Каян жил в поселке лет семь-восемь, в доме, купленном у наследника Игнаца. До этого он жил где-то в городе. Йозеф знал только, что Каян — репатриант из Венгрии, один из тех, кто вскоре после войны вернулся в родные места; что запущенный участок Игнаца преобразился до неузнаваемости и Каян выращивает под пленкой овощи, которые сдает заготовительной организации.
Посетитель чувствовал себя неуверенно, не знал, с чего начать.
Йозеф предложил ему присесть и ждал, когда тот сообщит о цели своего визита.
— Я заходил к вам уже несколько раз, да все неудачно. Не сердитесь, что я пришел вот так, вечером, мне хотелось бы узнать прямо от вас… — Он запнулся, но тут же продолжил: — Прямо от вас: вы в самом деле думаете продавать дом? — У него явно отлегло от сердца, когда он закончил свой вопрос.
— Я думаю продавать дом? А кто вам это сказал? — поразился Йозеф и поглядел на Каяна несколько проницательней, чем собирался.
— Не сердитесь, народ говорит, что, может, вы будете продавать, ну, я и решил спросить…
— Да я вовсе не сержусь, с чего бы. Хорошо, что вы пришли прямо ко мне, это правильно, — сказал Йозеф с улыбкой.
— Вы знаете, сын у меня вернулся из армии, оглянуться не успеешь, как женится. Если бы вы в самом деле хотели продать дом, нам бы это пришлось очень кстати. То есть им, молодым, — сказал Каян. — Ну и нам, конечно, будет лучше, если они станут самостоятельными хозяевами, знаете, как это бывает: у нас, пожилых, свои взгляды на жизнь, у молодых свои. — Он взглянул на хозяина и добавил: — Вот почему я решился к вам прийти, чтобы знать, как тут обстоят дела.
— Ну что ж, скажу: я еще об этом серьезно не думал, — сказал Йозеф и покривил душой. На самом деле он думал об этом довольно часто, а последнее время даже весьма часто. — Может, продам, а может, и нет, — сказал он.
— Ага. — Посетитель почесал голову. Ответ ничего не прояснял.
— Я еще не решил. Есть у меня кое-какие планы, только не знаю, осуществимы ли они.
— Ну да вам видней, конечно, — быстро произнес Каян, — но, с вашего позволения, я зайду к вам еще разок, осведомиться. Вы знаете, если бы молодые жили в поселке, им же было бы легче. Мы бы и за детьми присмотрели, и в саду подсобили.
— Ладно, я подумаю и дам вам знать. Я не буду водить вас за нос, — честно пообещал Йозеф.
— Вы бы нам этим и еще одну услугу оказали. Моей матушке уже за семьдесят, она живет одна в городе и последнее время прихварывает. Страшно оставлять ее без присмотра, а тогда мы взяли бы ее к себе, — сказал Каян.
— Ваша матушка живет в городе?
— Да, и пока мы не переселились сюда, мы жили с ней вместе. Тогда она еще не соглашалась ехать с нами.
— А где она живет, в коммунальном доме?
— Нет, в собственном, — отвечал Каян.
— А в какой части города? — спросил Йозеф, взглядом торопя ответ собеседника.
— На острове она живет, примерно посередине острова. — Каяна явно удивила заинтересованность Йозефа.
— А матушкин дом вы будете продавать? — Йозеф уже овладел собой и задал вопрос спокойным тоном.
— А что с ним делать, продадим. Это маленький домишко, комната, кухня, маленькая комнатка, около дома садик, примерно шесть аров.
— Есть какие-нибудь удобства?
— Есть; правда, это еще я делал. Ванная, канализация, электробойлер, в общем, все. Да, под домом большой подвал.
— Вы говорите, на острове. Это хорошо, что именно там, — улыбнулся Йозеф.
— А почему хорошо? — не понял Каян.
— Послушайте, пан Каян, а что вы скажете, если я предложу поменять свой дом на домик вашей матушки?
— Вы шутите? Ваш дом гораздо больше…
— Нет, не шучу.
— Я бы согласился. — Каян засмеялся. — И все было бы гораздо проще, мы одним росчерком пера решили бы все вопросы у нотариуса, да, я бы согласился, право слово, согласился!
— Я еще раз все взвешу, обдумаю. — Йозеф протянул Каяну руку. — И сам приду к вам с ответом. — Он проводил гостя до самого шоссе.
Вернувшись домой, он сел за стол и долго размышлял над неожиданно сложившейся ситуацией.
Но родительский дом есть родительский дом, так просто с ним не разделаешься; тут прошло твое детство, всегда он будет у тебя перед глазами, будешь видеть его во сне, не торопись, рассуждай трезво и здраво, нашептывал ему голос где-то внутри.
До ночи он вел подсчеты, взвешивал все аргументы «за» и «против», но чаши весов так и остались в равновесии до того момента, когда он начал засыпать.
С посещения Каяна прошло два дня. На дворе резко похолодало, под утро были заморозки на почве. В середине дня подул сильный северный ветер, пахнул снегом и льдом, в одну минуту смахнул листву с деревьев и разогнал листья по углам.
Йозеф отправился на работу на велосипеде, однако вечером, возвращаясь, весь окоченевший, домой, поклялся больше на нем не ездить, а положиться на автобус.
Хорошо еще, что северный ветер дул сбоку, а не в лицо.
Вернувшись домой, он скорее затопил плиту, подбросил в огонь угля и ждал, пока разгорится.
Он переоделся в теплую одежду и решил пойти поработать на участке — собрать в кучу сухую картофельную ботву, траву и листья. Давно пора было это сделать, да он все откладывал со дня на день.
И тут в дверях кухни возникла тетка Маргита.
— Здрасьте, откуда вы? — сказал он.
— В родительский день недосуг было, ну а теперь вот приехала, — отвечала она.
— Вы каким приехали?
— Двенадцатичасовым.
— Что ж вы не дали знать, я бы отпросился с работы пораньше. — Ему было досадно, что она приехала, когда его не было дома.
— Да к чему тебе, я на кладбище сама сходила, потом у соседки посидела.
Он растерянно предложил ей присесть и стал соображать, чем ее угостить.
Горячей пищи в доме не было, он мог предложить ей кофе, или чай, или вино…
Она уловила его беспокойство, быстро сказала:
— Не волнуйся, я не голодна.
— Может, капельку вина?
— Спасибо, мне нельзя, я лекарства принимаю, — ответила она и обвела испытующим взором помещение.
Йозеф сел напротив тетки и приготовился к очередному разговору.
Вскоре выяснилось, что тетку беспокоило будущее племянника.
— Я считала, что ты еще передумаешь. И Цильке сказала только половину правды, не хотела сразу захлопывать перед твоим носом ее двери. А сейчас слышу такие вещи, что лучше бы уж я тогда разом все и покончила. И жила бы теперь спокойно, — сказала тетка.
— Я выразился тогда совершенно ясно, — ответил Йозеф, пожав плечами.
— И все-таки я была убеждена, что ты это просто так говоришь! Выходит, я ошибалась.
— Я тут ни при чем.
— Ты что же делаешь, Йожко? Говорят, распродал птицу, хозяйство забросил. — Тетка качала головой.
— Распродал, мне она не нужна.
— И опять стал ходить к дочке Селецкого, мало тебе одного урока?
— Это, полагаю, мое дело. — Йозеф нахмурился.
— Не только твое, нет, не только твое. Будь жива твоя мать, я бы не стала говорить, а теперь скажу. Знаешь ты, что это был за человек? Что он творил, когда нас отсюда гнали? Знаешь, ты слышал об этом, хотя сам не можешь помнить! Поэтому должна тебе напомнить я! — Тетка умолкла, склонила голову и о чем-то задумалась.
Йозеф не возразил ей ни словечка.
— Надо бы тебе быть рассудительней, ведь не ребенок, в твоем возрасте к таким вещам надо подходить осмотрительно, — недовольно произнесла тетка.
— Как делаю, так и делаю. В конце концов, свою жизнь могу я устроить по своему разумению, или как? — ответил он резко.
— Да, уж ты можешь, господи боже! — ужаснулась тетка Маргита. — С тобой не договоришься.
— Почему же, просто вы не хотите меня понять.
— Да тебя не поймешь, поступай как знаешь, — сказала тетка и оскорбленно замолчала.
Они долго сидели не говоря ни слова. Потом Йозеф встал и подбросил угля в огонь.
Тетка тоже встала, посмотрела на часы и начала собираться.
— Куда же вы? — спросил он.
— На станцию, еще поспею на пятичасовой, это удобный проезд, — ответила она.
— Куда же вы на ночь-то глядя? — сказал он совершенно искренне.
— В полдевятого буду дома. — Она повязала платок, взяла в руку сумку и вышла из комнаты.
В коридоре остановилась, бросила косой взгляд на племянника и решительно попрощалась.
Ее «прощай!» долго висело в воздухе, придавливало его, душило, угнетало.
Он подождал, пока стемнеет, потом оделся и пошел к Каяну.
На другой день Йозеф попросил на работе два дня отгула.
К Ирме в Ветерный он не зашел, а наутро вместе с Каяном уехал в город.
Был холодный, уже почти по-зимнему холодный день. Ветер гнал с севера на юг тяжелые серые тучи, из них пахнуло первым снегом.
Когда мужчины в городе сошли с поезда, обоих прошиб озноб, не удивительно поэтому, что оба одновременно подумали об одном и том же.
— Недурно бы зайти в буфет, пропустить по двести граммов горяченького, — быстро произнес Йозеф.
— То же самое хотел предложить и я, — усмехнулся Каян.
Они вошли в пристанционный буфет. Йозеф заказал напиток, которым благоухало не только помещение буфета, но и вся станция.
Они пили грог не спеша, прихлебывали горячую жидкость, наслаждались ее ароматом. Когда стаканы опустели, Йозеф поднялся и буркнул:
— Давайте по второй.
— Постойте, постойте, соседушка, теперь моя очередь, вы сидите, — возразил Каян и вскочил живо, как юноша.
Выпив по второй, они встали из-за стола, застегнули пальто на все пуговицы, надвинули кепки на лоб и отправились дальше.
Наискосок через город шагали они к мосту. Молча шли по улицам, ветер дул им в спину, подталкивал вперед. На мосту он дул еще сильней, там ему было где разгуляться. Придерживая кепки руками, они быстро скатились вниз с моста.
Только в затишке начали разговаривать.
— Пойдемте вот тут, этим переулком, где тополя, повернем направо, и мы на месте, — сказал Каян.
— Какая это улица? — спросил Йозеф.
— Сиреневая.
— Хорошее название, душистое, — он улыбнулся.