«А у нас кто во что горазд!» – подумал Тарек, хмурясь.
Он поднялся по ступеням к двери в дом Джанаха. Тут же она распахнулась, и навстречу выкатился постаревший, поседевший Хапи. Щеки у него провисли, как у старого бульдога. Но Ясем не сомневался – хватку этот бульдожка не потерял.
Они обнялись. Оставив руку на его пухлом плече и то и дело дружески похлопывая Джанаха, Тарек с восхищением заметил:
– Умеют же люди устраиваться! Я вот – перекати поле. Мое – только штаны и рубаха, да и те секонд-хэнд.
– Не прибедняйся, – повел перед его носом пухлым пальцем Хапи. – Я так понимаю, ты вернулся на службу?.. Говори при нем. Мой племянник.
Он заметил, что Тарек оглянулся на Ахмеда.
– Хороший парень, – все же ушел от прямого ответа Тарек.
Они вошли в дом, в просторный холл, напоминающий дворик, – мощеный грубоватой плиткой пол и стеклянный, приподнятый купол-потолок. В центре квадратный фонтанчик с цветочными горшками, расставленными по бортикам, с разноцветными геранями. Ясем изумился неброской, но все же роскошной обстановке:
– Да ты как шейх обустроился! Только толпы красавиц наложниц не хватает…
В этот момент в коридор выбежала девушка в длинном белом траурном платье прямого покроя, напоминающем традиционный арабский дишдаш, с длинными, до пояса, черными волосами, не покрытыми платком. Она не ожидала увидеть в доме постороннего, зыркнула на гостя большими светло-коричневыми глазами. Тареку не показалась, что она так уж испугалась, хотя кокетливо изобразила испуг. Ойкнула и убежала.
Хапи засмеялся:
– Это Хануф. Моя дочка. Три старшие замужем. Я ведь уже дед. Четыре внука и внучка. – Его глаза превратились в щелки, придавленные объемными щеками, когда он расплылся в улыбке. Но улыбка потускнела, едва он заметил угрюмое выражение лица Тарека. – Прости, друг, – он тронул его за плечо. – Соболезную твоему горю. У тебя ведь было две дочери?
– И сын, – глухо добавил Ясем.
Джанах помолчал и, движением руки отослав племянника, лукаво улыбнулся иракцу:
– Правда, мне почудилось, что, увидев Хануф, ты расправил плечи и выглядел молодцевато.
– Бог с тобой! Ведь я стар. А ей лет семнадцать. Да и жених из меня невыгодный. Я гол как сокол. И жизнь моя наполнена риском, как пустыня песком.
– Во-первых, Хануф уже двадцать три, – Джанах подмигнул. – А во-вторых, я и сам небедный. Могу себе позволить хоть и нищего зятя.
– Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь, – пробормотал Тарек. – Нам поговорить бы, Хапи.
Джанах вздрогнул, услышав свой псевдоним.
– Пройдем в кабинет.
Его кабинет оказался, на удивление, скромным и напоминал конторку бухгалтера с журналами бухучета на столе, старым коричневым сейфом в углу на толстых львиных ножках. Не хватало счет с костяшками на проволоках. Их заменял ноутбук, весьма современный. «Интересно, что у него в этих распухших от исписанности журналах?» – мельком бросил взгляд на стол Тарек и сел в низкое кресло. Настолько низкое, что его голова оказалась почти вровень со столешницей письменного стола. Он подумал, что такое кресло здесь не без умысла. Посетители, если они тут бывают, наверняка чувствуют себя неловко в таком положении.
Тарек же напротив расселся в кресле так, что стал и вовсе не виден из-за стола, и Джанаху, вознамерившемуся было сесть за стол, пришлось выбраться из-за стола и устроиться на диване в углу, чтобы лицезреть собеседника.
Ясем тем временем испытывал сонливость после бессонной ночи и нервного напряжения – у Джанаха в доме он ощущал себя в безопасности. Хотя какая безопасность там, где в любой момент в твой дом может прилететь ракета, если тебя сочтут террористом?
«Вот уж где должно быть острое восприятие жизни, – Тарек повозился в кресле. – Все мы знаем, что смертны, но тут жизнь и шекеля ломаного не стоит. А Хапи жизнерадостный… А на руках у него уже старческие пигментные пятна. Да, все мы не молодеем…»
– Чего вздыхаешь? – Джанах улыбнулся и протянул ему объемную деревянную коробку с сигаретами. Они в ней лежали россыпью, причем разных сортов. Тарек выбрал с зеленым фильтром. Попалась едкая.
– Контрабанда? – выдохнул дым Ясем.
– А здесь все контрабанда. У нас и жизнь контрабанда. Они хотели, чтобы мы не существовали. Арафат согласился дышать через раз, пошел на компромиссы. У нас отобрали земли и жизни близких отбирают регулярно. Только восстановление status quo – вот чего мы добиваемся.
– Прошло полвека. Неужели вы еще на что-то рассчитываете? – искренне удивился Тарек. – Они не отдадут ни клочка земли. Полностью манипулируют вашими жизнями и даже тем, что вам есть и пить. Строить, ремонтировать дома или влачить жалкое существование на развалинах.
– В тебе всегда было что-то от провокатора, – с плохо скрытой злостью заметил Джанах. – Не волнуйся, мы не сидим сложа руки. Как можем в этой ситуации, так и боремся. Твои слова напоминают речи игиловцев. Они обвиняют ХАМАС в том, что мы плохо сражались.
– И давно ты в ХАМАС? Мы не виделись лет… – Тарек возвел глаза к потолку, – лет восемь.
– Это все Мухтади. Он остался без обеих ног после Шестидневной войны. Ты знаешь, я рассказывал. Он-то служил в Палестинской бригаде. Мухтади выжил чудом.
– Аллах велик! – искренне благоговейно вставил Тарек, зная, что арабы из этой бригады предпочитали плену самоубийство. Дрались отчаянно и потери были чудовищные.
Джанах кивнул, сглотнул комок слез. Видно, в их семье предания об участии братьев в арабо-израильской войне будили трогательные переживания.
– Брат осел в секторе и попал в ХАМАС. С самого основания, с 1986 года состоит в ХАМАС. Сейчас он к тому же и депутат… Ну и я захотел к нему под крылышко. А что Ваддах? Все еще служит, как я слыхал?
Тарек догадался, что генерал связался с Хапи, и это могло быть плохо для Тарека. Что Ваддах наговорил?
Но Хапи и не собирался скрывать.
– Он передал мне, что ты не тот, за кого себя выдаешь, – с ухмылкой сообщил он. – Во всяком случае, к иракской Аль-Мухабарат отношения не имеешь. Действуешь в собственных или в чьих-то иных интересах.
– Уж не на израильские ли интересы он намекал? И вообще, Хапи, друг ты мой любезный, не работаешь ли ты в «Джихаз аль-амн» [Джихаз аль-амн (секция безопасности) – группа в составе ХАМАС, объединяющая терроротряды, занимающаяся выявлением агентов Израиля и чаще всего их уничтожением]? Не водил ли ты нас за нос все эти годы, может, состоял в ХАМАС вместе с братом с самого начала?
– Тебя Ваддах надоумил? – Джанах потер плешивую макушку, избегая прямого взгляда Тарека, и тот понял, что попал в десятку. В эдакую большую, пухлую десятку со светло-коричневыми глазами, как у дочери.
– Давай оставим Ваддаха за скобками, – Ясем выбрался из кресла и присел на край стола, нависнув над Хапи и попыхивая сигареткой. – Во всех отношениях. Туда же отправим ИГИЛ и мою гипотетическую связь с ним. Туда же отправим иракские спецслужбы и в прошлом, и в нынешним их состоянии, – Тарек помолчал, прикидывая. – Ну, заодно Израиль…
– На словах ты можешь откреститься от кого угодно. Допустим, я верю. Мы с тобой не один год знакомы. Ты меня никогда не подводил. Я тебя, если ты помнишь, тоже. Давай по сути проблемы. Ты ведь не просто так приехал, не с экскурсионными, так сказать, целями.
– Ну уж само собой! И не на твою простодушную физиономию полюбоваться. Впрочем, ради того, чтобы увидеть личико твоей дочери, можно было и приехать.
– Ты увидел ее без платка, считай, что у вас была помолвка, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал Хапи. Он откинулся на спинку дивана. Так ему не приходилось задирать голову, чтобы смотреть на стоящего Ясема.
– Я скажу тебе, – медленно проговорил Тарек и взял из коробки с сигаретами еще одну, с обычным желтым фильтром, – табак оказался явно турецкий. Ясем с удовлетворением поглядел на сигаретный дым. – Но ты сперва честно ответишь мне на некоторые вопросы. Честно! Ложь я чувствую, как женщина.
Хапи хмыкнул и согласно кивнул.
– Как ты относишься к ИГИЛ?
– Ты всерьез? – нахмурился Джанах. Когда он не улыбался, было заметно, что палестинец уже немолод. – Для нас это такое же зло, как и для всех здравомыслящих мусульман. Они беспредельщики. И тут уже не религиозный фанатизм. Мы, я имею в виду ХАМАС, люди Аллаха, но в повседневной жизни, в благочестивом поведении. И наш джихад направлен на восстановление справедливости в конкретном случае. Я бы даже сказал – узконаправлен, а игиловцы воюют со всем миром, и даже с арабами, и даже с суннитами, если те не хотят вставать под черные знамена. А мы за единый и сильный арабский мир. Своих убивать не станем. Игиловские командиры уже выступали с речами о том, что мы недостаточно старались в борьбе с Израилем. Одно утешает – Израиль у нас под боком, а потому игиловцы вряд ли полезут.
– Боятся?
Хапи пожал плечами так, что заскрипели пружины дивана под ним.
– Тут дело не только в страхе перед сильным противником, хотя и он существует. Но Ирак и Сирию, прежде чем там появились игиловцы, обработали американцы. В Ираке в открытую. В Сирии исподволь. Это, знаешь, как с деревьями бывает. Сначала под корой появляются личинки. Хотя снаружи не видно, что дерево поражено смертельно. А потом прилетают дятлы и выклевывают личинок. Если не вдаваться в суть проблемы, люди недалекие могут подумать, что в гибели дерева виноваты дятлы, кору повредили.
– А кто в этой метафоричной цепочке Израиль?
– Дровосек без лицензии. Им нужен был лес для вырубки. А разрешения не давали. Что делать?
– Запустить в лес личинок, – подсказал Тарек, откровенно забавляясь ходом мысли Джанаха. – Но лес будет некачественный и изъеденный.
– Для них дело принципа. Хоть на дрова пустят, лишь бы никому другому не достался. Они запустили личинок, а затем приманили дятлов на пиршество в виде жирных личинок.
– А дятлы им на кой? – понимая, что в иносказании Хапи дятлы – это ИГИЛ.
– Для отвлечения внимания и чтобы сделать их крайними. Дескать, в поисках личинок деревья попортили, повредили кору. Ну я это, конечно, за уши притянул и вообще, пример не слишком удачны