щики, за два дня нам стены сложат.
Слова старика поразили шофера. Он подавил раздражение, хотел еще что-то сказать, но заметил, что Седой уже стоит рядом со стариком и помогает ему выгружать кирпич.
Шофер отошел в сторонку, прислонился к дереву и закурил сигарету. Но после нескольких затяжек отшвырнул ее и присоединился к тем двоим.
Работали молча. Пока не сняли последний кирпич, никто не произнес ни слова.
Когда кончили, шофер вынул из кармана бумажку и протянул старику.
— Распишитесь, — сказал он.
— Что это?
— Квитанция на доставку.
Старик осмотрел бумагу со всех сторон, но ничего не разобрал: наверно, плохо видел, а очков при себе не было.
— Вот, возьмите, — шофер подал старику авторучку.
Старик положил бумагу на кирпич и старательно расписался.
— Еще разок, — шофер указал на нижнюю половину листа.
Старик так же аккуратно вывел вторую подпись.
— Порядок, — сказал шофер, разорвал бумажку на две половинки и одну отдал старику. — Спрячьте это, — посоветовал он, вскочил на подножку грузовика и влез в кабину.
Седой последовал за ним.
Шофер завел мотор. Старик подошел к машине и спросил, стараясь перекричать шум мотора:
— Погодите, сколько мы вам должны?..
Шофер только махнул рукой и включил скорость.
Они обогнули деревню с другой стороны и поехали вдоль слепого рукава реки. На ее глади обозначились черные крапинки, сперва ни шофер, ни Седой не обратили на них внимания, а когда крапинки стали крупнее и по воде пошли круги, шофер сказал:
— Кажется, моросит.
Седой сидел окаменев, будто и не слышал его слов. Молчал.
Отозвался он только тогда, когда дождь разошелся вовсю и вода струйками стекала по лобовому стеклу.
— Дождались, черт бы его побрал!
Начинался сезон дождей.
Перевод И. Богдановой.
В СЕРЕДИНЕ ЛЕТА
Я проснулся позже обычного. Подошел к окну, поднял штору и посмотрел на небо. Пожалуй, только глаза моего маленького сына могли сравниться с его чистой голубизной.
Солнце уже припекало. А что будет в полдень? Я задохнусь в этих стенах, подумалось мне. Я растянулся на кровати и стал соображать, как бы поскорее вырваться из города.
И тут, словно по заказу, явились они.
— Ты не мог бы поехать с нами? — спросили оба в один голос.
— Куда?
— Это где-то у Малого Дуная, — сказал Томаш.
— У черта на куличках, — прибавила Марта.
— Сделайте милость, объясните поточнее, — попросил я.
— Хутор «Борьюш», — уточнила Марта.
— Километров пятьдесят отсюда, — наконец-то Томаш сообщил нечто доступное пониманию.
— Вы уже там бывали? — спросил я.
— Нет, потому и пришли за тобой, — ответил Томаш.
— Эту часть реки я почти не знаю, — признался я. — Вот южнее я мог бы быть вам полезен.
— Это неважно. Спросим у кого-нибудь из местных. Поедем с нами, будешь за переводчика, — уламывал меня Томаш, не подозревая, что я уже давно все решил.
— Мы на машине, так что можем отправляться хоть сейчас, — сказала Марта.
— Только чур не торопиться обратно домой, — на всякий случай выдвинул я свои условия.
Они только улыбнулись.
Мы сели в машину, и Томаш развернул карту. Расстелил ее на коленях и ткнул пальцем в красную точку.
— Где-то в районе этой деревни.
Через его плечо я посмотрел на карту. Там, куда он показывал пальцем, вилась голубая линия. Река в этих местах петляла то вправо, то влево, то вперед, то назад.
— Трогай! — Мне уже не терпелось.
Мы проехали мимо кладбища, мирно дремавшего среди новостроек; говорят, оно переполнено, но за солидную мзду всегда находится местечко еще для одного покойника. Миновали длиннющие ряды гаражей, потом крошечные садовые участки, где спозаранку пчелиным роем копошились горожане.
Миновали железнодорожный переезд, и нас поглотила придунайская низменность.
Был разгар жатвы, в такую пору деревни обычно как вымерли. Но канцелярию национального комитета мы нашли без труда и без провожатых. Она помещалась в старом здании в центре села, а вывеска над входом красноречиво довела до нашего сведения, что, кроме национального комитета, здесь имеют резиденции и другие органы власти.
Мы высадились из машины и подошли к дверям. Они были заперты, тогда мы обогнули здание и в приоткрытые ворота вошли во двор с другой стороны. Какой-то старик, как выяснилось впоследствии, служащий национального комитета, окапывал цветы на клумбах.
— Спроси его, может, он что знает, — скомандовал мне Томаш после того, как старикан ответил на наше приветствие.
Я представился старику и объяснил ему причину нашего визита.
Старик задумался, покачал головой и долго втолковывал мне, что мы заблуждаемся.
— Да переводи ты, — сказал Томаш. — Что он говорит?
— Он говорит, что хуторов здесь хватает. А к юго-востоку их еще больше. Некоторые дома уже развалились, прежние хозяева умерли, а наследники давно потеряли надежду обратить свое наследство в деньги…
— Как раз то, что нам нужно, можно будет купить по дешевке, — вставила Марта.
— Но про хутор «Борьюш», говорит, ему ничего не известно, — продолжал я. — Когда-то здесь жил человек с такой фамилией, но это было еще до войны, и его усадьбу теперь найти мудрено. Если дом и цел, то дорога к нему давно заросла ивняком, травой и терновником.
— Спроси, в какую сторону ехать, — сказал Томаш.
— Он говорит, что был там только однажды. Вряд ли, говорит, удастся отыскать этот хутор, и тогда-то к нему вела не дорога, а узкая тропка в кустах, которые теперь наверняка стали высоченными деревьями, — перевел я ответ старика.
— Черт-те что! Человек, который мне это посоветовал, говорил, что хутор называется «Борьюш». Там, дескать, два дома. Один пустует, а во втором живут чудаковатые старик со старухой, пасут коз и крадут с деревенских полей кукурузу, — рассказал Томаш.
Я стал совещаться со старцем.
— Как зовут того человека, который тебе все это наговорил? — спросил я Томаша.
— Откуда я знаю, я и видел-то его один раз, — ответил Томаш.
— Да и то под мухой, — заметила Марта.
— В пятницу я был в погребке, и он к нам подсел. Ты же видишь, он не выдумывал, доля правды тут есть, и старик это подтверждает, — сказал Томаш Марте, но ей все это уже действовало на нервы.
— Ты же говорил, что верняк. Дескать, состоится «сделка века», — съязвила Марта.
— Купим другой дом, сама видишь, тот мужик не врал, — не сдавался Томаш.
— Да мужику лишь бы выпить на дармовщинку, а ты и попался на удочку, — парировала Марта.
— Ну, по его виду я бы этого не сказал. Просто он перепутал название хутора. Наверное, не «Борьюш», а как-нибудь иначе, — сказал Томаш.
— Там видно будет, — заключила Марта.
— Спроси его, может, он поедет с нами, — предложил Томаш. — Если он нас туда проводит, мы ему заплатим.
— Куда проводить-то? — спросил я, сбитый с толку.
— К тем двум старикам, которые воруют кукурузу, — сказал Томаш.
Я снова обратился к служащему национального комитета и объяснил ему, что произошла путаница и хутор, видимо, называется не «Борьюш», а по-другому, да и дело не в названии, нам важно добраться до двух заброшенных домиков у реки.
Старик подтвердил, что такой хутор действительно существует, он-де там давно не бывал, но, вероятно, сумеет найти. И с удовольствием поедет с нами — по крайней мере взглянет, как там дела.
У почты мы свернули с асфальтированного шоссе на проселок. Однако это была не совсем обычная проселочная дорога — шириной не меньше пяти метров и засыпанная мелкой щебенкой. Да и грунт под щебнем достаточно твердый. Старик сообщил, что сельхозкооператив засыпает дорогу щебенкой каждую весну, как только сойдет снег с полей.
По обе стороны дороги росли акации. Их ветви сходились высоко над дорогой сплошным зеленым сводом, который защищал от жгучего июльского солнца. Дорога шла точно на юг, никуда не отклоняясь, прямая, как по линейке.
Кругом на полях вовсю кипела работа. Комбайны заглатывали колосья под корень, трактора и грузовики увозили намолоченное зерно в хранилища. У кромки поля вокруг ведра с водой сидели и покуривали мужики в комбинезонах. Всякий раз, как мы приближались, они с любопытством поворачивались к нам, что-то говорили друг другу, наверно, гадали, кто едет в машине. Возможно, они принимали нас за областное начальство или за журналистов. А может, мы вообще их не интересовали и они просто так меланхолично перебрасывались словами, говорили вовсе не о нас, пассажирах легкового автомобиля.
Мы проехали километра три, а старик, сидевший рядом со мной на заднем сиденье, ничем не давал понять, что мы приближаемся к цели нашего путешествия. Да и местность, по которой мы ехали, не позволяла предполагать, что река недалеко. Мы все ехали и ехали по щебеночной дороге под акациями, среди плодородных полей и задыхались от жары в машине.
Вот мы поравнялись с полем, на котором работали женщины в пестрых кофточках и белых косынках. Они окапывали маленькие зеленые кустики.
— Что это такое? — спросила Марта при виде этой диковинной культуры.
— Соя, — ответил старик, который понял ее вопрос.
— Соя? — удивилась Марта. — Не может быть, вы шутите.
— Почему не может быть? — спросил я.
— Я думала, соя — тропическое растение, — сказала Марта и смущенно улыбнулась. Она все еще подозревала, что мы ее разыгрываем.
— На Житном острове соя очень хорошо растет, — объяснил я.
— Серьезно?
— Господи боже мой! — сказал я со вздохом.
— Нет, правда?
— Если не веришь, спроси женщин на поле.
— Интересно, — наконец она поверила мне. — Я всегда думала, что соя — тропическое растение.
А мы все ехали и ехали. Поля пустели, уже не было видно людей. Еще примерно через километр старик коснулся моего колена и сказал, что за кукурузным полем надо свернуть налево.
Я перевел его слова Томашу. Тот вздохнул и заметил: