Млейнеки сперва только смущенно почесывали затылки, потом старший набрался храбрости слегка попенять Штевице:
— Пан Штевица, — сказал он. — Что это вам вздумалось обратиться бог знает к кому, ведь мы дали бы вам ничуть не меньше.
— Ах, вот оно что, вы про тот участок, — протянул плут Штевица.
— Да, мы про участок.
— Я же не знал, что вы тоже захотите купить.
— Мы бы купили. Если будете еще продавать, то мы купим.
— Буду продавать, хочу купить молотилку, а денег не хватает. Приходится продавать.
Таким манером Штевица продал братьям Млейнекам добрую половину остального надела, кое-что продал Гудецу, тоже из богатеев, и еще кому-то и заставил их всех заплатить втридорога, гораздо дороже, чем Шефлик.
Штевицева торговля земельными участками не понравилась Штефану Решетару с самого начала. Зачем этот мужик купил у Бабчана хозяйство, если тут же распродает его по частям, не раз гадал он про себя. Что за этим кроется, неужто он делает это без всякого умысла, можно ли объяснить подобные действия блажью, непостоянством характера Штевицы? Нет, ни в коем случае, этот человек производит впечатление продувной бестии, такой без умысла и шагу не ступит, он все делает обдуманно, убеждал он себя.
В конце концов все выяснилось.
На следующий год под рождество Решетар ехал поездом на север навестить брата. Пассажирский поезд несколько часов вез его долиной вверх против течения реки, и, утомленный ездой, он перестал обращать внимание, кто и когда входил в вагон.
Соседку по купе, сидевшую в метре от него, он заметил далеко не сразу, только когда проводник включил электрическое освещение.
— Соседушка, это вы? Откуда вы взялись, — воскликнул он в изумлении, потому что рядом с ним сидела Бабчанова.
— Штефан, надо же, — женщина всплеснула руками. — Куда это вы едете?
Они разговорились, и из ее рассказа Решетар узнал правду о том, что случилось с Бабчанами.
Из села они действительно эвакуировались последними. Наверное, поэтому на их долю выпали еще более тяжкие испытания, чем другим колонистам. Сначала они даже не знали, куда им податься, и уже по дороге решили искать приюта у Бабчанова старенького дяди, который жил совершенно один в деревушке у Штявницкого нагорья.
Старик принял их радушно, даже обрадовался, что они приехали: дескать, хоть кто-то будет при нем, когда смерть придет. Только Бабчан недолго пожил на новом месте, не прошло и года, как его не стало. Слишком близко к сердцу принял он страшные, трагические перипетии последнего времени. Да и дальнейшие события, обрушившиеся на человечество одно за другим, были столь же безрадостными, они угнетали его, убивали всякое желание что-либо делать. Он только и знал, что сидеть на кухне и крутить ручку приемника, слушал известия тех и других, пока не допереживался до смерти.
Детей у Бабчанов не было, поэтому, схоронив мужа, соседка осталась в избе одна со стариком дядей. В конце войны умер и он, ее уделом стало полное одиночество. Из родни у Бабчановой оставалась в живых только старшая сестра, но та жила слишком далеко.
Сразу же после окончания войны к вдове нагрянул Штевица и предложил продать ему хозяйство на юге. Раньше она никогда не видела этого человека, понятия не имела, откуда он пронюхал о возможности выгодной сделки. Она не собиралась возвращаться назад и далее не поехала взглянуть сама, а поручила адвокату съездить туда вместе со Штевицей и сообщить ей, в каком состоянии находится хозяйство. Адвокат был тот второй человек, который приезжал тогда со Штевицей на машине, соображал Решетар, пока Бабчанова повествовала ему о событиях тех дней.
Оба потом приехали к ней, и адвокат заверил ее, что дом разграблен и отчасти даже разрушен, так что придется строиться заново. Штевица добавил к этому, что земля в нынешних условиях тоже не представляет большой ценности. Он уверял, что землю в самое ближайшее время заберут под колхозы, — чтобы женщина ненароком не раздумала и не запросила больше, чем он намеревался дать.
Когда они подсунули договор о купле-продаже, она без колебаний подписала его. Так Штевица за смехотворно низкую цену приобрел хозяйство Бабчана.
Нет, Штевица никогда не был крестьянином и не собирался им становиться. Хотя он и делал вид, что его первая и последняя привязанность — машины, но и это не соответствовало истине. По-настоящему он был только ловчилой-спекулянтом, который держит нос по ветру всех направлений, чтобы вовремя учуять, откуда ветер дует в данный момент, и угадать, откуда подует завтра. Никогда в жизни он не приложил руку к настоящему делу и, словно клоп, сосал чужую кровь. Он паразитировал на чем угодно: на людских несчастьях и страданиях, на людской глупости и жадности, на недостатках в общественной жизни, на доверчивости простых людей, на их наивной, безграничной вере в человека.
Деньги, полученные за проданные земли, Штевица немедленно пустил в оборот. Свойственными ему методами он накупил различных машин, в том числе и долгожданную молотилку, а через несколько месяцев приобрел в близлежащем городке доходную слесарную мастерскую. Ее владелец, некий Фишман, в срочном порядке собрался выехать в Палестину и был рад, что нашел покупателя.
После всех этих удачных коммерческих операций Штевица в скором времени стал одним из самых состоятельных людей в селе. Он заважничал, уже не торчал день-деньской дома, а все чаще появлялся на людях в корчме, где ему попадались такие, кто соглашался принимать от него угощение и слушать его хвастливые речи, которые всегда были у него наготове, после первой же рюмки они потоком лились из гортани.
Чаще всего он любил повторять одну фразу: «Нет такой дорогой вещи, чтобы ее нельзя было купить, не родился еще такой человек, которого бы я не купил…»
Все у него шло как по маслу. К молотилке он нанял механика, который работал у него за жалованье, а Штевица клал в карман чистую прибыль, в мастерской трудились два надежных подмастерья, над которыми он осуществлял только общий надзор; казалось, фортуна всегда улыбается ему — он даже не прилагал особых усилий, а все удавалось.
Да, ему все удавалось, и вдобавок он мог всласть посмеяться, видя, как Млейнеки, Гудец, бедняга Шефлик, который все еще выплачивал ссуду, да и все прочие, кому он продал земельные участки, корчатся от злости за то, что он провел их, что оказался предусмотрительней, чем они. В округе создавались первые единые сельскохозяйственные кооперативы, а немного погодя такой кооператив образовался и у них в селе.
Через некоторое время Штевица почувствовал, что ситуация в стране все больше складывается не в его пользу. Без долгих раздумий он продал молотилку, трактор и кое-что из остального инвентаря, который успел накупить, и очень вовремя, потому что мастерскую в городе продать он уже не успел.
Смеркалось, старый Решетар как раз впускал гусей во двор, когда за Штевицей все-таки приехали.
Шофер и еще один человек, которые вышли из машины, Решетару были незнакомы, а третьего он узнал. Это был секретарь национального комитета, ровесник его сына.
— Добрый вечер, — поздоровались приезжие.
— Здорово.
— Вы его видели, он там? — спросил секретарь, кивнув в сторону дома Штевицы.
— Я его не видал, мне сын сказал, что он вернулся. Но надо полагать, он в доме, оттуда слышался какой-то стук, — ответил Решетар.
— Тогда пойдем посмотрим, — решил секретарь, и все трое направились к дому напротив.
Решетар загнал гусей в хлев на заднем дворе, вышел снова на улицу и стал с любопытством наблюдать, что за всем этим последует.
Однако ничего не происходило, по крайней мере он ничего не видел, и немного погодя он несмело зашел к Штевице во двор.
— Забаррикадировался, — сообщил ему шофер и показал на входную дверь.
— Давайте откроем, и дело с концом, — решительно сказал второй незнакомец и подошел к двери. Он навалился на нее плечом, пытаясь отворить. — Карол, дай мне какое-нибудь полено, — попросил он шофера и, пока тот ходил за поленом, попробовал открыть окно, которое выходило на веранду.
Слегка приотворив его, он всунул в щель кусок штакетника, валявшийся под ногами, и старался взломать запор.
Шофер нашел чурбак и недолго думая принялся колотить им по деревянной филенке двери.
Секретарь в растерянности смотрел на обоих, явно не одобряя их действия.
Когда шофер ударил так сильно, что двери, казалось, вот-вот разлетятся, секретарь вмешался.
— Погодите, нельзя же так, — остановил он их, подошел к дверям и громко закричал: — Пан Штевица, откройте! — подождал немного и, поскольку старик не отзывался, продолжал: — Это же бессмысленно, вернитесь в приют. Вы больны, вам нельзя тут оставаться, не делайте глупостей. — Он опять замолчал и стал прислушиваться к наступившей тишине, потом прибавил уже сердито: — Пан Штевица, отворите, иначе мы войдем силой!
Старика, однако, его угроза не испугала. В доме не подавали никаких признаков жизни.
Тот, что занимался окном, не оставил своих попыток открыть его и вскоре добился некоторого успеха. Ему удалось взломать задвижку, запиравшую внешнюю раму, и окно с треском отворилось. Парень засмеялся и уже собирался заняться внутренней рамой, как в этот момент за стеклом показался сам хозяин дома. Он на диво быстро вышел из темного коридора. Наверняка все это время стоял за дверью. Прислонясь спиной к стене, он смотрел на людей перед собой, и его губы искривила непонятная усмешка, которая наводила на мысль, что старик задумал какую-то каверзу.
Несмотря на сгущающиеся сумерки, стоявшие снаружи совершенно отчетливо видели длинный мясницкий нож, который Штевица держал в правой руке.
Первым нарушил молчание секретарь. Негромко, уже без начальственных ноток в голосе он сказал:
— Пан Штевица, выйдите сюда. Я не хочу делать вам ничего плохого…
Хозяин дома даже не шелохнулся.
— Ножом нас не запугаешь, — крикнул шофер, которому все эти церемонии с сумасбродным стариком надоели до чертиков. Он подошел к окну, уперся обеими руками в раму и попытался выставить ее внутрь.