Сумку она бросила на кресло. Руби задумчиво посмотрел на этот, мягко говоря, объемный баульчик из джинсовой ткани. Он понадеялся, что там лежит и ее «Глок», с которым она обычно не расставалась.
– Мне кажется, ты позвонил не просто так. – Она поворошила свои кудряшки.
Выглядела Гила воспитательницей детского сада. Миловидная, с короткими кудрявыми каштановыми волосами, карими с поволокой глазами, с густыми бровями и тонкими, красиво очерченными губами. Она говорила бархатистым голосом, всегда проникновенно. Она и гадости говорила так же проникновенно.
– Ну а ты приехала не просто так. Пойдем наверх, я хочу вывести яхту в море. Сможем там искупаться. Порыбачить. Ты любила когда-то.
– Может, еще книжки почитаем? – сказала она, вставая и потягиваясь.
– Здесь только брошюры по технической эксплуатации яхты, – вежливо предложил Руби.
– Иди ты! – Гила запустила в него шлепанцем.
– Все те же манеры, – посетовал он, увернувшись.
– Ты просто не можешь устроить личную жизнь. И понял, что любил меня всегда. Куда ты?
Руби пошел наверх к штурвалу. Запустил движок. Сердитая Гила выбралась следом.
– Швартовы, – подсказал он ей.
Гила отдала честь, приложив ко лбу правую руку в характерном жесте. И как была босая, перебежала на пирс, отвязала от пала [Пал – чугунная тумба или несколько свай, вбитых в грунт, за которые заводятся швартовы] концы и перекинула их на яхту. И запрыгнула следом, легкая, гибкая.
Палуба чуть вздрогнула, заработал мотор, и яхта двинулась к выходу из порта. Зажурчала вода вдоль бортов. Ясем не без содрогания подумал о морской прогулке. Он любил чувствовать под ногами земную твердь, а не зыбкую палубу. Но пришлось полагаться на Руби, и не только в умении управлять яхтой, но и манипулировать сознанием Гилы.
– Как я тебе в виде матроса? Целый рав-серен у тебя в качестве юнги, – кокетничая, сказала она и уселась на скамью перед штурвалом, за которым встал Руби.
– Подчиненная, смиренная роль тебе идет больше. – Он начал выводить яхту из марины медленно, маневрируя, чтобы не задеть борта соседних яхт.
Пока Руби вел судно мористее, подальше от берега, Гила без церемоний разделась, оставшись в оранжевом бикини, и, приняв горизонтальное положение, нежилась на солнце. Делала вид, что уснула. Руби ощущал исходившее от нее напряжение, но не понимал, к чему это отнести, – скованность оттого, что они давно не виделись? Но для Гилы несвойственно испытывать смущение.
И все же он видел, ее что-то гложет. Руби не лез с расспросами, зная, как она этого не любит. Если посчитает нужным, сама расскажет. Он нашел место, где смог стать на якорь, и заглушил двигатель.
Их окружала синева и тишина. Море было еще по-утреннему спокойным. Если и начнется легкое волнение, то к вечеру и если его нагонит ветром. Прогнозы обещали безветренную погоду на несколько дней.
– Ты был там? – вдруг спросила Гила, не открывая глаза.
– Где? – не понял он, но вдруг догадался, о чем она, сел рядом, щурясь от слепящей поверхности моря. – В секторе? А ты ездила туда в эти дни? Я знаю, что там действовали бойцы из «Шайетет 13» [«Шайетет 13» – подразделение специального назначения ВМС Израиля] в районе Судании… Когда ты успела?
– Так вышло. – Гила села и поглядела ему в глаза. – Мы обнаружили тоннель, идущий к нам, а в нем схрон с формой ЦАХАЛ и нашим оружием. Они, понятное дело, готовились к диверсии. Как-то спонтанно так вышло, что мы ринулись в этот тоннель, рассчитывая на внезапность. В общем, конечно, внезапность получилась. Мы попали в чей-то дом уже по ту сторону. Обычный дом, где оказались дети. Девочка лет десяти и несколько мальчишек. Мои парни стали палить во все, что движется.
Руби представил себе накал той ночи. Адреналин зашкаливал. В нарушение инструкций сунулись в тоннель, который мог быть заминирован.
Зомбированные политикой государства, телевидением, прессой, бойцы ЦАХАЛ чувствовали себя в своем праве. Прилетающие в Израиль ракеты и теракты отчасти обосновывают их агрессию.
И вот, вооруженные этим правом и отгораживающиеся им от здравого смысла, от собственной совести, как щитом, они ворвались в логово террористов и уже не различали, кто перед ними – бородатые радикалы, убийцы или дети и женщины.
– Хозяина просто не оказалось дома, – Гила покусала губу и продолжила, словно в унисон с мыслями Руби. – Мы оставили после себя кровь, бессмысленную и страшную. Выйти из дома мы не рискнули, вернулись обратно по тоннелю, заложив взрывчатку, и взорвали там все и сам дом заодно. Не думаю, что бойцов волновало желание скрыть следы расстрела этой семьи, их беспокоило, чтобы арабы не начали преследование. А так – дом в руинах, трупы сгорели, ход в тоннель завален. Конечно, сложно списать на ракетный удар, разница в характере взрыва очевидна.
Руби заметил, что у Гилы слегка подергивается щека. Этого тика у нее раньше он не замечал.
– А когда мы вернулись на базу, они друг перед другом начали бахвалиться, как «замочили хамасовских отродий».
– Ты воспылала любовью к хамасовцам? – Он уже прикидывал, как использовать смену ее всегдашней воинственности на уныние и даже депрессию по поводу разворачивающейся в секторе Газа войны. – Ты же и раньше участвовала в операциях в секторе. Что тебя теперь так смутило?
Гила не торопилась отвечать. Прошлась по палубе, потягиваясь. Она вдруг встала на край палубы и прыгнула в воду. Долго не выныривала, а потом, когда появилась на поверхности воды, крикнула:
– Я отдыхать приехала! Вода теплая, только по ногам холодным течением… Ныряй ко мне.
Руби спустил трап по борту и последовал ее примеру. Ему не хотелось купаться, он мог думать только о том, что в каюте на яхте ждут Тарек и его пленник и вряд ли удастся обойтись без их вмешательства.
Откровения Гилы имеют определенные границы. Она присягала Израилю, именно в этой стране она смогла сделать военную карьеру. Ей пришлось через многое пройти, чтобы добиться своего. Скорее всего, расстрел палестинской семьи станет банальным кирпичиком в строительстве ее дальнейшей карьеры. Пусть и с кровавым оттенком. В общей массе кирпичиков это не будет слишком заметно, только если сама Гила вспомнит. Нет, Руби не обольщался.
«Может, я спугнул ее ироничным вопросом о симпатии к ХАМАС? – думал он, лежа на зыбкой воде, раскинув руки. – Но если бы спрашивал всерьез… Нет, рано, рано. Надо понять, насколько деморализовала ее эта история с расстрелом. Одно дело бомбить дистанционно, другое – увидеть жертв воочию, бегая по чужому дому, вступая берцами в еще теплые лужицы крови».
Гила поднырнула и дернула Руби вниз и, довольная собой, подтопив его и напугав, поплыла к яхте.
– Я есть хочу! – заявила она капризно. – Пригласил девушку, так корми.
Встрепанный Руби влез на яхту и молча направился на камбуз. Гила еще позагорала и затем, приняв душ, облачившись в длинный бежевый сарафан до пола, все так же, босая, с влажными кудряшками, едва достающими до плеч, пришла в салон.
Нарезая салат, Руби косился на нее. Она таскала у него из-под руки кусочки помидора, а он пытался понять – в том доме, в секторе Газа, стреляли только подчиненные Гилы или она сама тоже?..
С Гилой они жили бок о бок довольно долго, чтобы улавливать настроение друг друга. Она похлопала его по спине:
– Считаешь, я тоже стреляла?
– Мне-то что! Ты – майор, человек военный, подневольный. И в конце концов, вдруг бы десятилетняя девочка выстрелила в вас?
Раньше после таких слов в голову Руби полетел бы тяжелый предмет, но сейчас Гила начала оправдываться:
– Ты не можешь не понимать, в таких ситуациях и дети стреляют… Это упрек?
– Реплика из зала, – Руби сосредоточенно перемешивал салат. – А ты видела, как действует ИГИЛ на захваченных территориях?
– Сравниваешь нас с ИГИЛ? Они сродни, скорее, ХАМАС, – Гила явно напряглась при упоминании ИГИЛ.
– Насколько я знаю, они с ИГИЛ не дружат. С ними мало кто дружит. А наши, я слыхал, как раз нашли общий язык с ИГИЛ.
– Слыхал? – переспросила Гила. – Мне казалось, что твое направление работы в Моссаде не подразумевает информированность в этом вопросе.
– А я вот информирован, – развел руками он. – Садись есть.
– И что по этому поводу думают в твоей конторе?
– Тебе виднее, – Руби интуитивно решил форсировать разговор, раз уж их с Гилой общение сразу попало в ту плоскость, которая его интересовала.
Какое-то время Гила молча ела. Руби осознавал, что ее молчание – это затишье перед бурей. Он не стал дожидаться, пока она обмозгует сказанное им и догадается, куда он клонит. А Руби не сомневался – Гила догадается. Он заговорил первым:
– Ты считаешь это хорошей идеей – прикармливать боевиков? Тем более таких, как игиловцы. Тренировать, инструктировать их бойцов.
Гила опустила глаза в тарелку. Руби подобрал ноги, чтобы быстро вскочить при непредвиденных обстоятельствах, а они должны были вот-вот наступить.
– Не понимаю, почему тебя так интересует мое мнение на этот счет? – она дернула плечиком.
Гила еще не догадалась, что провоцирует он намеренно, или делала вид, считая подобные вопросы случайностью, праздным любопытством.
– Хочу услышать мнение из первоисточника.
Она фыркнула:
– Ты медкомиссию давно проходил? Тебе надо не к психологу даже, а к психотерапевту. Где я, а где ИГИЛ?
– А если я скажу, что гораздо ближе, чем ты пытаешься сейчас преподнести. А если я назову тебе имя – Махди Наср?
По словам Гидеона, этот Наср сбежал из ИГИЛ, был человеком не маленьким в этой организации, теперь укрывался от игиловцев на палестинской территории, на Западном берегу, где с ним и встречался Гидеон.
В одну из поездок Гилы в Сирию Наср присутствовал при ее встрече с игиловцами.
У Руби возникали сомнения насчет правдивости показаний Насра, ведь Гила и ее коллеги вряд ли афишировали свои подлинные имена игиловцам. Однако откуда он вообще мог узнать имя Гилы Бойш? Возможности расспросить Насра лично у Руби не было, и в тот день, когда днем они с Тареком обедали с Гидеоном, вторую половину дня Руби занимался доразведкой.