— Доброе утро.
— Доброе утро, — ответила Ирма, больше всего желая, чтобы сосед скорей пошел дальше, поскольку не сомневалась, что в соседней избе, прижавшись лицом к оконцу чулана (оно единственное выходило сюда), следит за ним ревнивая Илуша, истеричная супруга этого сорокапятилетнего добряка, не изменявшего ей даже в мыслях.
— Наконец-то дождь прошел.
— Да.
— Лило как из ведра, только и этого мало. Ну да, — он копнул землю носком ботинка, — даже на два пальца в глубину не прошло. Вечером опять бы ему пролить.
— Может, и прольет, — отвечала Ирма и наклонилась над корытом, давая понять соседу, что ему пора идти. Она еще не забыла сцену, которую ей закатила Илуша прошлой зимой.
Сосед Апро выпил тогда больше, чем ему полагалось. Из города, где он работает в какой-то строительной организации, он приехал уже затемно. Шел обычным путем мимо Ирминого дома. Только, видно, нечистый его попутал, и оказался он у нее во дворе, где-то около сарая, и там гремел железным хламом. Пес узнал соседа, не залаял. Ирма услышала, что кто-то ходит по двору, но побоялась выйти. Только позднее, когда пес заскулил под дверью, она зажгла электричество во дворе и с опаской вышла на крыльцо.
Сосед лежал поодаль на голой земле и спал. Кое-как она затащила его в кухню, и Апро тут же опять уснул, так и не поняв, где он, собственно, находится.
Ирме не пришло в голову ничего более разумного, как сбегать к Илуше и попросить ее забрать своего мужа. По дороге она объяснила ей обстоятельства, при которых Апро очутился у нее в кухне, но ревнивая женщина предпочла иную, более пикантную версию этого дела. У Ирмы до сих пор звенит в ушах ругань и угрозы Илуши:
— Если тебе гулять приспичило, найди парня себе под стать. А это отец семейства, шлёндра ты эдакая. Или отправляйся в бордель, там тебе досыта дадут! Чтоб тебя кондрашка хватил…
Ирма остолбенела от этих обвинений, даже не стала оправдываться. Илуша с той поры смотрит на нее волком и чернит где только может, выдумывает разные истории. И сыну, четырнадцатилетнему Мишко, запретила ходить к Ирме. Раньше он кое-как справлялся с ее поручениями, приносил ей из лавки что нужно, теперь же Ирме приходится время от времени самой ездить за покупками в город. В Ветерном нет магазина, а к колонистам ходить она не хочет…
Но Апро не отреагировал на сдержанность Ирмы. Он зажег сигарету, затянулся раз-другой и сказал:
— А я в город еду. Десятичасовым. Время еще есть. Еду, да не знаю, может, зря. Мне нужны покрышки для велосипеда, говорили, должны привезти. — Он замолчал, опять затянулся и продолжал: — Вон у соседей, — он кивнул головой в сторону поселка колонистов, — похороны сегодня. Старуха Беркова померла, мать Йожо, — добавил он и проницательно посмотрел на Ирму, потом закашлялся. — Вчера на работе говорили. От сердца.
— Умерла? — шепотом сказала Ирма. — Но ведь она еще нестарая была.
— Нестарая, да, — согласился Апро. — Ну, я пошел, — сказал он и зашагал дальше.
— Постойте, вы говорите, сегодня похороны?
— Сегодня.
— А во сколько?
— Не знаю точно, где-то после обеда, — бросил он на ходу через плечо.
Ирме припомнился тот день десять лет назад, когда она впервые пришла в дом Берков. Хотя она старалась не подавать виду, она страшно волновалась, думая, как ее примет мать Йожо. Предупредительное, ласковое обхождение поразило ее; она представила себе своего отца, его недовольное лицо, когда он узнает, что она была у Йожо, и все в ней перевернулось; и она поклялась отстаивать свою правоту перед отцом.
Надо бы пойти на похороны. Ведь она хорошо знала покойницу и ничего плохого от нее не видела. Наоборот, она испытывает чувство вины за то, что не сбылись надежды матери единственного сына, но можно ли ей ни с того ни с сего войти в тот дом, от которого она так упорно отворачивалась все эти годы? Не восстановила ли она против себя людей из поселка, не истолкуют ли они ее приход превратно?
Она стирала белье и все думала, как ей поступить.
По обычаю этого края прощаться с покойной будут, видимо, у нее дома, во дворе. На кладбище все совершится быстро. Надо пойти да кладбище, там она будет не так заметна, решила Ирма. Кроме родных и близких, которые соберутся в доме умершей, проститься с Паулиной придут и другие люди из окрестных мест. Как повелось исстари, они соберутся неподалеку от кладбищенских ворот под старой грушей, склонившей свои ветви над дорогой, и будут ждать траурную процессию. Они будут стоять, пока процессия не пройдет в ворота, и, когда близкие обступят могилу, тронутся и они, подойдут и станут поодаль среди других могил.
Ирма наскоро достирала, сделала самое необходимое по дому и, взволнованная неожиданной вестью, стала собираться в дорогу.
Она взяла острый нож и пошла в сад. Срезала несколько свежих роз с кустов, выбирая только те, что росли на длинных стеблях.
Вернувшись в кухню, она собрала розы в красивый букет и положила на стол.
Тщательно умылась, причесалась, надела выходное платье. Долго, внимательно разглядывала себя в большом зеркале.
Прежде чем выходить, на минутку присела.
Кто знает, на какой час назначены похороны, размышляла она. Надо сначала зайти на станцию. Палушка наверняка имеет более точные сведения, чем сосед Апро. Пожалуй, надо идти, решила она. Если окажется, что еще рано, она посидит на станции.
Поднявшись со стула, она снова придирчиво осмотрела себя в зеркале, пригладила волосы. Удовлетворенная результатами осмотра, взяла букет, вышла и заперла двери.
Как всегда, за ней увязался пес. Он бежал за ней довольно долго вдоль железнодорожной линии. Бежал бы и дальше, да Ирма прогнала его.
— Каро, иди назад и карауль дом. Я скоро вернусь, — приказала она собаке, а та медлила с выполнением приказа. — Слышишь ты, сейчас же домой! — сказала Ирма энергично, и на этот раз собака послушалась.
За четверть часа она дошла до станции. Там было пусто, в это время пассажирские поезда не ходили.
На дверях станции висел замок. По субботам, воскресеньям и в праздничные дни Палушка не продавала билеты, пассажиры покупали их прямо в поезде у кондуктора.
Ирма обошла станционную будку, прошла через дворик и остановилась у дверей квартиры железнодорожницы. С минуту колебалась, потом все-таки решилась и постучала.
— Это ты? — удивилась Палушка, увидя ее на пороге. — Проходи, садись. — Она усадила Ирму, а сама продолжала заниматься своим делом.
Приход Ирмы не был для нее неожиданностью. Они знали друг друга с детства. Старшая сестра Палушки, сейчас живущая в столице, была ровесницей Ирмы, когда-то они вместе играли. Когда Ирма едет в город, она всегда приходит на станцию пораньше, чтобы поговорить. Палушка удивилась только тому, что Ирма пришла в такое время, когда между поездами большой перерыв.
— Я собралась на похороны, только не знаю, не поздно ли, — объяснила Ирма.
— Паулинки? Еще время есть. Я тоже пойду. В три часа ее хоронят.
Ирма взглянула на часы на стене, висевшие над столом. Они показывали половину второго.
— Слава богу, — вздохнула она.
— Несколько дней назад я с ней разговаривала. Кажется, в понедельник это было. Она ехала к сестре. И выглядела хорошо, ничего не было заметно, и на тебе вдруг такое! — говорила Палушка, убирая чистую посуду в буфет. — Вот так, не успеешь оглянуться, и нет человека. Добрая была душа Паулинка, такие люди как раз и умирают раньше, чем всякая сволочь.
Ирме было больно слушать речи Палушки. Хотя она была уверена, что та навряд ли помнит, какие отношения некогда связывали ее с Йозефом, все равно что-то остро кольнуло в груди, будто ударило в сердце электрическим током, и разом вспыхнули старые сомнения, стали расти как снежный ком.
Ирму опять стали терзать сомнения, надо ли ей идти на похороны. Она совсем было смирилась с мыслью, что вернется домой, как Палушка опять заговорила, и ее слова, доносившиеся до слуха Ирмы будто из далекого далека, вновь укрепили ее в прежнем решении.
— Пойдем с ней проститься, отчего ж не пойти. Ведь мы ее знали, и она нас знала. Я вижу, ты и розы для нее принесла. Какие красивые! Мне кажется, она из всех цветов больше всего любила розы.
Она вытерла стол, повесила тряпку на крючок, сняла передник и сказала:
— Пойду и я собираться, а ты пока погляди журналы.
Ирма листала страницу за страницей, кое-где задерживаясь, чтобы рассмотреть гибких красавиц, изображенных на картинках, но мыслями была далека от их искусственного сладкого мира.
Снежный воскресный день перед рождеством много лет назад. После обеда отец не пошел вздремнуть, как обычно делал в воскресенье, а остался в кухне и хмуро глядел в окно.
С минуту она колебалась, потом все же переоделась в нарядное платье и стала обуваться. Тогда он, все еще стоя у окна, процедил сквозь зубы:
— Куда собралась?
Ирма не ответила да, пожалуй, и не услышала его вопроса. Она уже жила ожиданием встречи с милым.
— Я спрашиваю, куда идешь? — Отец повысил голос.
Только тогда она подняла на него глаза и сразу заметила, что лицо отца побелело и изменилось, стало чужим.
Ей стало страшно, но она ответила спокойно:
— Да так, погулять. Зайду к Кате, а там будет видно.
— А ты, случайно, не с колонистом встречаешься?
Она опустила глаза, и это совсем вывело отца из себя.
— Отвечай! — крикнул он, подошел к ней и встряхнул с такой силой, что ей показалось, она сейчас рассыплется на кусочки. — Где ты с ним встречаешься? — спросил он и, не получив немедленного ответа, опять встряхнул дочь, сильнее, чем прежде. — Говори! — приказал он, едва шевеля губами. — Живо! — и отошел от нее на шаг в сторону.
Ирма вся сжалась, рот скривила гримаса плача, но она молчала.
Неожиданно отец шагнул вперед, размахнулся и ударил ее по лицу. Она приложила руку к щеке и, как бы не веря тому, что произошло, открыла глаза и посмотрела на отца. Потом упала на лавку и громко заплакала.