Однако стоило выйти из поселка, мысли его снова захлестнуло ревностью, она терзала все невыносимее, он шел по шоссе, шатаясь будто пьяный.
У криницы Имро остановился, подошел к желобу, зачерпнул воды и долго умывался, фыркая и брызгаясь. Остудив разгоряченную голову, он глянул в сторону и увидел в конце желоба чью-то сидящую фигуру.
Приглядевшись, он понял, что это Гильда!
— Я убью тебя, клянусь, убью, если будешь меня мучить! — закричал он и подступил к ней ближе.
— Имро, мне плохо. Я умираю, убей меня или помоги, — еле прошептала она.
— Зачем надрызгалась, как ты могла, ведь ты жена моя, почему меня не дожидалась?
— Ждала я, — захныкала она. — Дай мне чего-нибудь, ой, как же мне худо…
— Где ты была, с кем, что делала? — допрашивал он жену.
— Не знаю, ничего не знаю, отведи меня домой, мне холодно. — Она просительно протянула к нему руки.
— Подыхай, подыхай, раз ты такая, — твердо проговорил он, отойдя на несколько шагов от криницы, но тут же вернулся и уже чуть не со слезами умолял ее:
— Скажи, скажи мне, что у тебя было с тем конопатым? Было у тебя с ним что?
— Нет, нет! — воскликнула она, но тут же умолкла и лить тяжело вздыхала, ойкала и стучала зубами от холода.
— Зачем ты пила, зачем, — сокрушенно бормотал Имро, но вроде бы немного успокоился. — Упиться до такого! Надо мной смеяться будут, смеяться-то будут надо мной! — с отвращением и злостью закричал он на жену.
— Пошли домой…
— Тогда подымайся! — сказал он, но она не двинулась с места.
Он с трудом тащил ее какое-то время, потом остановился, переводя дух.
— Соберись, надрызгаться сумела, а теперь помираешь, — отдуваясь, злился он, тряся Гильду, — ему почудилось, что она уснула.
— Сейчас, сейчас, я пойду сама, поддержи меня чуточку, — пролепетала она и в самом деле сделала два-три шага.
Он обнял ее за пояс, и они еще немного прошли вперед.
Имро вытер вспотевшее лицо, посмотрел на жену, хотел было выругаться, но, видя ее беспомощность и слабость, ничего не сказал и лишь вздохнул.
Справа от дороги спал, погруженный во тьму, хутор Речного. Чуть ниже, под черной стеной рощи, Имро учуял пожарище. Он резко отвернулся от хутора, согнувшись, взвалил Гильду на спину и быстрей зашагал дальше.
15
До самой околицы деревни, раскинувшейся у речной плотины, вдоль шоссе тянулась роща.
От опушки берег полого спускался к реке, проваливаясь куда-то в лощину, тогда еще топкую из-за грунтовых вод, отдававшую гнилью и болотом.
Между деревней и рекой, почти у самой плотины, возвышалось солидное двухэтажное здание таможни.
Оно было построено всего десять лет назад; желтую штукатурку еще не выщербило время, не нанесло время и другого ущерба зданию, и оно стояло во всей красе, от него веяло уютом и основательностью, которые придавал ему и небольшой ухоженный парк, окружавший здание.
Все как будто было в порядке, и в тот день ничто не говорило о нервозности и напряжении, которые бродили по его помещениям и разъедали обычную уверенность и уравновешенность обитателей таможни.
В довершение ко всему два дня назад во время несения службы загадочно исчез молодой пограничник. Никто ничего не знал, он ни с кем не делился своими намерениями. Семьи у него не было, по женщинам с ума не сходил, выпивал редко. На таможне служил всего полгода, за столь короткое время он, пожалуй, не успел заиметь и много врагов. Его исчезновение было трудно объяснимо.
Два дня таможенники искали пропавшего товарища. Они обшарили берега реки, ее рукава, на моторке зашли далеко за границы своего участка, обыскали заброшенные уголки, стараясь не привлекать внимания, обошли деревню, и все напрасно.
На рассвете третьего дня они прочесали луга в лощине, хлюпая сапогами по мелководью, молча, но целеустремленно продвигаясь все глубже, упрямо продолжали, казалось бы, безнадежную затею.
В зарослях ивняка, под кучей сухих камышей, они наконец наткнулись на тело своего товарища.
Пуля пробила ему голову чуть выше уха, там и застряла. Убийство произошло явно не на том месте, где тело было найдено. Убийцы перенесли труп сюда, причем значительную часть пути волокли его по земле, о чем свидетельствовала разорванная одежда.
Внимательно обследовав окрестности, пограничники тем не менее не обнаружили ничего, что помогло бы раскрыть убийц.
Завернув труп в клеенку, товарищи принесли его на заставу.
Это было все, что они смогли сделать. На большее у них уже не оставалось времени.
Назавтра в полдень перед заставой остановились грузовые автомашины. Одновременно был получен приказ об эвакуации.
Поспешно погрузили на машины документы, бумаги, личные вещи и что было ценного из казенного. Увозили с собой и тело, завернутое в клеенку.
Колонна ехала через прибрежную деревню. На домах развевались флаги. Потом машины мчались по шоссе вдоль рощи — мимо промелькнула корчма Эрхлера, бывший рыбацкий поселок и имение.
Проехав через железнодорожный переезд, миновали перепутье и вскоре выехали на основное шоссе, протянувшееся с востока на запад.
У перепутья собрались празднично одетые жители со всей округи. Они заполнили все ложбины, теснились на проезжей части, смеялись, визжали, перекликались. Над головами толпы ветер развевал несчетное множество красно-бело-зеленых венгерских флагов. На шоссе была сооружена величественная арка, увитая живыми цветами и пестрыми лентами расцветки национального флага.
Под аркой, сооруженной в честь тех, кто вот-вот должен был появиться, тянулись машины, повозки, шла кавалерия, маршировали пехотные части. С территории, занимаемой венгерской армией, отходили пограничники, жандармы, части чехословацкой армии, увозя боевую технику.
Уходящих осыпали насмешками и ругательствами.
Толпа притихла лишь на мгновенье, когда к перекрестку приблизилась колонна бронемашин и танков. Зеваки отступили подальше от дороги, а крикуны, побледнев, неуверенно сжимали древки флагов немеющими руками.
Поток отходящих войск наконец кончился, рассеялась поднятая колесами автомашин пыль, заглох вдали гул моторов.
Наступила тишина, но ненадолго. С востока уже маршировали по шоссе солдаты в других униформах. Их бравая песня доносилась до самого перепутья. Толпа подхватила мелодию, и когда солдаты вступили под триумфальную арку, с ними вместе запели сотни глоток — все собравшиеся у дороги.
16
Имро сидел в кухне за столом. Едва минул полдень, но помещение было погружено в полумрак. На дворе с утра моросило, и ветер нет-нет да и брызгал на оконные стекла слабым дождем.
Он сидел, обратив лицо к окну, глядя куда-то в лощину.
Потом взгляд его скользнул вправо, к роще, к красным крышам домов в колонии, к дороге, теряющейся меж голых, обшарпанных стволов деревьев.
Над рощей то появлялась, то улетала воронья стая. Повисев в воздухе, она исчезала, уносимая порывами налетавшего ветра.
Кое-где над трубами домов поднимался редкий дымок, перекатывался через гребни крыш, наползал на прозрачные сады и наконец сливался с серым фоном неба.
На ветках деревьев чернели неопрятные, растрепанные воробьиные гнезда; казалось, ветер вот-вот сбросит их наземь.
Имро встал из-за стола, подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу и вздрогнул. Отступив от окна, он некоторое мгновение раздумывал, потом снял с гвоздя теплую куртку, набросил ее на плечи и вышел из хаты.
Он прошел наискосок через двор, стараясь ступать полегче, но раскисшая земля на каждом шагу предательски оседала и даже на поросших травой островках он погружался в воду по щиколотку.
Войдя в сарай, он открыл яму, в которой хранилась свекла, достал несколько штук, порезал на небольшие куски, сгреб в жестяную миску и подошел к клетке с кроликами.
Животные беспокойно бегали по клетке, нетерпеливо ожидая кормежки.
Отворив дверцу, он высыпал свеклу из миски, аккуратно закрыл клетку и через проволочную сетку наблюдал, как кролики неслышно топчутся вокруг еды, шевелят усами, громко хрупают.
Когда он вернулся к хате, у порога его дожидалась сестра с мужем.
— Где вы бродите? У вас тут все можно выкрасть, — с упреком встретила его Иолана.
— Я кроликов кормил, а Гильда еще утром ушла в деревню проведать мать, вроде ей чего-то неможется, — сказал Имрих.
— Хворает?.. — удивилась Иолана.
— Заходите в дом, здесь холодно, — пригласил Имро гостей.
Раздевшись, они сели за стол.
После затянувшейся паузы Штефан подал голос:
— Ждали мы, что ты зайдешь. Не дождались, вот сами и выбрались.
Имрих лишь молча кивнул.
— Завтра мы уезжаем из имения, сюда нам будет неблизко — километров с двадцать, — продолжал Штефан.
— Мы, по правде говоря, попрощаться зашли, — перебила его Иолана.
— Куда же путь держите?
— За канал, на Черне переселяемся, — с довольным видом пояснила Иолана брату.
— Дали вам надел?
— Дали, — кивнул Штефан, а Имро отметил, что не видит у шурина особого восторга.
Он вспомнил, как через несколько дней после того, как колонисты бросили свои хозяйства, шурин прибежал к нему на хутор и чуть не со слезами сообщил:
— Имрих, сюда едут колонисты из центральных венгерских областей, в колонии возле станции расселились уже несколько семей!
— Знаю, — ответил он.
— Откуда?
— Тут вон тоже трое появились. — Он указал рукой на поселок под глоговой рощей.
— Не может быть, как же мы их не видели?
— Они приехали с другой стороны, от реки.
— Когда? — спросил Штефан упавшим голосом.
— Позавчера.
— И там уже есть? — опасливо спросил Штефан.
— По-моему, да. Из трубы шел дым…
— Не может быть! Швегловское хозяйство должен был получить я! — со злостью в голосе воскликнул Штефан.
— Я тебе и раньше говорил, что этот кусок не про тебя, — успокоил его Имро.
— И все же пан Элемир обещал его мне. Наверняка он не знает об этом. — Шурин заметался взад-вперед по кухне, испытующе поглядывая на Имро. — Я схожу к нему, расскажу, что и как, он наведет порядок, конечно же, наведет порядок. — Штефан лихорадочно искал шапку, хотя она висела на виду.