Подобных мелочей в комоде набралось изрядно, и каждая пробуждала воспоминания. Я проторчал у комода битый час.
Еще я обнаружил в доме потемневший от времени шкаф, стул с треснутой спинкой, полки, уставленные пустыми рюмками и бутылками, а за дверью маленькой комнатки — старинную изразцовую печь, которой в пору моего детства в доме еще не было.
Я обошел все комнаты и вернулся на кухню. Распаковал чемодан, вытащил подарки для дядюшки и для Маргиты и вышел из дому. Какое-то время я раздумывал, нужно ли запереть дверь. И решил не запирать, только прикрыл поплотнее.
Дядюшка был уже дома. Он стоял у крыльца и курил.
— Ну, здравствуй, — приветствовал он меня. — Что, ходил смотреть? — Он кивнул в сторону дедова дома.
— Да, — ответил я.
— Ну и как? — спросил дядя.
— Да надо бы оштукатурить, заново облицевать, перекрыть крышу.
— Тридцать тысяч, — сказал дядя.
— Уж ты скажешь, — усомнился я, проявив тем самым полное свое неведение в подобных делах.
— Еще, поди, мало будет, — продолжал дядя. — Меньше чем за сорок крон в час ни один мастер не согласится. Да плюс хорошая жратва и бутылка водки в придачу, — перечислил дядя условия, без соблюдения которых нынче мастера не заполучишь.
Маргита услышала голоса и тоже вышла на крыльцо. Увидев ее в дверях, я вспомнил про подарки.
— Маргита, — сказал я, — я привез тебе подарок, — и вытащил приемник из упаковки, включил его и настроил на какую-то танцевальную музыку. — На, возьми, пусть он тебя развлекает, да бери же, — настаивал я, видя, что она не решается его взять.
Я насильно вложил приемник ей в руки и спросил дядю:
— А что ваши часы, ходят?
Я прекрасно знал, что часы уже лет десять висят без дела на гвоздике в комнате, но по тактическим соображениям начал издалека — дядюшка был крепкий орешек, еще потверже Маргиты.
— Черта с два они ходят, их уж и чинить никто не берется. Весной попал я в город, показал было их часовщику, а он как на меня накинется, я скорее ходу из мастерской, — словоохотливо отозвался дядя. — Чего, мол, вы с ними пристаете, раз пять уже их сюда таскали, не чинят теперь часы такой марки, запасных частей к ним нет.
— Стало быть, вам нужны новые.
— Мне нужны? Мне ничего не надо, — ответил дядя, видно заподозрив, куда я клоню.
— А я их уже купил для вас, вот они, возьмите, — сказал я и не мешкая сунул ему часы.
— Ты что, сдурел? — сказал дядя. — В лотерею что ли выиграл, вещи-то какие дорогие…
— Выиграл, — успокоил я его.
— Нет-нет. — Дядя все норовил вернуть мне часы.
— Возьмите их, а то обижусь, — сказал я серьезно. — Это хорошие часы, русские. Они вам будут долго служить.
Дядя принялся сосредоточенно изучать часы.
Россия, как я был наслышан о тебе от дядюшки! Его по многу раз рассказанные истории, чуть приправленные выдумкой, но в основе правдивые, глубоко врезались мне в память.
Обычно дядя начинал так:
«Грянула первая мировая, и меня вместе с другими тут же погнали на фронт. Два года я гнил в окопах, потом русские взяли меня в плен. А в плен я попал случайно, смех да и только. Летом дело было, на фронте всю неделю затишье, я и подумал, чего, мол, тут рассиживаться да грязью обрастать, пойду-ка лучше помоюсь как следует. Выбрался потихоньку с наших позиций и прямиком к березовой роще неподалеку. Я перед этим ночью туда в разведку ходил и углядел небольшое озерцо. К нему-то я и направился. Нашел озеро, вода в нем чистая, прозрачная, как слеза. Разделся — и в воду! Только начал мыться, как вдруг слышу — вдали стрельба, крики. Вот тебе и помылся! Не успел опомниться, а палят все сильнее и все ближе к роще-то, тут уж я смекаю, в чем дело. Русские в атаку пошли! Ну, думаю, через часок все это поутихнет, я тайком вернусь к своим, дай бог, чтобы меня покуда не хватились. Подползаю к нашим позициям, а у самого и в мыслях нет, что мы могли отступить. И вдруг вижу — по дороге шагают казаки, сердитые, такие, я прямо глазам своим не поверил, да уж сомнений нет — наши отошли на запад, и остался я один-одинешенек в тылу у русских!
Давай скорей назад, в рощу, и два дня жду контратаки. А ее все нет и нет, только голод меня донимает. Будь что будет, решил я подобраться поближе к позициям, может, удастся там съестным поживиться. Залег на краю кукурузного поля и поглядываю на курицу, которая забрела далеко от домов. А она ко мне все ближе и ближе, клюет себе да припрыгивает, ну, давай же, давай ко мне, маню ее про себя. Вот она уже в двух шагах, я весь напрягся, изготовился — вот-вот на нее кинусь — и вдруг чую, кто-то за мной наблюдает. Оглядываюсь — ан вот и он! За моей спиной стоит черноглазый казак, здоровенный детина. От смеха прямо давится, видать, уже давно за мной подглядывал. Вижу — держит меня на мушке, что будешь делать. Делать нечего! Спаси, господи, встаю, подымаю руки и, как овца, покорно бреду туда, куда он меня ведет».
— Русские часы, верно, — говорит дядя. — Только с чего это ты нам такие щедрые подарки делаешь, денег, что ли, девать некуда?
— Заслужили, — сказал я. — О доме заботились. Там сейчас только прибраться немного, и можно жить.
— Неужто и впрямь собираешься остаться? — недоверчиво спросил дядя.
— Собираюсь.
— Гм. — Дядя почесал в затылке. — Вот это новость.
— Дом пустует, грех не использовать, — объяснил я, но получилось неубедительно.
— Позови монтера, — посоветовал дядя. — Пускай электричество наладит, там с проводами не все в порядке.
— А где его искать?
— В Ольшанах, он на околице живет. Новый дом, как раз против кузницы. Некий Штефка, бог его знает, откуда он, только не из Ольшан, у него, кажется, только жена тамошняя. Он уж лет пять у нас электриком. Обслуживает Ольшаны, Вербное и все окрестные поселки. Я его каждую неделю вижу, мельком правда, когда он на своем трескучем мотоцикле мчится. Вон туда все ездит, на ферму, там вечно что-нибудь неисправно.
— Сегодня же пойду к нему.
— Не надо, лучше сходи завтра к вечеру. В субботу его верней застанешь дома. Носится без конца туда-сюда, эх-хе, тоже хлеб нелегко достается, — вздохнул дядя.
— Дядя, — сказал я, — мне нужен соломенный тюфяк или хотя бы пара старых мешков. Кровать там есть, но без матраса. — Я виновато улыбнулся, мне и впрямь было досадно, что я не могу справиться с этим делом самостоятельно.
— В чулане найдешь все что надо. А соломы на задворках сколько угодно, — махнул рукой дядя.
— Рудко, я сама тебе тюфяк набью, — подала голос Маргита, довольная подвернувшейся оказией помочь мне.
— Спасибо тебе, — ответил я и обрадовался, что она вызвалась сделать дело, за которое я не знал, как приняться.
— Ну, а теперь идем обедать, — нарушил дядя воцарившееся было молчание.
Мы вошли в дом, и тут вдруг ни с того ни с сего приемник заиграл так громко, что у нас чуть уши не заложило.
— Вот чертенок! Сам-то всего ничего, а какой крик поднял, — крутил головой дядя.
Всю мебель я притащил в кухню. Во всем доме мне больше всего правилась именно кухня. С ней было связано особенно много воспоминаний, она устраивала меня размерами и к тому же была теплая, светлая, и окно у нее выходило на юго-восток.
Маргита мне помогала. Она еще раньше набила тюфяк соломой и, хотя я не просил, принесла простыню, подушку, добротное одеяло и застелила мне постель. Мысленно я раскаивался в своем излишнем великодушии по отношению к жене. Почему бы не взять из дому хотя бы часть необходимых вещей, стеганое одеяло, к примеру, или подушку? Я был зол на самого себя и бормотал себе под нос проклятья.
Маргита вытащила из шкафа полки, подмела и вымыла пол, вытерла пыль. Закончив уборку, она присела на стул отдохнуть.
— Как ты хорошо убралась, — похвалил я ее.
— Да чего там, и говорить не стоит.
— Надо будет соорудить какой-нибудь столик. Если мне чего теперь и не хватает, так это стола.
— Да и стены не худо бы побелить, — заметила Маргита. — Раздобудь где-нибудь мел. Ондрей у нас весной побелил. Только мела было мало, на чулан уже не хватило.
— Побелить? Хорошо бы, конечно, — сказал я. — Но только не теперь, когда все прибрано. Может быть, весной, а пока и так проживу.
— Рудко, — заговорила Маргита. — Знаешь, ну, радио это, которое ты мне привез, оно долго может играть? — спросила она, смутившись.
— Наверное, долго, оно же новое.
— Я чего думаю, электричества-то у него хватит или нет?
— Ах, вот оно что. — Я понял, что ее тревожит. — Да, время от времени придется менять батарейку, но это пустяки, ты сама сумеешь это сделать.
— Правда? — спросила она, заметно оробев.
— Правда-правда, да ты не бойся, я покажу, как это делается.
— А батарейки эти самые можно достать?
— Две запасные я тебе привез, а когда кончатся и они, купим новые. Это обычные плоские батарейки, они всегда есть в продаже.
— У Границковых, что напротив, было радио с проигрывателем. Не знаю, может, оно и теперь у них есть. Так вот, пока хозяйка, тетка Границкова, была жива, я по вечерам к ним хаживала спектакли слушать. Усядемся, бывало, все в уголке, тетка включит радио, мы слушаем, слушаем, случалось, и всплакнем. О чем только не говорилось в этих постановках. А после смерти хозяйки — уж много времени прошло — я у Граннцковых не была, — сказала Маргита и, помолчав с минуту, продолжала: — Зять у них чудной — беспутный и пьяница. Мы как-то столкнулись с ним на заднем дворе у стога, он и давай приставать ко мне. «Отстань, — говорю, — как тебе не стыдно?» А он мне на это: «Да брось ты, все одно помрешь, дуреха ты эдакая». — «Помру, конечно, помру, да только не так, как ты», — говорю ему. Как не стало тетки Границковой, так я к ним и не хожу, бог знает, играет ли еще у них это радио.
— Теперь можешь слушать радио с утра до вечера, — сказал я. Я был рад, что угодил Маргите. Я и представить себе не мог, что она мечтает о радиоприемнике. Сказать по правде, я сперва собирался купить ей другой подарок. Что-нибудь по хозяйству или материю на платье, удобные туфли. И сам не знаю, почему в конечном счете я решил подарить ей приемник.