Тарек понимал, что после ареста чиновника и депортации цэрэушника известные чиновнику тайники будут даже не законсервированы, а их просто сменят на новые. Но это дело не одного дня… Есть, конечно, у разведчиков всегда запасные варианты, но им придется потратить время и силы для разработки новых безопасных маршрутов для агента и куратора.
Понимая, какие сопряжены сложности с поиском новых тайников, тем более в Багдаде, тем более после провала агента, Тарек на свой страх и риск поставил людей по всем адресам тайников, полученным от чиновника. И уже через неделю его предусмотрительность сработала. Взяли мутного типчика из уголовников. Он пытался сделать закладку контейнера в виде бетонного блока (тайник находился на заброшенной стройплощадке).
Поскольку объектов было слишком много, Тарек не везде поставил толковых сотрудников. И вместо того чтобы проследить за уголовником, его просто задержали, шумно и глупо.
Ясем, несмотря на все усилия свои и своих помощников, ничего не добился от уголовника. Арестованный на все вопросы только скалился окровавленными, расшатанными от битья зубами. Так и умер, забитый, с оскалом на распухшем лице. Без участия Ясема. Тот обнаружил уголовника утром в камере мертвым. До этого две ночи подряд его допрашивал. А на третью решил съездить домой, помыться, выспаться, а вернулся уже к трупу. И как ни допытывался, так и не узнал, кто его прикончил. Это потом все встало на свои места – и смерть уголовника нашла объяснение, логичное и понятное…
Тарек неистовствовал над трупом, орал на своих подчиненных не из жалости к уголовнику, само собой, а потому, что шифр в письме, заложенном в тайник, не читался, как над ним ни бились криптографы.
На руках у Ясема остались никчемное письмо и труп уголовника, замолчавшего теперь уже навсегда. Но Тарек не был бы самим собой, если бы не ухитрился вытянуть информацию из мертвеца.
Уверенность, что уголовник всего лишь передаточное звено, а не сам агент, не покидала Тарека. И с ней он пришел к исследованию биографии мертвеца. Его «послужного списка» – по каким статьям сидел, где, сколько, с кем, кто были следователи по его делам, судьи, адвокаты… Сотни человек, с которыми предстояло встретиться, переговорить и понять, кто из них мог использовать уголовника в качестве посыльного и кто из них обладал доступом к государственным тайнам.
Спустя год титанического труда, ставшего в глазах начальства Тарека чем-то вроде навязчивой идеи, Ясем сформировал список людей, кто мог быть потенциальным агентом американской разведки.
Мало того, что список состоял из двадцати трех человек, но эти люди обладали связями в близком окружении Саддама, а некоторые имели выход непосредственно на Хусейна. Не могло быть и речи об организации наблюдения за ними.
А начальник Ясема, устраивая ему очередной выговор по этому поводу, апеллировал к здравому смыслу:
– Это дело контрразведчиков. Пусть ищут анализируют. Да и вообще, я склонен думать, что тот уголовник и был сам агентом. Что ты мотаешь головой?.. Опять за свое!
Но Ясем не отступился. Он решил во что бы то ни стало расшифровать письмо, считая, что в нем ключ к разгадке и по содержанию будет понятно, кто из списка мог его написать.
Все его поиски происходили на фоне разгоравшегося ажиотажа по-поводу оружия массового поражения, которое якобы прячет Саддам Хусейн в Ираке, и на фоне подготовки к войне.
Все-таки удалось Тареку расшифровать шифр с помощью не кого иного, как Руби. Риск был невероятный передавать ему шифрограмму, но оставалась последняя надежда на израильских специалистов по дешифровке.
Подставлял он Руби? В какой-то степени. Руби встал на скользкую дорожку несколько лет назад, согласившись работать на иракскую разведку. Теперь ему предстояло балансировать. И Руби работал творчески.
Как уж ему удалось найти специалиста вне Моссада, чтобы не вызвать подозрений и чтобы содержание письма не стало достоянием израильтян, Тареку оставалось только гадать и восхищаться ловкостью своего агента и его возрастающим в геометрической прогрессии профессионализмом.
Ясем не без гордости считал, что и он сам приложил руку к воспитанию из Руби толкового специалиста в области разведывательной деятельности.
Шифротелеграмма содержала сведения, которые мог знать только определенный и крайне ограниченный круг людей из верхушки Мухабарата или даже из близкого окружения Саддама.
Обрадованный, вооруженный, как он думал, ключом к разгадке, Тарек бросился анализировать потенциальные возможности в добывании подобной информации у людей из списка, составленного ранее по контактам уголовника. И ничего. По нулям. Многое не совпадало. Либо не тот уровень допуска к секретам, либо уровень высокий, но не по искомой теме. А уж сам покойный уголовник никоим образом не мог быть посвящен в такие гостайны.
Руби, передавший расшифрованный текст, пояснил, что такой шифр однозначно использует ЦРУ. А Тарек не стал переспрашивать, откуда у Моссада ключ к цэрэушному шифру.
Другой бы, наверное, махнул рукой, посчитав, что зашел в тупик, но не Ясем. Он начал прикидывать, кто мог, с одной стороны, быть обладателем информации, содержащейся в шифровке, и, с другой стороны, хоть как-то, пусть и косвенно, иметь отношение к уголовнику.
Тарек проработал биографию почтальона-уголовника заново, сам, начиная с раннего детства. Выяснил, что он был родом из Тикрита. Одним из соседей его родителей оказался каменщик Кахтан Мааруф. Причем соседствовали они лет двадцать назад. Затем Мааруф переехал к сыну в столицу. А сын какая-то шишка в столице.
Ясем знал только одного Мааруфа, служившего в Мухабарате, – Тахира. И вот он-то вполне мог быть тем самым агентом. Но никаких доказательств, одни догадки. Необходимо было выявить связь Тахира с уголовником. То, что они, возможно, общались в детстве или юности, могло послужить только лишь зацепкой. Тарек вновь вернулся к уголовным делам, по которым осудили парня и к местам его отсидок. Он не поленился и съездил в одну из тюрем, где в последний раз сидел Джазим.
Там неожиданно выяснилось, что Джазим не досидел положенный срок. Из Багдада пришла бумага с требованием срочного его освобождения. Начальник тюрьмы развел руками на расспросы Тарека.
– Сколько лет служу, – признался он, – таких странных бумаг не получал.
– А за чьей подписью? – насторожился Тарек.
– Прокурора Валида Дагмана. Я, знаете ли, обычный человек, звезд с неба не хватаю, мне семью кормить надо. И хоть я знал, что Джазим убийца, причем рецидивист, но я его отпустил. И даже машину дал, чтобы до вокзала его отвезла. А что, вы, наверное, приехали искать крайнего? Кто отпустил и зачем? Он что, снова бед натворил?
– Он уже больше ничего не натворит. А вы уверены, что бумага об амнистии была подписана прокурором, а не кем-то еще?
– Могу вам сделать копию, – сказал начальник тюрьмы с легкой обидой в голосе, что усомнились в его честности.
…Толстый, флегматичный прокурор Дагман, наверное, послал бы Тарека куда подальше, если бы тот не служил в ССБ, а так он терпеливо втолковывал, что никаких бумаг он в тюрьму не посылал, ни о какой амнистии и речи быть не могло в отношении человека, сидящего по такой серьезной статье, а про Джазима он слышит впервые от уважаемого полковника Тарека.
Круг снова замкнулся. С одним лишь отличием от прошлого раза – теперь в центре круга находился стопроцентный подозреваемый. Ясему необходимо было предпринять нечто такое, чтобы удалось вырваться из замкнутости круга и выдернуть из него Тахира, вывести его на чистую воду.
Тарек продолжил свои изыскания с неугасающим азартом человека, привыкшего добиваться всего в жизни. Ему никогда и ничего просто не давалось, а он только злее и упорнее становился в достижении цели.
Ясем не замечал сгущавшихся над Багдадом и Саддамом Хусейном туч. Он запросил у начальника тюрьмы конверт, в котором пришла бумага об амнистии.
С верблюжьим упрямством он исследовал печати на конверте и вычислил, с какой именно почты был отправлен конверт. Нашел работника почты, который принимал это почтовое отправление и регистрировал его. Заставил вспомнить человека, принесшего конверт.
Разумеется, описание не соответствовало внешности Тахира. Тот, во-первых, был слишком важной птицей, чтобы выполнять такую работу самостоятельно, а во-вторых, слишком осторожен. Он все делал через посредников.
Тарек понимал, что описанный работником почты человек мог оказаться случайным прохожим, которого попросил об услуге Тахир. Но Ясем искал настойчиво и нашел, в чем прокололся Тахир.
Он послал на почту своего помощника, не первого встречного. Из опасений за сохранность письма от «прокурора». А помощника этого Тарек знал в лицо, потому и смекнул сразу, что наконец дело сдвинулось с мертвой точки.
Но уже вечером того знаменательного дня Ясем услышал по телевизору воззвание Буша:
«В Ираке диктатор изготавливает и прячет оружие, которое может дать ему возможность занять господствующее положение на Среднем Востоке и угрожать цивилизованному миру, – но мы ему этого не позволим…»
Также утверждалось Западом, что Саддам спонсирует «Аль-Каиду», хотя этим промышляла Саудовская Аравия.
День накануне начала операции коалиционных войск врезался в память Тарека, тихий, с розовым закатом над Тигром, свежим вечером. Предчувствие войны витало уже многие месяцы, но люди жили своей привычной жизнью… Они просто жили. Бадра хотела в выходные съездить за город и уговаривала Ясема, сидевшего у телевизора в глубокой задумчивости:
– Ну, хабиби, мы раньше так любили ездить за город. Устраивали пикник. Последнее время ты и дома почти не бываешь. – Она села на подлокотник кресла, приобняла Тарека, позвякивая браслетами на руках. – Давай поедем! На белом «Мерседесе», опустим стекла в машине, сейчас еще не жарко.
– Наверное, не получится. На той неделе, может быть… Дел слишком много. – Он с виноватым лицом нежно похлопал ее по руке.
На следующий день, едва он уехал на службу, его дом прямым попаданием был уничтожен.