Алексея утрамбовывающий пассажиров в дюралевом брюхе летучего мастодонта бортмеханик. – Будем рулить так. До эскадры пять миль, доберемся за несколько минут.
Глава 11Крит
В отличие от своего командира, Браун вертит головой не в возвышенно-познавательных целях. Сержант приземлен и в высшей мере практичен. Вот и теперь он первым обратил внимание на весьма существенную деталь пейзажа:
– Лейтенант, сэр, я уже говорил вам, что бывают такие головы, от которых даже бронебойные снаряды отскакивают, не оставляя вмятин?
Проследив за взглядом ординарца, Джон высказывает сомнение в его правоте скорее для того, чтобы услышать ответ, а не оттого, что сомневается в сержантской наблюдательности:
– Ты уверен, Браун?
– Вряд ли на земле есть еще одна башка, настолько похожая на шар от кегельбана да еще приделанная к столь широкой подставке, сэр.
– Тогда мы просто обязаны присоединиться к хозяину этой выдающейся головы, Браун.
– Вне всякого сомнения, сэр.
Вопреки ожиданию Котовский встречает их не столь радушно, как ожидали англичане.
– Пошли прочь, – не поднимая головы от глиняного стаканчика с узо, рыкает майор. Потом его могучая шея все-таки приходит в движение, поворачивая к подошедшим неестественно бледное лицо.
– А, это вы… Садитесь, – Алексей показывает на тяжелые табуреты, стоящие с другой стороны стола.
– Хозяин, еще два стакана!
Не дожидаясь заказанного, атлет вливает в глотку содержимое своего стаканчика и сообщает оторопевшим бриттам:
– Она утонула.
Нашаривает на столе кувшин, встряхивает его. Характерного плеска не слышно, но Котовский все равно переворачивает емкость над стаканом. Из горлышка срывается всего несколько капель.
– Алекс, вам не стоит больше пить сегодня. Вы ведь на службе, и война еще не закончена.
Котовский отодвигает стакан в сторону и смотрит на Джона невозможным, совершенно трезвым взглядом.
– Я очень хочу напиться, в стельку, до потери сознания, но эта пахучая дрянь меня не берет.
Он настолько убедителен, что хочется верить, несмотря на подрагивающие зрачки собеседника, на бледность кожи, на тщательно проговариваемые слова…
– Вам это только кажется, майор, – из фразы Брауна исчезло вечное «сэр», но это уместно и естественно именно здесь и сейчас. – Лучше расскажите нам, что все-таки случилось.
Вечернее солнце отразилось от выбритой головы Котовского.
– Она погибла, моя Лаис. Не спасли. Корабль подорвала торпеда с подводной лодки. Многих подобрали. Даже выловили чемодан с вещами и документами.
Алексей опять поднимает взгляд на собеседников.
– Ее – нет. Я говорил с офицерами корабля. Никто не видел, что с ней стало, понимаешь? Мы собирались пожениться.
По щебню дорожки топот шагов двух человек.
– Ты опять?
– Михаил, – Котовский показывает старшему из пришедших на британцев, – это мои сослуживцы, отличные парни, хоть и англичане. Англичане, это Михаил.
Майор в советской форме поворачивается к Мэллоу и Брауну, и на не очень хорошем греческом приносит извинения:
– Я должен его увезти отсюда. Если захотите, можно будет продолжить разговор у нас в части, завтра. Вы ведь привели танки на обслуживание?
– Да, это так.
– Мы расположились недалеко от ремонтных мастерских, полтора километра восточнее, там еще такой ручей, местным кажется, что это река.
Майор поворачивается к сопровождающему его красноармейцу:
– Федор, забирай его.
Котовский на удивление легко позволяет увести себя к машине.
Советский майор рассчитывается с хозяином заведения, отдает честь союзникам и направляется следом.
Полы палатки подняты, но воздух почти неподвижен – застыл жарким тяжелым киселем, заставляет думать и двигаться медленно, будто с одышкой. Котовский тщательно выбрит, пахнет одеколоном, скрипит ремнями новенькой портупеи. Куда делся тот почти разрушенный человек, который пытался выжать из пустого кувшина добавочную порцию спиртного? Джон старательно запрещает себе думать о том, куда делся тот решительный, полный энергии командир, которому он помогал осаживать наступающие немецкие колонны.
– Сначала в самом деле рулили по морю, как на прогулочном теплоходе, потом командир все-таки сумел оторвать свой «Сандерленд» от воды и быстро забросил нас в бухту, в которой базируются британские корабли. Сюда добирались пешком, но после скачек по греческим горкам это уже была простая прогулка – почти без оружия, и не стреляет никто. Отдых, променад вдоль берега моря. А здесь, оказывается, уже все наши из батальона.
Алексей замолкает, вспоминая что-то или кого-то.
– Те, кто выжил, конечно. Ну, а вы как здесь оказались?
Джон подробно рассказывает, как дрался с немцами, как прикрывал отход, как засеивали дороги минами, подобно тому, как Язон сеял зубы дракона. Как сжег у рыбацкой деревушки последний оставшийся боеспособным танк, как уходили из Греции на маленьком каботажном пароходе.
– Значит, пригодился тебе мой подарок.
– Очень.
Котовский кивает, но лицо остается бесстрастным – просто отметил факт.
– Ну, а сюда как попал? Ваших танкистов почти всех в Египет вывезли, я слышал?