Жена лишь вздыхает и терпеливо ждет, пока муж успокоятся.
— А какие у нее колесики? — немного погодя спрашивает он.
— Наверное, резиновые, — отвечает жена, в раздумье пожимая плечами. — То-то будет славно, захочешь — поедешь в сад, а то и на улицу, под вербы. Вздремнешь в тенечке, освежишься и воротишься назад, как заблагорассудится. И я тебе не нужна буду. А поездишь туда-сюда — и аппетит нагуляешь, поешь получше, — улыбается она, представляя себе эту счастливую картину.
— Как соберешься в магазин, позвони Зузе по телефону, не забудь, — повторяет старик, потом поудобнее устраивается в кресле и добавляет: — Хотя, думаю, лучше бы корзиночку ягод отнести в город да всучить кому следует.
— Зузка уже пробовала и так и сяк, а теперь надо просто подождать.
— Да, не умеете вы дела делать, — сетует старик. — Не умеете, — подчеркнуто повторяет он.
Жена не возражает ему.
Старик принимается шарить в карманах, потом поворачивает голову и просит:
— Погляди-ка, где у меня курево…
Жена идет домой, и вскоре возвращается, протягивая мужу пачку папирос и спички.
Закурив, он выпускает дым, откидывается на спинку кресла и упорно глядит прямо перед собой.
Курит и молчит.
Жена отправляется по своим делам.
Старикан молчит долго, нескончаемо долго. Солнышко уже у него за спиной, а он все еще упорно смотрит на восток. В просветы меж трухлявыми стволами виднеется мир, которого ему теперь будет не хватать всю весну и лето — а до осени еще так далеко!
Дорога, вьющаяся по полю, давно уже утратила свое очарование. Нет тут гладких, накатанных колей, кое-где припорошенных пылью, посредине не видно зеленой поросли, не растут по обочинам божий хлебушек, дикий клевер и разные обычные травы. С самого начала весны гусеницы тяжелых тракторов в зародыше подминают под себя полевую жизнь, оставляя на почве глубокие, резко очерченные борозды, которые после дождей делаются твердыми как камень.
Поэтому Катарина отправилась в путь не по этой ухабистой дороге, а полем, вдоль рядов кукурузы, где не нужно то и дело глядеть под ноги, чтобы не налететь ненароком на какую ни то колдобину.
И только у самого поселка, где поле смыкается с садами, ступила она на большак. Прошла по нему шагов пятьдесят; тут неровная дорога вливается, расширяясь, в широкое пространство площади, формой напоминающей прямоугольник, по бокам обнесенный низкими заборчиками. Площадь относительно ровная, ее не испоганили рытвинами тракторы, а если это и случалось, го жители поселка киркой, лопатой или заступами ликвидировали причиненный ущерб.
Спереди упомянутый прямоугольник площади замыкает приземистое одноэтажное здание из темно-красных обожженных кирпичей, покрытых матовой глазурью. Однако даже глазурь на фасаде не может скрыть того факта, что здание не завершено. Перпендикулярно к площади, по которой теперь шагает Катарина, ведет еще одна дорога, она тянется вдоль неоштукатуренного здания, в западном направлении. Эта дорога укреплена щебенкой и мелким острым каменьем, не разрыта, и какое-то время в году по ней разрешается ездить частным автомашинам. Километром ниже, у перекрестка, дорога переходит в основательное, заасфальтированное шоссе с крепкими, надежными обочинами. Кто его знает, что помешало строителям довести шоссе до самого поселка, туда, где людям оно позарез необходимо. Может, они перерасходовали деньги, отпущенные на строительство, а может, рабочих перевели на строительство другой, более важной магистрали, и теперь им все не удается довести дело до конца и вернуться обратно. А может, строители тут вообще ни при чем, поскольку решает за них кто-то другой. Наверное, кое-кто посчитал, что это баловство и зряшная трата средств — подключать к большому миру еще и этот богом забытый поселок. Десяток-другой стариков и старух, что остались тут, и так доживут свой век, обойдутся и без дороги. И почтальон пусть тоже не сетует. А в грязь, непогоду или пургу пусть оставит повозку на перекрестке, пройтись пешочком ему не повредит, по крайней мере не растолстеет. Со временем пенсии, газеты, письма разносить будет некому — перемрут адресаты, и работы у почтаря поубавится. Наверное, в районе или еще где повыше размышляли таким вот образом. Да и то сказать, у подобных размышлений есть своя логика.
На пересечении дорог стоят два дома. Тот, что побольше, фасадом обращен к асфальтовому шоссе, а главный вход в другой ведет с боковой дорожки. В доме побольше разместился магазин, где торгуют самым разнообразным товаром. Жители окрестных деревень и никому не ведомых хуторов, что еще уцелели тут после последнего наводнения, рады-довольнехоньки, поскольку в магазине можно найти все, что им надобно, а равно и то что им не надобно вовсе. Стоит покупателю загодя упредить заведующего и продавца (тот и другой — в одном лице), что его интересует товар, которого, как правило, сегодня в магазине не имеется, можно быть уверенным, что через неделю-другую нужную вещь Пишта хоть из-под земли, но достанет. Так что здесь тоже можно приобрести, скажем, мотоцикл, цветной телевизор, специальное устройство для поливки садового участка, автоматическую стиральную машину, чайный сервиз из китайского фарфора, увлекательный роман, отрывки из которого передавали по радио, газовый баллон и даже картину в роскошной раме — точно такую же недавно приобрел себе сосед.
Один угол в просторном салоне магазина отведен под буфет. Там стоят два столика со стульями, так что можно сесть, заказать себе копченой рыбы, колбасы, сосисок или подогретый суп из консервированного рубца. Жажду можно утолять, выпив газированной воды с малиновым сиропом или пива «Золотой фазан», а то просто стакан минеральной воды. Если же тебя одолевает тоска или мороз подирает по коже — тут тоже легко горю пособить, опрокинув стопку-другую па́ленки или же отведав ликера, а ликеров у Пишты большой выбор — и сладких, и с терпким привкусом, и горьковатых.
В магазине у Пишты можно получить и черный кофе, и чай, и даже глинтвейн.
Трактористы, да и все прочие кооперативщики, те, кто работает на окрестных полях, частенько наведываются к Пиште в закуток. Летом можно раздавить бутылочку-другую пивка и во дворе. Под сводом густопереплетенных виноградных лоз даже в самую страшную жару всегда приятно и прохладно.
Завмаг с семьей живет прямо тут, в том же доме. Час открытия и закрытия своего торгового заведения он с легкостью передвигает, приспосабливаясь к действительным, реальным нуждам своих клиентов.
Уже много лет — ко всеобщему удовольствию — заведует Пишта этим магазином. И за все это время органы народного контроля ни разу не отмечали у него недостачи в кассе; «Книга жалоб и предложений» здесь девственно чиста.
Магазин — своеобразный центр довольно большой округи. Помимо всего прочего, он еще служил людям в качестве телефонной станции. Отсюда в случае нужды можно вызвать врача, милицию, священника, просто поговорить со знакомыми или родственниками.
Вот сюда-то и направилась сейчас Катарина. Но сперва ей предстояло одолеть кусок дороги, где никогда не обходится без более иди менее длительной задержки.
Вот и сегодня, стоило ей только свернуть с широкого простора площади на укрепленную щебенкой дорогу, как тут же натолкнулась она на Барбару, троюродную сестру со стороны матери.
Барбара рада случаю поболтать.
— Катка, ты куда намылилась, не в мага́зин ли? — едва завидев Катарину, кричит она.
— В мага́зин, — отвечает Катарина, подходя поближе к забору.
— Я туда уже бегала поутру за хлебом. Народу набралось — пропасть, в очереди пришлось постоять.
— А хлеба всем хватит?
— По-моему, хватит.
— А бутылочное пиво было?
— Крепкое — десяти- и двенадцатиградусдое.
— И темное тоже?
— Вот этого не скажу, — признается Барбара. — Не интересовалась, мы темное не пьем.
— Ну ладно, какое останется, такое и куплю. Возьму домой несколько бутылок, — решает Катарина.
При мысли о пиве ей сразу хочется пить. Войдя во двор, она просит Барбару принести стакан.
— У колодца есть.
Катарина вынимает из колодца ведро свежей студеной воды, зачерпывает стаканчиком и с наслаждением пьет. Хозяйка садится на лавочку в тенек.
— Посиди маленько, куда торопиться, магазин от тебя не уйдет. — Подвинувшись, она предлагает Катарине место рядом с собой.
— Ну разве маленько, ведь мой-то, что ребенок, без подмоги не обойдется.
— И что, не получшало ему?
— Да как может получшать старому человеку, — отмахивается Катарина.
— Не станет на ноги?
— Видно, уж нет, не станет.
— Ну что ж поделаешь, жизнь — она такая. — Хозяйка настраивается на глубокомысленный лад. — По крайней мере не бьет тебя больше, — добавляет она ободряюще.
— Больше не бьет, — усмехается Катарина.
— Ну а дочери? Не думают возвращаться домой? — выпытывает Барбара.
— Этого еще не хватало! Что бы они тут делали? — решительно возражает Катарина. — В городе им лучше, если бы я могла — да не могу вот, — тут же перебралась бы к ним.
— Ну прямо, неужто перебралась бы?
— Ей-богу.
— А я — ни в жисть.
— А мне, право слово, больше никак невтерпеж, тяжко, вся работа на мне. Тут ворота поправить, там крышу залатать, сад, огород, птица, кухня, — все на одних руках, все на моей шее, и вдобавок за старым нужно ходить как за малым ребенком, — вздыхает Катарина, одолеваемая своими великими заботами.
— Отдай ты его в дом престарелых, — советует Барбара, но тут же осекается, заметив на лице Катарины тень неудовольствия.
— Родного мужа — в дом престарелых? — с упреком вопрошает Катарина. — Хорош совет, как только у тебя язык поворачивается такое советовать?
— А все-таки чудна́я ты у нас! Ведь ничего хорошего от него не видела. — Барбара не позволяет сестре сбить себя с толку.
— Это только мне известно, видела я хорошее или нет, — хмуро возражает Катарина. — Ну ладно, мне пора. — Она поднимается с лавочки и выбирается со двора на дорогу. Болтают, дескать, не видала ничего хорошего; какая глупость! И откуда это Барбара взяла? В первые годы замужества он был как все, а может, и получше других-то. А потом, после войны, переменился и посуровел. Да что люди знают о них о двоих? Ничего не знают. Она жена ему, ей лучше знать, что с ним произошло, что стало причиной такой перемены.