— А до него я с ней жил! — гордо заявил Бенедикт. — Она еще вернется ко мне…
— Живет со свекром? — не мог поверить Вендел.
— Ну, а у тебя были подружки, признавайся?
— Я в больнице лежал, не до того было.
— Ну да! И в том месте тебя поранило?! И как теперь, совсем ничего не можешь? Совсем ничего? — не унимался Бенедикт.
— Да почему не могу? Просто охоты нет.
— Охоты нет? Не ври уж, мне-то ты можешь рассказать, — задушевным тоном выпытывал Бенедикт. — Правда, что изъян у тебя, а? Правда?
— Да нет, — сказал Вендел.
— Не хочешь сказать?
— Ладно, я пойду, — поднялся Вендел.
— Ты приходи ко мне, — приглашал Бенедикт.
— Приду как-нибудь, — пообещал Вендел и поспешно вышел. Он не заметил, что Бенедикт смотрит ему вслед сочувственно и с глубоким пониманием.
Вендел ел медленно. Ольге казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она поставила перед ним на стол кастрюлю с картошкой.
Наконец он все же наелся и отодвинул кастрюлю. Ольга быстро развернула сверток, который принесла с собой и спросила:
— Есть у тебя рюмки?
Вендел удивленно взглянул на нее. Потом стал внимательно наблюдать, что́ Ольга достает из свертка. Он увидел странную пузатую бутылку, оклеенную яркими этикетками.
— Мы давно уже не виделись, — сбивчиво объясняла Ольга. — Выпьем по рюмочке, чтобы легче было разговаривать, — добавила она робко и так же робко улыбнулась Венделу, не зная, как он воспримет ее смелость.
Но Вендел встал, подошел к буфету и достал рюмки. Он не рассердился, вытер рюмки полотенцем, и, когда он ставил их на стол, на его губах проскользнула мимолетная улыбка.
— Я подумала, надо бы навестить соседа. Нам-то ссориться не из-за чего, — сказала Ольга. — Налей-ка, — отдала она Венделу бутылку.
Вендел налил в рюмки темно-коричневой жидкости и нерешительно ждал, не зная, как предложить Ольге выпить. Но Ольга его опередила.
— Ну, за нашу встречу, — сказала она, подождав, пока Вендел возьмет рюмку. — Чтобы мы никогда больше не ссорились, — добавила она и одним духом выпила свою рюмку.
Вендел тоже выпил, но смелости у него не прибавилось. Он избегал смотреть на Ольгу.
— Я купила это в Вене, — показала Ольга на бутылку. — Вена — большой город, больше, чем Прага. Ты ведь был в Праге?
— Был, — подтвердил Вендел.
— А я в Праге хоть и не была, да люди говорят, что Вена больше, — сказала Ольга. — Я во многих городах побывала, в Будапеште, в Белграде, а в Братиславе чувствую себя как дома! А ты все тут? — спросила она.
— Тут, — ответил Вендел.
— Налей, — попросила Ольга.
Он налил.
— Я часто думала о тебе. — Она поднесла рюмку к губам.
После второй рюмки алкоголь ударил Венделу в голову. Он не привык к крепким напиткам. Набравшись храбрости, он спросил:
— Ты на пароходе плаваешь?
— Да, а кто тебе сказал? — удивилась Ольга его осведомленности.
— В деревне говорили, — пояснил Вендел, — что ты на пароходе поварихой работаешь.
Они выпили еще по три рюмки. Вендел чувствовал, что ему хватит, но постыдился сказать об этом Ольге. А Ольга, видимо, не собиралась останавливаться. Взяла бутылку и налила сама.
Они снова выпили, и Ольга села возле Вендела.
— Почему ты такой? — укоризненно спросила она. — Ну не будь таким, — замурлыкала она, как кошка, обняла его, втискивая свое колено Венделу между ног.
Вендел задрожал. Голова у него закружилась, в ушах зазвенело, на лбу выступил пот. Он и сам не знал, как прижался к Ольге и почувствовал ее соски на своей груди. Он шарил руками по ее телу, пытаясь расстегнуть пуговицу, которая оказалась у него под пальцами.
— Ах ты, неумеха, вот так, так, — шептала она. — Сюда, вот так, сюда, — вскрикивала она, задыхаясь.
Ее горячее тело возбудило Вендела. Его движения стали быстрее, подлаживаясь к Ольге, он бессознательно нашел правильный ритм. Их тела раскачивались, как камыш на ветру. Они жаждали взаимного слияния, но, сознавая краткость его, как можно дольше оттягивали мгновение, когда наступит разряд и искра перескочит с одного поля на другое.
В тот момент, когда Ольгины пальцы неожиданно пробрались между ногами Вендела, бдительность сохраняла лишь какая-то часть мозга, но он успел зарегистрировать быстрое движение пальцев-ящериц, ползущих по бедрам вверх. Успел не только зарегистрировать это движение, но и выслать сигнал тревоги и тут же погасить костер, который так многообещающе разгорался.
Вендел выскользнул из Ольгиных объятий, мгновенно опомнился, и даже алкоголь на него больше не действовал. Все испортила Ольга своей нетерпеливостью. Вендел вспомнил возвращение из больницы, разговор с Бенедиктом и чувство гадливости и негодования, которое вызвало в нем известие об Ольгином сожительстве со свекром.
После возвращения Вендела на хутор Ольга долго не оставляла его в покое. Она придумывала сотни уловок, но теперь ей приходилось иметь дело не с зеленым юнцом, мечущимся между двух огней. Объект ее желания созрел, юнец превратился в упрямого замкнутого мужчину, который ненавидел Ольгу и с брезгливым отвращением относился ко всему, что было связано с этой носительницей несчастья и греха.
Больше всех Венделу помог Бенедикт. Помог, сам того не подозревая. Несмотря на редкие встречи с людьми, Бенедикту все же удалось внушить одному из жителей деревни свои домыслы о сексуальном бессилии Вендела. И вскоре вся деревня смеялась над этим вымышленным несчастьем. Всех страшно занимала трубочка, которую якобы после операции носит Вендел в промежности. Все интересовались подробностями такого необыкновенного ранения, донимали вопросами Бенедикта, пока тог не придумал какую-то историю, а под конец и сам уверовал в правдивость своей выдумки.
Ольга узнала обо всем от жителей деревни. Сначала она не поверила, но, когда ей так и не удалось вскружить Венделу голову, она решила, что, наверное, это правда.
Она смирилась с этим довольно легко, ведь тут вмешались высшие силы, не она потерпела поражение. Ее уверенность в своих чарах не поколебалась. Вендел ушел от нее не потому, что одолел свои похотливые желания, нет, не Вендел победил. Ему не с чем было бороться, ведь он уже не мужчина, легко устоять, коли ничего не чувствуешь. Так думала Ольга. Вскоре после этого умер старик Бартала, Ольгин свекор, и Ольга ушла с хутора, ушла туда, где жили мужчины.
Вендел отодвинулся от Ольги и вдруг понял, что все эти кремы, пудры, духи, тушь, румяна, необходимые современной женщине вещи — все это только средства для колоссального надувательства мужского племени.
Мысленно он сбросил с Ольгиной головы меховую шапку, снял с нее голубой жакетик, стащил высокие сапожки, снял с нее даже бельишко из синтетики. А сорвав покровы с неземного существа, он увидел человека — воплощение горя. Он оценил ее единственно надежной мерой — мерой смерти, почувствовал сострадание к человеку, и ему захотелось плакать.
Но Ольга уже опомнилась. Застывшим взглядом она смотрела на Вендела, словно хотела сказать ему что-то ужасное, словно хотела исторгнуть из себя тяжкие слова-глыбы, словно хотела избавиться от какого-то бремени.
— За что? — только и сумела она сказать. Уронила голову на стол, ударила по нему кулаками и опять повторила: — За что, за что, за что?
Но Вендел молчал, съежившись в своем углу. В душе он задавал себе тот же самый вопрос.
— Ты чудовище, — сказала вдруг Ольга совсем тихо, встала и быстро направилась к двери.
«Да ведь она плакала! — с ужасом подумал Вендел. — Плакала!» И только тогда ему пришло в голову, что, наверное, он обидел Ольгу. «Обидел, обидел», — повторял внутренний голос до тех пор, пока Вендел не заснул.
Спал он беспокойно. Ночью поднялся северный ветер, завывал в трубе, бился в оконные стекла, наваливался на стены так, что наконец загудел весь дом. Вендел проснулся и слушал, как буйствует ветер. Он думал о том, куда предстоит ему идти сегодня. Он с удовольствием перенес бы это на другое время. Потом Вендел вспомнил, все, что случилось накануне, и его охватило душевное замешательство. Чтобы избежать тяжких мыслей, он встал с кровати и оделся. Было еще темно, когда Вендел отправился в путь.
От хутора к деревне вела полевая тропа. В последние годы ею совсем не пользовались, и теперь только опытный человек мог нащупать привычной ногой старую колею. За каналом дорога сворачивала вправо, описывала широкую дугу и, огибая болота, снова шла влево, к деревне. По этой дороге до деревни семь километров. Через болото, конечно, много ближе, но так ходить никто не решался, даже звери там не ходили, не было видно ни одной звериной тропы. Вендел тоже никогда не ходил через болота. Но тем не менее жители деревни рассказывали байки о том, что его путь в деревню всегда лежит через болота. Если он и вправду вспомнил об этом, то лишь под влиянием странного настроения, которому сопутствовали бессонница, тоска, задумчивость и непонятная тяжкая печаль.
Раз в месяц, обычно шестого числа, Вендел шел по этой полевой тропе. Если шестое число приходилось на субботу или воскресенье, он переносил свои дела на понедельник. Утром шагал туда, а около полудня возвращался обратно.
В деревне он появлялся с юго-западной стороны. Сначала на высоком бережке над деревней, потом исчезал за деревьями. Он продирался сквозь заросли акации, которые разграничивали соседские сады, перескакивал неглубокий ручеек, выходил на утоптанную дорогу и шел по ней до середины деревни, где белела башенка до неприличия обшарпанной церквушки. Эта церквушка каждое воскресенье призывала под свои своды приверженцев какой-то реформатской религии, которая Венделу была еще меньше по душе, чем его собственная.
Всякий раз, когда он неожиданно появлялся в деревне, в спину ему упирались взгляды жителей. Они внимательно следили за каждым его шагом. Он знал об этом. Вендел понимал недоверчивость и настороженность этих людей. Но в душе не мог им простить лицемерия, которое проявлялось в том, как они следили за ним. Они не смотрели ему вслед открыто, как полагается честным людям, они следили за ним украдкой через щели в заборе, из-за оконных занавесок. Свои глупые вымыслы и догадки они внушили и невинным детям, а это задевало Вендела больше всего. Он любил наблюдать за детьми. Когда ребятишки, с огромными голубыми глазами и взъерошенными волосенками, разгоряченные игрой, вытворяли разные шалости, ему делалось легко и хорошо, словно лопался железный обруч его собственной судьбы, и казалось, он тоже становится ребенком, маленьким Венделкой, и снова начинается его жизнь и жизнь его родителей, и судьба на этот раз к нему милостивее и великодушнее. Только редко выдавались эти радостные минуты. Обычно, стоило детям его увидеть, они разбегались в разные стороны, прятались по дворам, закрывали ворота и издалека следили за ним.