— Попробуем поискать хутор в горной местности.
— А в горах есть где купаться? — спросила Марта.
— Приобрести избу где-нибудь в тихом уголке — тоже не худший способ помещения денег, — продолжал он.
— Давай поищем, — сказала Марта и спросила меня: — А ты что посоветуешь?
— Попробуйте, — ответил я, хотя меня так и подмывало сказать им совсем другое.
Перевод И. Богдановой.
ДОРОГА НА ЮГО-ЗАПАД
В субботу, накануне пасхи, дед улучил удобную минуту, набросил на себя легкое полупальто, нахлобучил на голову засаленную фуражку, снял с гвоздя палку и осторожно, чтобы не скрипнуть дверью, вышел во двор.
Он прошмыгнул под окнами кухни, вошел в дровяник, покопался в углу за досками и вытащил оттуда ветхий чемоданчик, уже давно там припрятанный на всякий случай. Оглядываясь, он вышел из дровяника, пересек сад, отворил заднюю калитку и теперь уже свободно зашагал по тропинке.
Я шел со станции. На старом мосту остановился, облокотился на перила и стал смотреть на воду, холодную и мутную. До того засмотрелся, что, пожалуй, задремал.
(Сумеречный омут, тени, какое-то мелькание, бесшумные всплески плавников, ивы словно стоят на коленях — так искорежены стволы, мокрые лохмы ветвей без листвы, удивленный зрачок, на песке отпечатки двух колен — на глубине двух метров, там, где живут рыбы.)
Вдруг слышу — шаги. Кто-то приближался к мосту. Я повернул голову и вижу — дедушка!
— Вы куда, куда, деда?
— Да так.
— И с чемоданом?
— Почему бы и нет?
— Тетя написала, что вы больны.
— А, это ты? — Он наконец узнал меня. — Откуда ты взялся?
— Иду вас навестить.
— Вот те на.
— А вы куда направляетесь?
— Не выдавай меня!
— Не выдам.
— Туда, — сказал дедушка и показал рукой на юго-запад.
— Понимаю, — кивнул я.
— Каждую весну ходил, почему бы не сходить и теперь? Шагается мне легко, не задыхаюсь, чувствую себя хорошо, — сказал дедушка и пристально посмотрел на меня. — Ну, погляди, разве я задыхаюсь? Ведь правда нет?
— Нет, — ответил я. — Вы шагаете, как юноша. А что говорит врач?
— Останешься на праздники? — спросил дедушка, не отвечая на мой вопрос.
— Утром поеду обратно.
— Мог бы и задержаться.
— Нет, лучше поеду, — ответил я.
— Почему не хочешь остаться? Скажи мне честно. Почему никто не хочет пробыть здесь даже двух дней? Янко приехал из Чехии, переночевал и уехал. Милан не остался даже ночевать: утром пришел, вечером ушел. И Камил тоже. И все так, что дети, что внуки, придут и тут же обратно. Скажи мне, почему, — допытывался дедушка, а я опасался сказать ему правду. — Ну, говори! Чего боишься?
— Наверное, у всех много работы. Ведь теперь повсюду темпы да темпы. Времени у людей все меньше и меньше, — говорил я, скрывая подлинную причину.
— Ты думаешь, я слепой? — рассердился дед. — Меня ты не обманешь. Я прекрасно знаю, почему никто не хочет остаться здесь. Ты мне зубы не заговаривай!
— Времени мало, а хочется все успеть, — гнул я свое. — Другой причины нет.
— Я-то знаю, где собака зарыта, да хочу это услышать от тебя, — сердился дедушка.
— И зачем утруждать людей, когда сегодня забот у каждого и так по горло, — продолжал я.
— Мальчик мой, ты пришел ко мне, — сказал дедушка. — Слышишь, ты пришел ко мне. Ты — мой гость и помни это. — Дедушка знал, о чем шла речь.
— Разумеется, я пришел к вам, К кому бы еще я мог прийти? Не к ним же.
— Ну, вот и останься, — твердо сказал дед и сердито посмотрел куда-то в сторону.
— Да вы ведь знаете, как оно бывает. Приближаются праздники, не вернись я домой, скандал выйдет. Попробуй потом, объясни жене. Она варит, печет, ждет меня. А что я ей скажу, если не вернусь вовремя? — отговаривался я совершенно искренне.
— Пошли ей телеграмму. Пусть и она приедет, — не поддавался на мои увещевания дед.
— Если бы я позвал ее, она, верно, поехала бы со мной. А теперь писать уже поздно, знаете ведь, как это бывает перед пасхой. В следующий раз мы заявимся вместе и будем жить, пока вы нас не выгоните, — сказал я весело и решил, что именно так и сделаю.
— В следующий раз… в следующий раз, — с упреком повторял дедушка. — Кто знает, будет ли еще следующий раз?.. Ну ладно, я вернусь, — сказал дедушка и сунул мне свой чемоданчик. — Если нас кто встретит, скажи, что это твой. Его еще никто не видел.
Я кивнул.
Дедушка глядел на юго-запад. Я посмотрел в ту же сторону. Увидел островерхую крышу костела, берег за костелом и на берегу кладбище. За кладбищем — поля, рощи, потом снова деревня, в ней — костел, кладбище… Поля, рощи, деревни, костелы, кладбища.
Дедушка смотрел на юго-запад, но костела, скорее всего, и не видел.
— Там уже сеют яровые. Может, уже и отсеялись: на прошлой неделе распогодилось, — начал снова дедушка. — А озимые там, гоп-гоп и по колено. Помнишь, как ты свалился под вал? До сих пор не пойму, как ты жив остался и невредим, — предался воспоминаниям дед.
— Просто валом меня, наверно, подталкивало вперед и потом отбросило в сторону, а вовсе не переехало, — сказал я и тоже вспомнил о весенних работах, о поле, о нашей равнине.
— А мне кажется, переехал. Ондриш сам видел, я же помню его: стоит бледный, в углу рта погасшая сигарета, показывает на нашу полосу и едва губами шевелит: «Переехало, ей-богу его переехало!» А ты уже выбрался и шагаешь как ни в чем не бывало, держишь вожжи и украдкой через плечо посматриваешь по сторонам, не заметил ли кто. Ондриш все сам видел, так что ты помалкивай, — доказывал дедушка.
— Да он ошибся.
— А вот и нет.
— Может, он тогда выпивши был, — сказал я.
— Выпить-то он мог, да зрение еще не успел потерять.
— А вы его спросите, когда встретите. Может, он теперь что другое скажет.
— Да как я его спрошу, — опечалился старик.
— А когда спуститесь вниз.
— Он в земле уже третью весну, — ответил мне дед.
— И он?
— И он… и он тоже, — повторил дедушка почти со злостью.
— А дом еще стоит? — спросил я.
— Чего ж ему не стоять? Разве я его только для себя ставил? И внуков твоих еще переживет… Тут мне написали из национального комитета, что поселили в доме каких-то молодоженов. Надо мне посмотреть, что за люди.
— Потребуйте с них деньги. Не бесплатно же они будут жить. А вам кое-какие деньги пригодятся.
— Зачем мне деньги? Если люди хорошие, пускай себе живут на здоровье.
— Бесплатно? Нет, вы спросите у них деньги, и пусть они отдадут их вам лично. По почте нечего посылать, пропадут, пожалуй, — говорил я, имея в виду совершенно определенных людей.
— Это меня-то, думаешь, обмануть можно? Нет! Ты ошибаешься, — протестовал дедушка. — Если я отдаю, так отдаю добровольно, вот, — поглядел он на меня с упреком. — Если захочу, так отдам, а не захочу, не отдам, — бурчал он себе под нос.
— Пошли потихоньку, — предложил я, мне показалось, что дедушка медлит с возвращением.
— А болотистый луг за вербами высушили. Ты б и не узнал этих мест. А какая кукуруза там в прошлом году уродилась! И как только нам в голову это не приходило — такая добрая земля! Сначала на лугу прорыли канавки, машина их быстро делает, потом уложили трубы. Это, конечно, удовольствие дорогое, и не знаю, решился бы я на такое дело или нет, — сказал дедушка и, опираясь на палку, зашагал к дому.
Мы шли медленно по тропинке, и, по правде говоря, мне не хотелось идти туда, куда мы шли. Лучше бы нам с дедушкой остаться здесь, на речке. Мы бы вдоволь наговорились, и никто из семьи не совал бы нос в наш разговор. Дедушка сдержанно, по-мужски пожаловался бы мне на свое житье-бытье, да и мне хотелось бы выговориться, ведь причин у меня было более чем достаточно. И не пришлось бы мне видеть людей, на лицах которых сразу же после моего прихода читался вопрос, когда я уйду. И не хотелось мне выслушивать любезности, от которых за километр отдавало фальшью. Давненько уже я заметил, что кое-кто из этих людей своим показным вниманием лишь прикрывает самую обыкновенную зависть. И в чем мне можно завидовать, часто задумывался я. Эти люди видят меня подавленным тысячами забот, чуть ли не на коленях под их бременем, и все равно завидуют. Завидуют человеку просто потому, что он родился на свет божий.
Я охотно побыл бы с дедушкой наедине. А потом, под вечер, я проводил бы его до задней калитки, вытащил бы из портфеля бутылку вина и блок сигарет и, несмотря на протесты деда, сунул бы ему все это под мышку, пожал бы ему крепко руку и поспешил в обратный путь.
Так было бы всего разумнее, но сейчас я не мог этого сделать. Ведь дедушка возвратился с дороги только ради меня, и кто знает, когда ему снова удастся ускользнуть из плена. Ему сейчас нелегко вернуться назад. Я знал, что значила для него дорога на юго-запад.
Мы шли вдоль реки.
— Русло изменят, — заговорил дедушка, проследив мой взгляд. — Оно пройдет вот здесь, — показал он рукой вниз. — Воду будут регулировать, подавать равномерно. Тут все измеряли, инженер мне сказал, река потечет ровная как стрела.
Я с грустью вспомнил об ивах, повергнутых на колени. И мне представилась их печальная судьба — судьба покорных, которым не позволяют даже стоять на коленях.
— Рыбы в реке не станет. Как начнут регулировать воду, обязательно рыбы не будет, — продолжал старик.
Когда мы подошли к задней калитке, уже темнело. Дедушка открыл калитку и пропустил меня вперед. Но тут же обогнал меня, взял у меня чемоданчик, шепнул: «Подожди здесь» — и скрылся в дровянике.
Когда вернулся, его нельзя было узнать. Он шумел, кашлял, смеялся, весело болтал бог знает о чем. О винограднике — его хотят заложить перед домом, о том, что будут проводить канализацию и уже вырыли помойную яму в саду, да следовало бы ее углубить так, как советовал он. Рассказывал о своей старшей внучке и о ее парне, который сейчас на военной службе, а когда осенью вернется, они определенно поженятся. Ведь так и должно быть, девушка на то и росла, чтобы выйти замуж, а вот зять его по-другому смотрит на вещи, считает, что парень прежде всего должен показать, сколько денег накопил, а иначе он, то есть зять, свою дочь не отдаст… Дедушка говорил с пятого на десятое, пока во дворе не показалась тетя.