— Смотри-ка, — сказал начальник станции своей жене.
Та выглянула в окно.
— Случилось что? — спросила она.
— Ты посмотри получше.
— Ну и что, старик какой-то, — ответила жена.
— Да ты глянь еще раз хорошенько, — настаивал начальник станции и улыбнулся.
— Постой-ка… — начала жена.
— Это же Лендел! — сказал начальник станции.
Женщина украдкой оглядела незнакомца, повернулась к мужу:
— И мне сдается, что он.
— Он вроде усох за эти годы, — сказал начальник станции.
— Пан хозяин, — произнесла его жена с оттенком горечи в голосе.
— Перо на шляпе, нож за голенищем, — сказал начальник станции. — Теперь-то он без шляпы. Да и сапог нет.
Жена кивнула и вышла из комнаты. Начальник станции шел за ней следом.
Они долго наблюдали за мужчиной. Тот стоял у железнодорожного полотна и смотрел на поля. Этих двоих он все еще не видел.
Уже и рельсы перестали дрожать, а мужчина все стоял и стоял, смотрел на юг, не мог насмотреться.
— Ну и ну! — сказал начальник станции.
— Старик уже, — откликнулась жена.
— И чего он там углядел? — дивился начальник.
Он тоже перевел взгляд в ту сторону, куда смотрел мужчина, но не увидел там ничего примечательного. Видел то же самое, что и всегда. Поля, тропинку, щебеночный карьер, голубеющую гладь воды.
— Разрази меня бог, если я там что-нибудь вижу! — сказал начальник станции жене, удивляясь все больше и больше.
— Столько лет здесь не был. Поговаривали, что он в тюрьме, — сказала его жена.
— Черта с два! Его выслали в пограничье, он там в госхозе работал, — возразил начальник станции. — Штефан служил в пограничных войсках, слыхал, что его там где-то видели.
— Старый уже, — вздохнула женщина. — А ведь какой был видный мужик, красавец, можно сказать.
— Не болтай глупости! — оборвал ее муж. — Коли не знаешь ничего, так хоть глупости не болтай. Хорош был гусь! Нилашист проклятый. Его бы воля, он бы нам всем головы свернул.
— Это я знаю, — согласилась женщина. — Да ведь какой мужик был…
— Попридержи язык, попридержи! — взорвался муж. — Раз не знаешь, что это был за тип, так и не болтай!
— Я ведь тоже здесь жила, — сказала жена.
— Ты еще соплячка была!
— Ну да, соплячка, — обиделась жена.
— Соплячка, — с нажимом повторил муж. Потом смерил жену подозрительным взглядом. У него в сознании как будто начало что-то проясняться.
Приезжий, словно стряхнув с себя оцепенение, поднял с земли чемодан и зашагал к вокзалу.
Женщина отступила в затемненную часть помещения и украдкой наблюдала, что будет дальше.
Начальник станции еще немного постоял у входа, но, заметив, что мужчина направляется к нему, вошел в дежурную и притворил за собой дверь перед самым носом приезжего.
Но мужчина вроде и не обратил на это внимания. Размеренным шагом проследовал дальше. Он шел туда, где стрелки.
Супруги следили за ним в окно.
Внезапно женщина кинулась к дверям, но муж опередил ее. Он преградил ей дорогу и с улыбкой спросил:
— Это еще куда?
— Останови его! — попросила женщина.
— Спокойно, без паники.
— Они же встретятся у стрелок!
— Пришла пора и встретиться.
— Верни его! — крикнула жена.
— Скажешь тоже!
— И что ты за человек?
— На что бы это было похоже, если бы именно они никогда не встретились, — ответил муж уже без улыбки.
Мужчина с чемоданом был в нескольких шагах от путевого обходчика, но тот его еще не видел. Он стучал молотком по рельсу, целиком занятый своим делом.
Мужчина остановился, улыбнулся, но обходчик все еще не замечал его.
— Доброго утречка, — сказал мужчина с чемоданом и выжидательно посмотрел на обходчика.
— Доброго, — ответил обходчик и, не разгибая спины, ушел на два шага вперед, постучал по рельсу, прошел еще два шага, опять постучал молотком и так продолжал свой обход.
Они прошли метров тридцать, прежде чем обходчик заметил, что незнакомец идет за ним по пятам. Он выпрямился, мельком взглянул на мужчину и вытер пот с лица.
— Не узнаете меня? — спросил мужчина.
— Нет.
— Вы давно здесь живете?
— Давненько.
— Вот забавно, никто меня не узнает, — сказал мужчина и продолжал без паузы: — Я уезжаю к дочери за границу. Вот вышел здесь на часок, ближайшим же поездом поеду дальше.
— Почему так?
— Давно я здесь не был, но когда-нибудь вернусь, и на весьма продолжительное время, — сказал мужчина.
Обходчик толком ничего не понял.
— Какой воздух! — сказал мужчина с чемоданом в руке. — Что нового на ферме? — спросил он и показал пальцем на юг.
— На ферме? — переспросил обходчик и пристальнее присмотрелся к мужчине. — Ничего, или, если желаете, все по-новому. Это как посмотреть.
— Лендел. Франтишек Лендел, — сказал мужчина и протянул руку.
Рука его повисла в воздухе, обходчик притворился, что не заметил ее. На шее у него вздулись жилы.
Мужчина опустил руку, но на его приподнятом настроении это никак не отразилось.
— С этой фермы, — показал он за карьер.
— Лендел, — медленно проговорил обходчик. — С фермы.
— Да, — подтвердил мужчина.
— Так Лендел, стало быть, — сказал обходчик и шагнул к мужчине.
— А в селе что нового? Живы ли еще мои старые знакомые? Например…
— Многие померли, но кое-кто еще жив, — перебил обходчик. — Я тоже из числа ваших старых знакомых.
— Да?
— Да, — сказал обходчик и зло посмотрел на приезжего.
Но мужчина встретил его взгляд с полнейшим безразличием. Он полной грудью вдыхал воздух, не мог надышаться.
Обходчик испытующе всматривался в лицо пришельца. У него было самое заурядное лицо, ничем не отличавшееся от прочих лиц. Это вызвало у обходчика приступ ярости.
— Например? — продолжал мужчина с того, на чем остановился.
— Например, старый Ондруш, — сказал железнодорожник.
— Ондруш?
— Мразь ты! — еле слышно процедил сквозь зубы обходчик.
— Что такое? — Мужчина еще не догадывался, что под этим кроется.
— Ну-ка вспомни, ты тогда был мужик в расцвете сил. — Обходчик старался дать толчок его воспоминаниям.
— Я уже старый, много пережил.
— Он тоже был немолод. Ему всего две недели оставалось до шестидесяти, когда вы повесили его в саду на грушевом дереве.
Лицо мужчины приняло растерянное, слегка бессмысленное выражение — предвестие панического ужаса.
— Не так было дело, — сказал он.
— Мне надо было раньше тебя повстречать.
— Позвольте, все было не так, — сказал мужчина с чемоданом в руке.
— Жаль, что ты не попался мне раньше, теперь ты мне нужен как дерьмо собачье! — обходчик плюнул.
— Был суд, там во всем разобрались, — судорожно объяснял мужчина с чемоданом в руке. — Мои руки чисты, у меня бумаги есть, там черным по белому…
Но обходчик уже повернулся к нему спиной, взвалил на плечо ящик с инструментами и зашагал прочь.
Перевод И. Богдановой.
МАРИЯ
Раннее-раннее утро, едва начало светать.
Мария садится в постели, привычно находит ступнями домашние тапочки, сунув в них ноги, тут же встает и направляется в кухню.
А немного погодя она с сумкой в руках уже спускается по деревянной лестнице. Ступеньки страдальчески кряхтят, будто несут бог весть какую тяжесть, а не щупленькую, невесомую Марию, которая даже не ступает, а скорее парит над ними, порой касаясь их носками туфель.
Ступени скрипят, и под ними, в комнатушке с окном на темный двор, просыпается сапожник Кршка. Не успеет глаза протереть, как начинает кашлять. Кашляет он долго, очень долго, то и дело кашель переходит в хрип, душит его. Наконец приступ кашля проходит. Кршка распахивает окно, высовывается наружу и глубоко дышит. Когда полегчает, он втягивает голову обратно в комнату, шарит рукой по столу и, найдя, что ищет, по обыкновению натощак закуривает «детву»[11].
Мария спускается к калитке, берется за ручку, но калитку не открывает. Она прислушивается к кашлю Кршки и стоит у калитки до тех пор, пока не услышит скрип отворяемого окошка. Только убедившись, что приступ кашля кончился, выходит на улицу.
Мария идет по булыжной мостовой. Улица в этот ранний час еще пустынна. Ноги сами ведут ее к примыкающему справа переулку, больше похожему на щель между двумя рядами обшарпанных одноэтажных домишек. Переулок, не более ста метров длиной, впадает в широкую асфальтированную улицу, которая выходит прямиком на площадь.
Утренняя тишина взрывается воробьиным гамом. Стайка неопрятных птиц срывается с крыши вниз, к самым ногам Марии. Воробьи затевают свару. Мария останавливается посмотреть на них. На лице у нее появляется улыбка. Робкая, застенчивая улыбка, но какой радостью светится тогда ее лицо! Если в этот час кому-то посчастливится встретить Марию, тот наверняка остановится и затаит дыхание, чтобы не спугнуть ненароком выражение тихого блаженства, которым ненадолго озарилось ее лицо.
Мария, ветхая старушка из дома номер тринадцать, стоит посреди улицы, это она и все же не она.
В глубоких тайниках души хранится людское счастье. Из этих глубин бьют ключи воспоминаний, туманят взор, воскрешают молодость. Словно и не бывало десятилетий без родных людей, словно она опять та давняя Мария, что каждое утро, кроме воскресного, идет с бидончиком в молочную Стодулки, а оттуда спешит домой, чтобы успеть вскипятить молоко прежде, чем проснутся ребята, и потом бежать к Флайшерам, Гейне или Зеленакам, смотря какой день недели, и там до темноты стирать, драить паркет или делать все, что прикажет хозяйка…
Воробьи как прилетели, так и улетели прочь. Вмиг исчезли. Улица сразу пустеет, и старушка продолжает свой путь. Она идет за молоком, которое уже давно не наливают в бидончики и продают даже не в бутылках, а в полиэтиленовых пакетах.
Совсем рассвело. В конце улицы, из дома напротив магазинчика дешевого мяса, появляется мужчина с велосипедом. Мария узнает его. Э