Вернувшись на кухню, он снял с вешалки полупальто, нахлобучил на голову поношенную черную шапку с широким козырьком, вытащил из-за шкафа палку, сунул под мышку и вышел из дому.
Он шел проселочной дорогой до шоссе, потом свернул налево к поселку. В тишине наступающего летнего вечера отчетливо раздавались его шаги. Регору стало не по себе, он пытался ступать тише, но ничего не получалось.
Потом он понял, отчего так далеко разносится звук. Поспешно покинутый людьми поселок в это время обычно полнился шумом и гомоном, доносившимся со дворов и огородов. Сейчас никто не гремел ведрами при вечерней кормежке скота, никто не поливал грядок, не загонял гусей, не звал детей ужинать. На полях не тарахтел трактор, по дороге не мчались машины и мотоциклы. Не слышно было радио, голосов телевизионных дикторов. Дворы словно стали больше, зияли пустотой, непривычной, угнетающей, и эта пустота ударяла Регору в лицо, обручем давила грудь. Когда Регор увидел живого человека, сердце у него забилось от радости.
Подойдя к дому покойного брата Ондрея, Регор узнал Штефана — мужа своей крестной дочери.
— А, крестный! И вы здесь? — воскликнул Штефан, называя Регора так, как и его жена.
— Да, здесь я. Где же мне еще быть?
— Как где? Ехать со всеми.
— Я не поехал.
— Ну и плохо. — Штефан не скрывал беспокойства. Тревога не напрасная, дела обстоят неважно.
— А что случилось?
— Днем, когда вывозили хуторян, говорили, что вода поднимается и с той стороны. Дорогу ниже хуторов залило, — сообщил Штефан недобрую весть.
Ближайший хутор находился примерно в километре от поселка. Правда, к поселку местность немного поднималась, но это соображение отнюдь не успокоило Регора, вода, конечно, доберется и сюда.
— Пришлось остаться из-за овец, их отказались взять, — объяснил он Штефану.
— А чем вы им поможете, если будет наводнение? И овец не спасете да и забот наделаете.
— Не беспокойся, я позабочусь и о себе и об овцах.
— Да, с вами не поговоришь, — вздохнул Штефан и предложил: — Есть хотите? У меня кое-что припасено, пойдемте поужинаем, — пригласил он его в дом.
— Я уже ел.
— Пойдемте. Я перекушу и вместе сходим на хутор, посмотрим, что там делается.
Регор послушался, вошел в дом, сел на стул и стал ждать, пока Штефан поест.
— Вы и в самом деле не хотите? — спросил Штефан еще раз, но Регор снова отказался. — Электричество отключили, разогреть ничего нельзя, — бормотал Штефан. — Печку топить не стану. Поем сальца с луком, — окончательно решил он и разложил припасы на столе.
Штефан ел молча, быстро пережевывая пищу. Потом выпил кружку воды и сказал:
— Я готов. Пошли.
Они вышли на дорогу и направились к школе.
— Сколько вас тут осталось? — спросил Регор.
— Да всего несколько человек, — неопределенно ответил Штефан и перевел разговор на другое. — Послушайте, крестный, приходите ко мне вместе с овцами. Будет худо, поселимся все на чердаке. Ведь наш дом понадежнее вашего, из обожженного кирпича, сами понимаете, его так легко не смоет.
Регор ничего не ответил ему.
— Откроем часть крыши, чтобы воздуху было побольше, и подождем, пока вода спадет, — продолжал Штефан. — Как вы думаете, ведь нам сейчас надо держаться вместе?
Но Регор молчал.
Они миновали поселок и приближались к хутору. Ниже издалека виднелась ровная гладь воды.
Около крайнего дома, расположенного у шоссе, на скамейке сидел Карол Орбан.
Поздоровались. Регор и Штефан сели рядом с ним.
— Как дела? — спросил Штефан.
— Да ничего.
— Перестала подниматься?
— Пока остановилась. Но с той стороны больше никто не проезжал, машины не могут идти по воде вслепую, а в овраге вода стоит высоко, — показал он рукой на юг.
— Значит, остается одна сторона, — сказал Штефан и взглянул на Регора.
— Пошли лучше обратно, — пробормотал Регор, быстро поднимаясь со скамейки. — Времени мало.
— Чего вы так заторопились, — задержал его Штефан. — Лучше подождать, — сказал он, но тоже встал и направился вместе с Регором обратно к поселку.
— Крестный, перебирайтесь ко мне вместе с овцами, — повторил Штефан, когда они подошли к его дому.
— Здесь ли, там ли, все едино. Если не утонут, так падут с голоду здесь, — махнул Регор рукой.
— Приходите, на рассвете жду.
— Посмотрим… — ответил Регор и быстро зашагал домой.
До полуночи часок вздремнул. Ему привиделся какой-то сумбурный сон, он проснулся и тотчас встал.
Вышел из дому.
Свежий ночной воздух прогнал сонливость, и он направился на луг к овцам.
Они не спали, месили грязь в загоне и наконец сгрудились в одном углу.
— Черт возьми! — Регор моментально понял: дело плохо. Побежал домой, в старый рюкзак наскоро сунул немного еды, бутылку вина, бутылку воды, надел высокие сапоги, забросил рюкзак за спину, схватил палку и шапку и вышел из дому. Запер за собой двери, с минуту постоял и решительно направился к загону, отбросил перекладины и выпустил овец.
— Скорей! За мной! — крикнул он, и овцы побежали за ним.
Около дома Регор на минутку задержался. Из кучи досок вытащил широкую, почти двухметровую доску, сунул ее под мышку и бодро зашагал во главе своего стада.
Он шел проселочной дорогой к шоссе, намереваясь провести ночь у Штефана, а дальше — видно будет.
Но по шоссе он прошел лишь половину пути от своего дома до поселка. Дальше до самых садов раскинулась сплошная водная гладь. Вода затопила шоссе, и, хотя ночь была светлая, Регор не отважился идти вброд. Да и зачем туда идти, теперь уже поздно…
Хорошо бы выбраться на главное шоссе, может, еще пойдет какая машина, мелькнуло у него в голове. И он повернул на север. Миновал свой сад, погруженный во тьму, и пошел дальше. Овцы следовали за ним. Он шел приблизительно двадцать минут, дорогу знал на память: чуть дальше, за поворотом, надо спуститься в овраг. И тут он понял, что не пройдет, предчувствие оправдалось, едва он дошел до поворота.
Вода залила дорогу и с этой стороны. Регор хорошо знал, что овраг довольно широкий — метров двести, и сейчас, ночью, спускаться вниз, пожалуй, не стоило, ведь он не представлял, как обстоят дела на другой стороне, где дорога слегка поднимается вверх. Рисковать он не мог.
С минуту он стоял, размышляя, что делать. Вернуться домой? Но к утру вода и сюда доберется. На юг нельзя, на север тоже, остается идти на запад, вдоль оврага, у подножья горы, километра два. Там, где овраг кончается, место довольно высокое — не затопит. Оттуда снова свернуть на север и километра через три выйти на асфальтированное шоссе, пересекающее весь остров с востока на запад…
Да, выбраться можно только в этом направлении, но на запад нет ни дороги, ни тропинки, повсюду одно за другим тянутся поля. Сначала сахарная свекла, дальше — ячмень, а за ним — пшеница, высокая пшеница.
— Что делать, ничего другого нам не остается, — громко произнес он, подбадривая себя, и зашагал по полю.
Тут-то и оказалось, что овца и в самом деле — не свинья: животные последовали за своим хозяином.
Свекольное поле они миновали быстро, Регор даже не ждал, что они так скоро окажутся у ячменей. Озимый ячмень уже созрел, к счастью, не был высоким — колосья едва доходили ему до колен.
Он быстро пошел по полю, немного погодя оглянулся. Стадо следовало за ним по пятам. И тут вдруг Регора охватила такая нежность к этим животным, что у него задрожали руки и ноги.
— Бедняжки, бегут за мной, как дети! — воскликнул он, превозмогая слабость, и зашагал дальше.
Ячменя тянулись, пожалуй, с добрый километр. Дойдя до последней полосы, он остановился, вытер пот с лица и подумал, как быть дальше.
Впереди высокой стеной поднималась густая пшеница. Сам он проберется через эти заросли, а как овцы. До конца оврага не больше полкилометра. И они должны пройти это расстояние, должны!
Он устремился вперед, раздвигая колосья, стараясь сломать, втоптать стебли в землю, чтобы проложить тропинку через пшеницу.
Но упругие сильные стебли мгновенно поднимались, смыкались за его спиной, между Регором и овцами образовался барьер. Так они не пройдут, подумал он, и вернулся назад, к границе ячменного и пшеничного полей. Пересчитал овец — все были на месте.
Что же делать? Пожалуй, ждать рассвета, тогда легче пройти через пшеницу, примирился он с неудачей. Присел на корточки, нарвал пшеничных стеблей, сделал из них подстилку и лег.
Он отдыхал и даже ненадолго уснул. Разбудил его ночной холод. Он сел, вытянул закоченевшие руки и ноги, так что в суставах захрустело. Овцы сбились в кучу, но вели себя спокойно.
Регор почувствовал себя бодрым, встал. Животные, казалось, ждали его приказа. Надо идти, идти сейчас же, подумал он, и тут ему в голову пришла спасительная мысль.
Он хорошо помнил, что земля на кромке оврага и на склонах горы всегда была неурожайной. Худая илистая почва отказывалась взрастить даже самое непритязательное растение. Что ни сеяли здесь, ничего не родилось, из ста семян всходило одно, да и то росток оставался немощным, чахлым. Эта земля всегда бросалась в глаза голыми белесыми прогалинами. Если этот участок и засеяли пшеницей, он все равно не родил, и здесь легко пройти дальше… Лишь бы вода не поднялась и не залила эти яловые прогалины, беспокоился Регор.
Нужно попытаться, и не медля! Он надел рюкзак, взял доску под мышку и двинулся в путь.
Он осторожно шел по широкой борозде, отделявшей пшеничное поле от ячменного. Чем ниже Регор спускался, тем осторожнее становился, палкой проверяя дорогу впереди себя.
И вот слева высокая стена пшеницы поредела. Значит, не ошибся, теперь они пройдут. Свернул на илистую почву — сухая! Овцы семенили за ним. Регор прошел почти сто шагов, когда почувствовал под сапогами липкую жидкую грязь. Боже милостивый, не оставь нас, взмолился он, продолжая идти. Вскоре под сапогами была уже не грязь, а мелкая вода. Он взял немного выше, подошел к самой пшенице, но и там была вода.