Много лет назад, в январе 1981 года, когда Ясем воевал с персами в рядах иракской армии, он участвовал в битве за Дизфуль. Танковое сражение двух армий предваряла работа разведки. Именно она спасла иракцев от поражения.
Однако Тарек попал в переплет. В то время как его товарищи праздновали победу, его, контуженного разорвавшимся неподалеку снарядом из иракского же танка, грязного с головы до ног, волокли с собой отступавшие персы.
Иранские танки завязли в грязи, у некоторых кончилось топливо, персы вынуждены были их бросить. Иракцы не стали преследовать врага, чтобы не увязнуть самим. А танковые экипажи иранцев уходили поверженными пешком, не преминув захватить с собой пленных.
Тарека тащили двое, ухватив за руки, волокли по грязи. Он очнулся и увидел небо, из которого сеяла колкая морось на лицо. Ясем плохо слышал и пока что не испытывал боли, пребывая в эйфории от контузии.
Из правого уха натекло горячей крови поверх корки грязи, налипшей на лицо. Из-за грязи возникла маска на лице, панцирь на одежде, который, подсыхая, пошел трещинами. Тарек ощутил себя оживающей мумией. И все же краски в окружающую действительность не вернулись. Серое небо, полное дождя, серо-бежевая земля, и в лужах отражалось серое. А еще почти полное отсутствие звука – все вместе это напоминало немое кино, какое он видел однажды в детстве в одном из старых кинотеатров Багдада.
Воспоминания из детства всегда вызывали в нем противоречивые чувства. Нищета, голод… А теперь здесь, когда его, как дохлого барана, волокли по грязи, эта ассоциация с немым кино и прокуренным багдадским кинотеатром детства вызвала умиление и непрошеные слезы.
Тарек проклинал свой энтузиазм, с которым пошел на войну, друзей, которые бросили его на поле боя, а заодно персов – источник всех его бед. Его мысленные проклятия вовсе не означали, что он сдался на милость победителей, тем более было еще свежо в памяти ликование от победы. Ведь он был одним из тех разведчиков, которые предупредили о надвигавшихся танках противника, и атаку, операцию «Наср», запланированную персами как победную, удалось не только отразить, но и выйти победителями.
Он как сквозь вату различал голоса тащивших его иранцев. Они вяло обсуждали, не бросить ли тут эту иракскую падаль. Один ратовал за такой исход, другой убеждал, что контуженый араб хоть и щенок, но уже офицер. А за офицера их, может, и наградят. Или уж, во всяком случае, не накажут за брошенный при бегстве танк.
Сначала Тарека приволокли на базу танкистов. Он и не рассчитывал, что с ним будут обращаться как с военнопленным по международной конвенции, тем более зная, как с пленными персами обращались в Ираке. Но то, что его сразу поведут расстреливать, он не предполагал.
Ясему на голову надели мешок и поставили на колени на разъезженном танками дворе. В таком же положении, как он, оказались еще несколько плененных солдат. Когда раздалась первая автоматная очередь, стоящие рядом на коленях парни вскрикнули. Но это были не предсмертные вопли. Орали от страха. Тарек молчал, предпочитая умереть молча, умереть как мужчина.
Расстрел не закончился. Под хохот персов и их воинственные выкрики то и дело над головами пленников рассыпчато звучали автоматные выстрелы. Один раз пальнули прямо над ухом Тарека, что вызвало у него сильную резь в правом ухе, перешедшую в монотонную головную боль.
Затем его куда-то волокли по земле, пинали, но еще не били. Бросили на металлическое дно грузовика и повезли в неизвестность, уперев в спину приклад автомата.
То, что не расстреляли, будило некоторые слабые надежды на жизнь. Однако Ясем Тарек успел повоевать и повидать многое, чтобы понимать – смерть в его ситуации была бы лучшим исходом. Умирать теперь он будет долго и мучительно. Персы славились своими изощренными пытками. К чести арабов надо сказать, они тоже умели добывать сведения из затаенных глубин человеческого сознания и подсознания.
Тарека привезли в штаб армии и взялись за него всерьез. Его держали в железном ящике под полом, затем, вытащив на свет, подвешивали вниз головой к потолку камеры для допросов, били. Причем тем сильнее, чем плотнее он молчал.
Вопросы не отличались оригинальностью. Имя, звание, должность. Поскольку документов с собой в разведку Тарек не брал, допытывались персы чрезвычайно настойчиво. Скольких персов он лично убил на войне, численность его подразделения, сколько самолетов и танков у Ирака. И все в таком же духе.
Час давали на передышку в железном ящике, чтобы собраться с мыслями и осознать всю безнадежность запирательств. Следующие полчаса он проводил подвешенным к потолку, осыпаемый вопросами переводчика с арабского. Тарек скрывал, что понимает и фарси.
Из разговора допрашивающих его контрразведчиков он понял, что они считают его тем, кем он является на самом деле – разведчиком. Одним из виновников сорвавшейся операции иранцев. Как ему ни было плохо, он смекнул – чтобы дожить до рассвета, необходимо выдавать себя за обычного солдата-танкиста.
Он начал потихоньку «сдаваться». Фантазировал, изображал слабоумного, контуженого, не понимающего, о чем его спрашивают, малограмотного. Но прессинг не ослабевал. Измученный Тарек несколько раз терял сознание, сказывалась контузия. К тому же есть и пить ему не давали первые сутки. Затем дни смешались, спрессовались, как воздух в железном ящике под полом камеры.
Тарек не надеялся ни на что. Он понятия не имел, что в это время его искали. Пытались вести переговоры. И все-таки договорились, чтобы поменять Ясема на иранского офицера.
Обмен проводили около застрявшего в грязи танка. Тарек сам идти не мог, его тащили под руки. Но он успел заметить хромающего навстречу перса, на которого меняли Ясема. Он встретился с ним взглядом и ощутил свою беспомощность. В сознании, замутненном тяжелым физическим состоянием и высокой температурой, возникла поразившая его мысль: «Неужели у меня такой же мертвый взгляд? Как дальше жить?» Словно в зеркало поглядел… Тареку было тогда двадцать с небольшим лет.
Все тогдашние чувства всколыхнулись теперь, когда Тарек сидел на полу в камере центра дознания в Израиле.
Неизвестность угнетала, но Ясем пытался утешить себя тем, что его хотя бы больше не бьют. Стоило ему так подумать, как щелкнул засов на двери. Тарек мысленно выругался, ожидая безысходного продолжения. И когда увидел на пороге Руби, захотелось броситься ему на шею, но сперва надо было понять – к добру или к худу его появление здесь. Поэтому Тарек не выказал никаких эмоций и продолжал сидеть.
– Да, это он, – сказал Руби кому-то в сторону.
В дверном проеме виднелись только Руби и охранник за его спиной.
– Басир, ты сможешь идти? – спросил Руби деловито.
Подошел, поднял Ясема за руку и, придерживая его за пояс, вывел из камеры, провел по коридору со множеством дверей до лестницы. Он успел шепнуть ему, когда поднимал: «Все нормально, старик. Я тебя вытащу».
Тарек заглянул ему за плечо – нет ли там ангельских крыльев.
Руби забрал его вещи у охранника. Никаких дознавателей Шин-бет им по дороге не встретилось. Поскольку Ясем был без повязки, им не хотелось попадаться ему на глаза, чтобы не запомнил. А он бы запомнил…
Солнце ослепило, когда за одной из дверей вдруг оказался двор, заставленный с одной стороны разноцветными легковыми машинами, с другой военизированными джипами, окрашенными в песочный цвет.
Скривившись, Тарек прикрыл глаза ладонью, покачнулся от головокружения. Руби покрепче сжал его локоть.
– Почему день? Который час?
Руби поглядел на него сначала с недоумением, но потом спохватился:
– Лучше спроси, какой день. Как тебя прессовали, что ты со счета сбился! Сутки прошли. До машины дойдешь?
– Не так уж я ослаб, – храбрился Тарек, но буквально повис на Руби, испытывая противную слабость в ногах. – Промерз до костей. Надо оттаять.
Они сели в синий пыльный джип. Тарек со стоном влез на переднее сиденье и откинулся на спинку прогретого солнцем кожаного кресла.
Руби надел кепку, солнцезащитные очки. Как плохо Ясему ни было, он заметил, что, пока они находились в здании, Руби шел, опустив голову, явно стараясь не попасть в объектив камер видеонаблюдения. Ясем догадался, что он действует нелегально… Но под каким предлогом ему удалось выдернуть Тарека из лап Шабак?
Джип выехал за раздвижные решетчатые ворота и, вздымая пыль, углубился в пустыню. Хорошо асфальтированную дорогу покрывал слой песка. Иногда попадались на дороге греющие чешуйчатую шкуру вараны.
Километров десять проехали молча. Руби то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Тарек тоже смотрел в боковое зеркало и начал успокаиваться, лишь когда белое, напоминающее крепость здание центра дознания растаяло в мареве прогретого почти до пятидесяти градусов воздуха пустыни Негев. Камни, возвышенности, серо-белые и бежевые, безжизненные под слепящим солнцем, наводили на Тарека сон. И когда вдруг Руби заговорил с ним, Ясем, вздрогнув, проснулся.
– Из-за тебя я играю с огнем!
Тарек заметил, что руки Руби, лежащие на руле, дрожат.
– Если б ты знал, чего мне стоило сначала разыскать тебя, потом пробраться сюда и добиться, чтобы они тебя отпустили. Причем «стоило» не фигурально, а в долларах. Они, понимаешь, шекелями теперь не берут. – Он ударил ладонью по рулю. Вспомнил, что все еще в бейсболке, сорвал ее с себя и зашвырнул на заднее сиденье. – Фальшивые документы, фальшивые номера на чужой машине. Вляпаюсь я по уши, если им взбредет в голову всерьез копать. Выдал тебя за нашего агента. Ты же не успел там ничего наболтать?
– Вопрос риторический. Я же не ты…
– А где благодарность? Конечно, ты – не я, твой опыт садистский помог?
– Поаккуратнее на поворотах, – ухмыльнулся Тарек. Он опустил перед собой щиток от солнца, на обратной стороне которого было зеркальце, и рассматривал синяк на подбородке. – Ты развалился уже утром. От макушки до пят.
– Вам было чем меня прижать, – без сожаления о прошлом легко признал тогдашнее свое поражение Руби. – Иногда противно осознавать, какой я честный парень. Надо было слить ребятам из Шин-бет твое боевое прошлое. Вот тогда бы ты, старый, поплясал на раскаленной сковородке.