— Да успокойся ты, ведь тебе чего-то дают, — уговаривал его Имро, но Штефан распалился до предела.
— Пойдем со мной, говорю тебе, пойдем, потому что нас обделят! — дергал он Имро за рукав. — Пан Элемир помнит меня, как не помнить! Пошли со мной, потому что и к Речному кто-нибудь вопрется, и ты останешься на бобах, пошли!
В конце концов Имро дал себя уговорить, и они вместе отправились в Лель.
Полдня прождали они пана Элемира на конном дворе. Смеркалось, когда во двор вкатила его бричка, и они бегом пустились к лестнице господского дома, чтобы там униженно встретить долгожданного благодетеля.
Он заметил их, подошел. Настроение у него было явно приподнятое, от него пахло мускатным вином.
— Ну, как дела, Бокрошко? — спросил он Штефана. — Зачем пожаловал?
— Вельможный пан, — ободренный таким обращением начал Штефан, — несправедливость творится, хозяйство, которое вы изволили мне обещать, заняли приезжие из центральных областей. Вы знаете, у меня семеро детей, я всегда поступал, как вы говорили нам на собраниях, что ж теперь-то… — Он чуть не расплакался.
— Погоди, Бокрошко. — Пан Элемир силился припомнить, что же именно обещал он бедняге, стоявшему перед ним. — О каком хозяйстве речь? — спросил он наконец, сообразив, что все позабыл.
— Да Швеглово, за глоговой рощей.
— А-а, — вспомнил он. — Это целое имение, тебе, Бокрошко, с ним не совладать. На таком непросто хозяйничать, с большим хозяйством ого-го сколько забот! — вздохнул он, похмыкал и добавил: — А налоги? Представляешь, сколько надо платить налогов? Мне вот тоже повысили, и порядком. Ты получишь что-нибудь, не бойся, что-нибудь получишь, — заключил он веско.
— Спасибо, благодарю покорно. — Штефан оживился, обнадеженный. — Да я и за меньшее буду благодарен незнамо как, нам ведь абы прокормиться.
— Прокормитесь, прокормитесь, — посулил пан Элемир. — Ну, мне пора. — И он так стремительно ринулся вверх по лестнице, что Штефан даже не успел поцеловать ему руку.
— А ты чего молчал? — напустился шурин на Имро, когда они вернулись к нему домой.
— Как было говорить? Да и зачем? — возразил Имро, и Штефан больше ничего не сказал, словно признавая справедливость его слов. — Сколько же вам дали? — спросил Имро в свою очередь.
— Семь моргов.
— А дом чей?
— Ты бывал когда в Черном? — спросил Штефан вместо ответа.
— Одно лето на жатве там был.
— Не знаю, стоял ли уже этот дом в ту пору. Ему всего пять лет, самый крайний, первый от канала, — пояснил Штефан. — Жил там какой-то Гатяпка, мелкота, на коровах пахал.
— Что ж, новый дом, тебе повезло все же, — заметил Имрих.
— Да только из камыша он, — кисло протянул Штефан.
— Ну и что? — вмешалась Иолана. — Зато оштукатурен хорошо.
— Это верно, — признал муж.
— И крыша шиферная, — похвалила Иолана свой будущий дом.
— Шиферная, точно, — снова поддакнул Штефан.
— Завтра, значит, уезжаете? — спросил Имро.
Иолана со Штефаном молча кивнули.
— Прийти помочь вам?
— Да не надо, парни помогут. Управляющий обещал дать лошадей, — отказался Штефан.
Они умолкли и долго сидели в сгущавшейся темноте.
— Я засвечу. — Имрих встал, когда в хате почти ничего не было видно.
— Да ладно, пора идти. — И Штефан тоже встал с лавки.
— Приходи когда в гости, посмотришь, — растроганно пригласила Иолана.
— Да уж зайду, — обещал Имрих.
— Тебя еще не вызывали? — спросил шурин, когда они вышли во двор. — Могли б уже дать знать.
— Не вызывали.
— У Речного пусто покамест…
— Да, — только и сказал Имро.
— Ну, бывай здоров, — попрощался Штефан и пошел.
Иолана обняла брата, и хотя такое нежное прощание немного удивило его, он ответил ей тем же.
— Только не теряй голову, если случится что, не теряй, — с упором повторила она. — Ты не старый еще, новую семью завести сможешь, ей-богу!
— У меня есть семья, — с усмешкой отвечал он. — За меня не беспокойся.
— Не принимай близко к сердцу, чего не след. Я знаю, ты добрая душа, таким, как ты, советовать трудно, все одно не послушаешься, и все ж таки не изводи себя зазря, не мучайся. Имро, я тебя насквозь вижу, меня ты не обманешь, лучше меня никто тебя не знает.
— Ладно, ладно, — успокоил он ее и резко отступил от сестры.
— Не забудь, что я сказала тебе, я хочу, чтоб тебе же лучше было, правда! — повторила она и быстрым шагом удалилась вслед за мужем.
Вскоре они, пройдя луг, вышли на дорогу и скрылись в темноте.
Имрих остался на дворе. Закурив, он обошел вокруг хаты, словно прикидывал, можно ли еще на нее рассчитывать, укроет ли она под своей крышей новое поколение, пока что еще не появившееся на свет.
Вернувшись к порогу, он глянул в сторону луга — не видать ли Гильды.
Дождь перестал совсем, не сыпало и моросью, а на востоке небо вроде даже немного прояснилось. Поднимался ветер, холодный, пронизывающий, предвещая конец уже порядком надокучивших дождей.
Докурив, он еще постоял немного во дворе и вошел в хату.
Острое чувство голода напомнило ему, что он с утра не ел.
Отрезав ломоть хлеба, он посолил его и съел, не зажигая света. Потом сел за стол и обхватил голову руками. Так он ждал Гильду до поздней ночи.
17
Подморозило, грязь на дорогах окаменела. В поселке у рощи с каждым днем прибывало обитателей. Сперва приезжали люди из чужих мест, у них и говор был другой, и одеты они были не по-здешнему, но вот в последние дни среди приезжих Имрих стал встречать и знакомые лица из соседних деревень и поселков, из имений. В отличие от чужаков, селившихся в основном на верхнем конце поселка, местные получили дома на нижнем, ближе к хутору Бенё. Первый дом с краю занял тот самый малорослый батрак из здешнего имения, с которым Имро вместе работал на сахарном заводе.
В эти дни, когда в поселок прибывали новые жители, Имро сидел дома по большей части один. Гильда все чаще уходила в деревню к больной матери. Когда Имро попытался объяснить жене, что ему тоскливо дома без нее, поднялась такая свара, Гильда обрушила на него столько оскорблений, что больше он уже не осмеливался возражать против ее отлучек. Осознав свой перевес в супружеской ссоре, Гильда всячески давала Имриху почувствовать это. В последующие дни она не только продолжала уходить из дому, но не возвращалась и на ночь. Имрих в таких случаях утешал себя мыслью, что она ночует у матери, не отваживаясь спросить, где же она ночевала на самом деле.
Одиночество Имро коротал как умел. Когда морозный ветер высушил последние лужи и скрепил дороги, Имро отправился в рощу за дровами. Сухостой и крупные сучья он вытаскивал на опушку, скреплял в вязанки и медленно, шаг за шагом тащил, впрягшись в лямку, пока не притаскивал к хутору.
Мелкий хворост он не собирал, хотя его в роще было немало. Он верно рассчитал, что наступившие холода рано или поздно погонят новоселов за топливом. Так оно и вышло.
Он встретил в роще детей бедняка батрака… Они испугались его и убежали, но, убедившись, что испугались напрасно, вернулись и продолжали собирать хворост неподалеку от него.
Имро некоторое время наблюдал, как они, дрожа от холода в ветхой одежонке, притопывают ногами и дуют на коченеющие руки, потом подошел и сказал:
— Хворост быстро сгорает, собирайте на дрова сучья потолще, собирайте, покамест еще есть.
— А можно? Нас не заругают?
— Я уж много лет собираю, и еще никто меня не ругал, — успокоил их Имро.
— А чей это лес? — спросил старший из ребят.
— Чей? — задумался он. — Государственный. Принадлежал государству, тому, которого уже нет, — заключил он.
— Ладно, будем собирать дрова потолще, — обрадовались дети.
— Все равно они сгниют без толку. А так люди согреются, — проговорил Имрих скорее сам себе.
Дети разбежались по сторонам, но толстых сучьев им не попадалось.
— Идите за мной, — позвал их Имрих. — Тут нечего искать, тут уже все собрано. Пойдемте, я покажу вам место получше. — И он повел детей за собой.
Они набрели на вывороченное дерево. Он помог им вынести его из рощи, посоветовал, как лучше тащить дальше, немного проводил.
— В следующий раз приводите с собой и отца, это работа для мужика, не для ребятишек, — крикнул он им на прощанье.
Все труднее становилось Имриху находить общий язык с женой. Если Гильда не уходила в деревню, то, сложа руки, молча сидела в углу, несмотря на то, что дел и во дворе и в хате было полно.
Она ничего не варила, хотя Имрих робко подавал голос, что охотно поел бы какой похлебки. Она всякий раз грубо обрывала его и редко готовила горячее.
Выпал первый снег, под тонким белым покровом все вокруг сразу похорошело. Повеселела и Гильда, и Имро понадеялся, что они снова заживут, как прежде.
— Я в деревню, — объявила она как-то поутру, и он лишь кивнул.
Едва Гильда ушла, Имрих отправился, как обычно, во двор — накормить живность, что была у них, и прибрать немного.
Не успел он управиться, как Гильда примчалась назад.
Она ворвалась в кухню, но, не найдя там мужа, выбежала во двор.
— А, вот ты где! — воскликнула она, когда он вышел из сарая.
— Что случилось? — испугался он.
— Что случилось, что случилось, — передразнила она его. — Случилось то, что и должно было случиться. На хуторе Речного появился новый владелец! Ты удивляешься, да? — добавила она язвительно, готовая насквозь просверлить Имро глазами.
— В самом деле? — сказал он, как будто бы даже и не очень удивленный.
— Говорила я тебе — ходи, добивайся, докучай господам и всякому там начальству, только ты… где тебе…
— Ты знаешь, что мне ответили. Мол, даже не всем многодетным семьям хватило, куда ж нам… — смиренно толковал он.
— Многодетным семьям, да? А знаешь ли ты, дурень, кто переселяется в дом Речного? — фыркнула она злобно.
— Кто?
— Кароль Орсаг со своей кралей. Не успели пожениться, уже — нате вам, пожалуйста, домина.