У костела Регор попросил остановить машину.
— Я здесь выйду, — сказал он. — Вниз тебе ехать не надо, а то негде будет развернуться.
— Как хотите, — согласился с ним парень.
Он высунулся из кабины, пытаясь определить, как удобнее свернуть на боковую дорогу, ведущую от костела в сторону кладбища.
Медленно и уверенно, сложным маневром он развернул свою огромную машину и остановил ее на обочине дороги.
— Вот мы и на месте, — заметил он, выскочил из кабины и опустил борт. Овцы спускались с платформы гораздо резвее, чем поднимались.
Шофер протянул Регору руку и пожелал всего доброго. Едва старик успел поблагодарить его, как того и след простыл.
Регор еще постоял на шоссе, провожая взглядом удаляющуюся машину, потом повернул к деревне. Доску с собой уже не потащим, подумал он и бросил ее в кустарник за кюветом. Нарвал травы и обтер пучком облепленные грязью сапоги. Закинул рюкзак за спину, нахлобучил шапку и гордо зашагал впереди своего стада вниз по дороге — свояк жил в долине. Палка постукивала в такт шагам. Он был энергичен, бодр, будто и не переживал этой страшной ночи.
Небо над головой было совсем голубое, солнце светило прямо в глаза, так что он надвинул шапку почти до бровей.
Перед костелом он встретил празднично одетых старух. Идут к мессе, подумал он и вспомнил те давние времена, когда и он поднимался по склону в костел; вспомнил лицо матери, лица других людей.
Он поздоровался со старухами и сошел на обочину дороги. Перед ним лежала долина. Дорога вилась среди домов и исчезала в противоположной стороне на лесистом склоне.
Вверх по дороге, навстречу ему, направлялось много празднично одетых людей. Что такое, спрашивал он себя, какой-нибудь церковный праздник? Господи, да ведь сегодня же воскресенье! Он ударил себя по лбу и тут же спохватился, что сам идет, как нарочно, в грязной, замызганной, мятой одежде.
Да ведь я не с бала, повторял он себе в утешение. Привел овец, хотя их оставили на погибель, а я их спас, я и тот парень, что так быстро уехал. А сейчас мы в краю, где овец любят и ценят.
И он спокойно продолжал идти во главе своего стада. Навстречу ему попадалось все больше и больше народу, не только старухи, шли люди среднего возраста и даже молодежь. Празднично одетые жители зажиточного подгорного села, сытые и довольные, очень мало похожие на тех, кто жил здесь в канун сороковых годов, с любопытством поглядывали на высокого худощавого старика, одетого хуже бродяги. Одни вслух отпускали замечания по поводу его одежды, другие лишь криво усмехались, парни и девушки расхохотались откровенно, да так заразительно, что скоро смеялись уж все — и молодые, и старые.
Сначала Регор не понял, в чем дело. Вскоре среди сельских жителей, поднимающихся вверх, к костелу, он увидел свояка, свояченицу и жену, остановился, поджидая их. И в этот момент смех окружающих привлек его внимание.
Он прислушался, растерянно посмотрел на людей и громко спросил:
— Чего вы смеетесь?
Но люди отворачивались от него, замолкали, пряча ухмылки, и спешили дальше — к своему господу богу.
— Над чем они смеялись, свояк? Над чем? — спросил он, как только родственники отделились от толпы и подошли к нему.
— Тише, тише! — зашептал свояк вместо ответа. — Пойдемте домой скорее, — торопил он Регора растерянно, виновато и неловко.
— Пошли, свояк, пошли, — настаивала и Йозефина. — А то стыда не оберешься перед людьми, — вырвалось у нее.
Свояк и свояченица перешли на другую сторону дороги и почти бегом припустили к дому.
Регор стоял со своим стадом. Родственники уже отошли от него шагов на пятьдесят. Он смотрел по сторонам, разыскивая свою жену, а она стояла за его спиной.
— Регор… пойдем и мы, — сказала она, хотя он все еще колебался. — Пошли, что нам еще остается…
Только теперь он послушался ее.
Они шли рядом. Вслед за ними по склону спускалось стадо овец.
Перевод Т. Мироновой.
СЕЗОН ДОЖДЕЙ
Поезд до Новых За́мков собирал рабочих утренней смены. Седой сел в поезд, когда было еще совсем темно, в восьмидесяти километрах севернее конечной станции. Вагоны были пустые — выбирай любое место, какое приглянется. Седой облюбовал место, снял ботинки, растянулся на сиденье и заснул.
Разбудил его проводник, явившийся проверять билеты. Седой протянул билет и собирался опять улечься. Но проводник ему сказал:
— У вас билет для сидения, а не для лежания.
— Да ведь никого нет.
— Сейчас будут, — ответил проводник, пробил компостером билет и вернул Седому.
Седой обулся, сел к окну и стал смотреть. Светало. Трибечское нагорье осталось где-то позади. Седой сообразил, что поезд проехал Нитру. Его вдруг охватило волнение. Он закурил первую в этот день сигарету, но и она не помогла. Он нервничал все сильнее, до спазм в желудке.
Вскоре в вагон набилось столько народу, что сидячих мест не хватило, многие дремали стоя.
Седой взял свой рюкзак и пошел к выходу.
Поезд остановился в Новых Замках. Седой вышел и заковылял к автобусной станции.
Автобус еще не уехал и стоял полупустой. Седой вздохнул с облегчением, влез в автобус, купил билет и спросил шофера, когда отправление. Узнав, что через пятнадцать минут, он пожалел, что не выпил пива на вокзале. Но решил не возвращаться, сел у дверей, положил рюкзак на колени и стал ждать отправления. Потом склонился головой на рюкзак и заснул.
Мост через реку ремонтировали. Однопутное движение регулировала милиция. Дорожные знаки предупреждали водителей, что перед въездом на мост необходимо снизить скорость. Машины медленно переправлялись с одного берега на другой, по большей части тяжеловозы. Покрытые пылью и грязью, они выглядели весьма внушительно. Кроша колесами мелкий галечник, которым рабочие кропили обочины дороги, на юг спешили машины со стройматериалами. В обратном направлении грузовики шли порожняком. Водители в кабинах сидели небритые, с усталыми лицами.
Перед мостом автобус остановился. Навстречу двигалась колонна грузовых машин. Шофер автобуса закурил сигарету, пассажиры с любопытством глазели в окна.
Седой встал, подошел к шоферу и попросил открыть дверь, что тот и сделал. Седой поблагодарил и, взвалив рюкзак на спину, вышел.
Он миновал мост, избегая смотреть направо, где у слияния двух рек еще недавно стояло крупнейшее в республике село. Ему не хотелось увидеть руины. Он добрел до развилки на другом берегу и свернул налево. Машины со стройматериалами уходили направо, но он надеялся, что кто-нибудь поедет и в нужном ему направлении. Он прошел с километр, потом сел у придорожной канавы и стал ждать. Нога побаливала, тупая боль от колена поднималась вверх до самого бедра. Вскоре послышался шум мотора, от моста шла машина. Поравнявшись с Седым, шофер, не дожидаясь, чтобы его остановили, затормозил, высунулся из кабины грузовика и спросил:
— Куда надо-то?
— В Кукуричное.
— Я и туда заеду.
— Вот хорошо, — обрадовался Седой.
— Да, но только где-то к обеду. Сперва я должен отвезти кирпич в Луки. Придется ждать, пока выгрузят, — сказал шофер, тыча пальцем себе за спину.
Седой подумал и решился.
— Ладно, — сказал он.
— Смотрите, как вам лучше, а не то подождите, может, кто поедет прямо до Кукуричного. Хотите — поедем со мной, хотите — ждите, — говорил шофер, отворяя дверцу.
— Спасибо, — ответил Седой, поднялся и влез в кабину к водителю.
Машина тронулась.
Некоторое время оба молчали. Потом шофер запел песенку. Веселую, озорную песенку о молодой цыганке с пышными бедрами. Седой раньше слышал эту песню, он пытался вспомнить, где и когда это было, но так и не припомнил. Лихая песенка развеяла мрачное настроение, он заулыбался и внимательно посмотрел на водителя. Смуглолицый, густые черные волосы кудрявятся на затылке. Возраст сразу не определишь, судя по волосам, вроде бы молодой, а морщины по всему лицу и какая-то безнадежная усталость в глазах говорили другое. В конце концов Седой решил, что шоферу не больше сорока.
— Возвращаетесь? — спросил шофер до того неожиданно, что Седой вздрогнул.
— Да.
— Что так поздно?
— В больнице пролежал.
— Что-нибудь серьезное?
— Ногу сломал.
— Как это вас угораздило?
— На мотоцикле. В ночь с шестого на седьмое июля наехал на трактор с прицепом. Стоял без стояночных огней… Подобрали меня только утром. Молоковоз, — рассказал Седой.
— А этого нашли?
— Кого?
— Да тракториста.
— Да, на другой же день.
— И то ладно.
— Нога не сгибается, коленный сустав поврежден. Надоело валяться в больнице, все равно лучше не будет. Да и врач так сказал. Хорошо еще, не пришлось совсем отнять, — говорил Седой, потирая рукой левое колено.
— Считайте, вам повезло, могло кончиться хуже, — сказал шофер. — А этот тракторист, как с ним поступили?
— Не знаю, — ответил Седой. — Он говорит — не заметил, что я врезался в прицеп, и поехал дальше как ни в чем не бывало.
— А может, и правда, — заметил шофер. — Конечно, за огни ему влетит.
— Он ссылается на то, что лампочек не достанешь.
— И верно, не достанешь. Много чего невозможно достать, — сказал шофер.
— Я и сам знаю, ведь у меня был мотоцикл. Только моей ноге от этого не легче, — пожаловался Седой.
— Само собой, — согласился шофер. Потом спросил: — Вы с какого года?
— С двадцать третьего.
— С двадцать третьего? Я тоже!
— Вот дьявольщина! — удивился Седой, взглянув на шофера. — Я думал, вы моложе.
— Это из-за волос, — усмехнулся шофер и покосился на седины своего спутника.
— Я с тридцати лет начал седеть, — сказал Седой.
— Ничего не поделаешь, небось в роду так? А я зато с зубами маюсь, — признался шофер.
— В роду нормально, — сказал Седой. — А из-за наводнения я вконец поседел. Слушал сообщения по радио и день ото дня седел.
— Охотно верю, — подтвердил шофер. Оба опять умолкли.