— Боже мой, отец, где ты был? — всплеснула она руками, как только увидела нас.
— Где мне быть — на реке.
— Мы искали тебя по всей деревне.
— Туда я не ходил, — ответил он. — Правда же, не ходил.
— Ты слышал, что сказал тебе врач. Тебе нужен полный покой, так он и сказал. Отец, почему ты не слушаешься? — всхлипывала тетя, и мне казалось, что плакала она искренне.
— Я видел, внук идет в гости. Вот я и пошел ему навстречу.
— Отец, отец…
— Не могу я вылеживаться в постели, — ворчал дедушка. — Ну скажи ты мне, зачем валяться, если ноги мои еще ходят?
— Когда я увидела, что тебя нет в постели, я так испугалась… — простонала тетя. — Отец, не делай больше этого.
Дедушка стоял перед ней, как ученик перед учителем, когда тот читает ему нотацию. Кончиком ботинка он копал ямку в земле и бормотал что-то невнятное.
— Проходите, проходите, — пригласила тетя и подала мне руку.
Я пропустил дедушку вперед. Мы прошли на кухню, где никого не было. Сели на скамейку и сидели молча, пока не явилась тетя.
— Вы наверняка хотите есть, — обратилась она ко мне, — да и ты, отец, тоже, — добавила она, крутясь у плиты и теребя фартук. — Подождите немного, сейчас я что-нибудь приготовлю, — сказала она и исчезла; мы слышали, как где-то рядом она громыхала кастрюлями.
Дедушка немного помолчал, потом заговорил тихо, почти шепотом, так что, кроме меня, его никто не слышал.
— Хотелось бы мне там еще побывать, ведь я долго там прожил. Все выросло на моих глазах… Да, не говори никому, как мы с тобой встретились. Не проговорись.
— Я уже обещал вам, не выдам.
— Обещать-то обещал, да не забудь. Когда потеплеет, я думаю, доктор меня отпустит на несколько дней. Как ты думаешь, отпустит?
— Думаю, отпустит, только сначала надо подлечиться, — ответил я. — А потом, конечно, пустит.
— Там у нас внизу все наступает скорее: и весна, и лето. Не могу дождаться настоящей весны.
— Только не вздумайте тащиться туда поездом, — убеждал я деда. — У Петера есть машина, у Лойзы и Гелены тоже, пусть кто-нибудь из них вас туда свезет.
— Да и Феро уже купил, — похвастался дедушка. — Даже его старший сын, Карол, тоже с машиной. А ты что? — спросил он вдруг.
Дедушка считал меня самым способным своим внуком, он очень рассчитывал на мои успехи и никому не давал меня в обиду. А теперь, когда он видел, как все вроде бы обгоняют меня, ему было обидно, он хотел услышать, что я думаю по этому поводу.
— Я? — спросил я.
— Ну да, ты, — ответил дедушка.
— Я… — повторил я снова и задумался.
— Да, ты, — повторил и дедушка.
— Видите, дедушка, — начал я, — у всех есть машины, а вас отвезти некому!
— Так я им скажу, чтобы они меня отвезли, — проговорил он и хотел еще что-то добавить, но в кухню вернулась тетя. Дедушка замолчал. Тетя поставила кастрюлю на плиту и стала доставать тарелки из буфета.
— Мой пошел с Аничкой за пивом, — сказала она. — Хотят купить черное пиво в бутылках. В кладовке есть два ящика, да все светлое. Я больше люблю черное, и девочки тоже.
Она налила супу в тарелки и пригласила нас к столу.
Когда мы поели, на дедушку напала дремота. Я хотел предложить ему полежать, но тетя опередила меня. Дедушка не протестовал. Он только попросил, чтобы тетя постелила мне в его комнате.
— Еще чего! — сказала она. — Будет спать в столовой на тахте. Пусть хорошенько выспится.
— Он и у меня выспится, — возразил дедушка. — Поговорили бы мы с ним по душам.
— Утром поговорите, — сказала тетя. — Ты уже устал. Вспомни, что говорил врач.
— Ну, ладно, ладно, — согласился дедушка, — только обещай, что не уедешь с первым поездом! — предупредил он меня.
— Не беспокойся, отец, я его не пущу, — ответила вместо меня тетя.
— Спокойной ночи, — сказал дедушка и направился в свою комнату, даже не взглянув на нас.
Тетя пошла за ним.
Все произошло как-то сразу. Умерла бабушка, дом опустел. Печаль глядела на деда изо всех углов, одинок-одинешенек сидел он на лавке, уронив голову в ладони. Тоска не покидала его.
Это был уже не тот дедушка, что раньше. Он стал настоящим стариком, не только по возрасту, но и душой. Куда подевались его энергия и жизнелюбие. Их унесла с собой в могилу бабушка.
Однажды приехал к нему зять. Он распродал у деда все, что можно было продать. Все остальное дедушка отдал в сельскохозяйственный кооператив. Кое-какие вещи да всякие хозяйственные мелочи погрузили на грузовик, окна в доме забили досками, и дедушка переехал жить к своей дочери.
Привыкнуть к новой жизни он не смог. У него не было настоящего дела. Правда, он пас гусей по стерне, водил в школу свою меньшую внучку, переносил с места на место дрова… А зимой было еще хуже. Тогда он тихо отсиживался у плиты и терпеливо ждал теплого ветра.
И как только весенний ветерок слизывал снег с откоса, дед забирал кое-какие нужные ему вещички и отправлялся на юго-запад.
Он оставался там две-три недели, иногда и дольше. Бродил по деревне, наблюдал за работой кооператоров, смотрел, как они сеют яровые, любил поговорить с ними на разные темы и рассказать, как хозяйствовал когда-то он сам. Вернуть бы годков двадцать, вздыхал дед и представлял, как бы он работал, если бы ему было на двадцать лет меньше! Спал он в своем доме, сам себе готовил, если вообще что-нибудь готовил за это время, и даже щитов с окон не снимал.
Тетя вернулась на кухню.
— Он уже две недели просит нас, чтобы мы его отпустили. Одно и то же, а что я могу? — сказала она и вздохнула. — Скажи мне, где ты его встретил? Не говорил он тебе, куда идет? Может быть, он шел на станцию? — допытывалась она.
— Понятия не имею, — отвечал я. — Мы встретились у реки.
— Плохо у него с сердцем. Всю зиму пролежал в больнице. Недавно выписали, сказали, лежать-то он может и дома, у них и мест нет. Вот тебе, пожалуйста, порядок, — проронила она. — А у меня и по дому, и во дворе работы по горло. Аничка учится в гимназии, из города возвращается поздно. Обе старшие работают на фабрике. Мой тоже. Так что мы с дедом целый день вдвоем. А я не могу за ним постоянно следить, — объясняла мне тетя, будто я собирался ее упрекать. — Вот и сегодня тоже. Старшие пошли в город в парикмахерскую: надо же немножко привести себя в порядок. До сих пор не вернулись. Муж был на мельнице… Отец встал с кровати и ушел, сейчас выглядит еще хуже, чем утром, — продолжала она.
Я не проронил ни слова. Только смотрел перед собой и думал о своем. Но о тете я действительно не думал ничего плохого. В конце концов, я соглашался с ней! Не могла же она не спускать с дедушки глаз. И ни я, никто другой не смогли бы за ним уследить!
— Утром был врач. Велел лежать, только лежать, — сказала она дрожащим голосом.
Мог ли я за что-нибудь упрекать тетю? Наоборот, мне следовало бы пожалеть ее… Многие годы прожила она вместе со своим деспотом-мужем, который поставил целью своей жизни смирить даже траву во дворе. Она родила ему трех девочек, которые — кто больше, кто меньше — походили на отца.
Тетя немного посетовала, потом утихла. Так мы и сидели с ней молча, пока не вернулись те двое с пивом.
Я услышал шум в прихожей. Звон стекла, верно, они снимали с возка ящик с пивом. Затем раздался шум в соседней комнате.
В кухню вошла моя двоюродная сестра и робко со мной поздоровалась. Она была намного моложе и всегда меня стеснялась. Снова открылась дверь в кухню, и вошел тетин муж. Он сразу же направился к умывальнику и, хотя заметил меня, заговорил только тогда, когда вымыл руки.
— У нас гость? — спросил он. — Гость в дом, бог в дом, — объявил он и сел к столу.
— Пришел навестить деда, — заметила тетя.
— Он уже вернулся с прогулки? — спросил тетин муж. — И куда его только носит? — удивился он и попросил ужинать.
Поев, он вышел из кухни и вернулся с двумя бутылками пива. Потом моргнул дочери, та вскочила и подала бокалы. Тетин муж налил пиво в бокалы и предложил мне.
Мне хотелось пить, зачем было заниматься в тот вечер семейными дрязгами, и потому я охотно согласился.
— Отец плохо выглядит. Не позвать ли доктора? — несмело спросила тетя.
— Плохо выглядит? Я не прочь бы так выглядеть, когда мне стукнет столько, сколько ему, — ответил тетин муж и залпом осушил бокал.
— Он и правда плохо выглядит, — повторила тетя.
— Ну что, ученый человек? — обратился ко мне тетин муж. — Что нового в столице?
— Не знаю, — ответил я. — Я живу уединенно.
— Ясно, — протянул он.
Я молчал.
— Что нового в политике? — снова попытался он завести разговор.
— Политика как политика, — ответил я.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он.
— То, что слышите, — ответил я.
— Ясно, — повысил он голос. — Ты думаешь, я ничего не понимаю. Только ты нос не задирай со своей ученостью, — он никогда не выбирал слов, — какой тебе прок от нее? Черта лысого, даже штанов приличных у тебя нет!
— К сожалению, вы правы, — сказал я.
Его удивил мой ответ, потому что иной раз я не соглашался с ним так легко. И тут он подумал, что у меня какие-то задние мысли.
— Я вижу тебя, браток, насквозь, — сказал он. — И не таких я видывал. Надеешься что-нибудь урвать с меня, да? Только руки у тебя, браток, коротки.
Я почувствовал, что все это добром не кончится, поэтому встал и без особых раздумий спросил:
— Можно у вас переночевать или лучше уйти сразу?
— Боже мой, еще этого не хватало, — попыталась тетя спасти положение.
— Чего ты сразу обижаешься, — заметил тетин муж. — Что за люди пошли, шуток не понимают.
— Я устал, — сказал я, — спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ответила мне двоюродная сестра.
Тетя проводила меня в столовую. Там стояла новая мебель. Она постелила мне на тахте и, между прочим, успела заметить, что мебель стоила огромных денег, почти как дешевая машина, — так она выразилась.
Я достал из портфеля пижаму, надел ее и с минуту раздумывал, стоит ли пойти умыться. Но, представив себе, что снова надо выйти на кухню, я отказался от этого намерения. Погасил свет и лег.