– А ты все такой же. И даже выглядишь отдохнувшим…
– В твоем голосе звучит обида, – заметил Ясем, вернувшись в кресло, не давая повода Хануф думать, что он переживал за нее.
Попытался воспитывать, чтобы она в дальнейшем была покорной. Но его хватило только на полчаса, когда Хануф стала переодеваться ко сну.
Он увидел ее ногу, забинтованную до колена. Выше повязки остались следы уже заживающих бордовых рубцов от ожогов. Ясем понял подоплеку тона Хануф при встрече. Девушка считала, что он бросил ее и поэтому она так пострадала.
Хануф поймала его взгляд и вдруг заплакала:
– Теперь я вызываю у тебя отвращение?
– Глупости! – Тарека заботило другое. – Тебе нужен врач, перевязки… Надо как можно быстрее уезжать в Ирак. Там с лечением будет проще. Есть знакомый доктор, если он еще не уехал из Багдада.
Но перебраться в Ирак им удалось только через две недели, уладив проблемы с документами.
…Ясем перешагнул порог своей багдадской «норы» теперь вместе с женой. Он увидел как бы глазами Хануф убогость обстановки, а вернее сказать, практически ее отсутствие. Ясем знал, как жила Хануф в доме отца, помнил фонтанчик во внутреннем дворе жилища Джанаха, богатые многочисленные комнаты.
– Ты не думай, это временно, – пробормотал он. – Просто я сейчас не могу уехать из Багдада. Но скоро ты будешь жить в хорошем доме, надеюсь, где-нибудь в Европе.
Чтобы не оставлять цирюльню без присмотра, Тарек ждал возвращения в Багдад либо Кабира Салима, либо кого-нибудь, кого пришлет Центр взамен Салима.
Тарек хотел отвезти Хануф в Париж.
Бадра мечтала съездить во Францию. Именно она научила Ясема говорить по-французски. Она выросла в семье профессора филологии, а когда вышла замуж за Тарека, начала преподавать иностранные языки детям чиновников правительства Саддама. Ее умения пользовались большим спросом, хотя Ясему не очень нравилось, что она воспринимается многими его коллегами как обслуга, училка. Довольно быстро он запретил ей практиковать репетиторство, когда перешел в ССБ.
Именно его знание французского позволило Саддаму отправить Тарека в Париж в конце 1996 года, когда велись переговоры с врачами из Парижа об их приезде для осмотра Удея, который был совсем плох после недавнего покушения. Хусейн желал провести лечение сына во Франции, но ему дали понять, что это неприемлемо и существует только одна возможность воспользоваться их помощью – заполучить врачей в Багдад. Они, собственно, и не были против, зная про щедрое вознаграждение. Требовалось договориться и о том, чтобы они привезли спецоборудование для дообследования Удея.
Тарек так и не решился спросить, может ли он поехать в командировку с женой. И жалел об этом все последующие годы. Их, наверное, выпустили бы, учитывая, что дети Тарека и Бадры остались бы в Ираке…
Он бродил в свободное время по сырому декабрьскому Парижу, вдыхая влажный воздух, пытаясь впитать все впечатления, чтобы поделиться ими с Бадрой по приезду. Жил в хорошем отеле, маленьком и уютном, в самом центре города. Проснувшись утром и заказав завтрак в номер, он, кутаясь в одеяло, с чашкой кофе подходил к балконной двери и смотрел на мокрую улицу с машинами, стоящими в утренней пробке. По оконному стеклу струились дождливые дорожки, отчего-то навевая мысли, что жизнь полковника Тарека могла сложиться иначе, если бы он не родился в Багдаде, в бедной семье, не воевал бы всю жизнь.
Ясем хорошо запомнил выражение глаз Бадры, когда он рассказывал ей о своих впечатлениях о Париже. Этот город ассоциировался у него с ней…
– Ты не думай, это временно, – повторил он, обращаясь к Хануф.
Хануф будто и не слышала его. Достала из сумки один из хиджабов, который ей купил в Каире Тарек, застелила им засаленное старое одеяло, расставила на грубом колченогом столике свои духи и баночки с кремами, тоже купленные в Египте, и выглядела совершенно счастливой.
Муса Руби вернулся в свою квартиру в Тель-Авиве ненадолго. Завтра он опять должен был уехать в Ашкелон.
История с исчезновением Исмаила Умара недолго муссировалась в местной прессе Ашкелона. Руби понимал, что информацию, просочившуюся в СМИ, приглушили его коллеги из Моссада, работавшие с Тахиром. Но это не означало, что расследование не ведется, и приходилось быть все время настороже.
Руби разулся в коридоре и, поскольку носил туфли на босу ногу, с удовольствием прошелся босиком по кафельному полу большой гостиной, оформленной в черно-белых цветах, шахматных, и только лишь чуть разбавленных серым. А еще бросалось в глаза бордовое пятно от разбитой Гилой о стену бутылки с красным вином.
Поставив банку с серой краской на пол, Руби прикинул, угадал он с оттенком или нет, собираясь наконец закрасить пятно, напоминающее о Гиле Бойш.
Она выполнила свое обещание еще неделю назад. Сообщила место и время, передала запись разговоров с полевыми командирами ИГИЛ. И не только ее, но и ее коллег – офицеров ЦАХАЛ, участвовавших в общении с боевиками на территории Сирии.
Удалось зафиксировать с военного спутника продвижение колонны грузовиков с территории Израиля в сопровождении военных армии обороны. Теперь на руках Центра были не только отчеты наблюдателей ООН, но и неопровержимые факты такого сотрудничества.
Руби сел на пол напротив пятна, «украшавшего» стену. Он сегодня передал в Центр все, что узнал от Гилы, а также информацию о ее гибели. Вернувшись неделю назад из Сирии, она отправилась туда снова два дня назад для очередного контакта. И так вышло, что ракета одной из групп ХАМАС, находящихся в Сирии, прилетела в населенный пункт, где Гила встречалась с игиловцами.
Тем, кто сообщил хамасовцам о предстоящей встрече, был не кто иной, как Джанах, обретавшийся теперь в Сирии, ожидавший окончания заварушки в секторе Газа.
А операция «Несокрушимая скала» шла на убыль, и, поубивав массу людей, Израиль и хамасовцы пошли на перемирие, предложенное Египтом. После пятидесяти дней войны…
Обмакнув кисточку в краску, Руби начал закрашивать пятно на стене. Он не хотел думать ни о причинах, подвигнувших Израиль на тесный контакт с ИГИЛ, ни о причинах и результатах очередной войны, кончившейся, как всегда, победой смерти над разумом, ни о гибели Гилы.
У Руби были опасения-предчувствия, что труп Тахира с пулей в голове из пистолета Гилы найдут рыбаки в ближайшее время или его течением прибьет к берегу. Гилу бы арестовали, и за нее взялась бы не полиция, а Моссад, учитывая личность убитого араба и его статус. Могла всплыть ее пусть и давняя, но любовная связь с Мусой Руби… Поэтому Руби не стал полагаться на розу ветров над Средиземным морем и ненасытность рыб, а положился на старину Хапи, которому сообщил координаты рандеву с участием Гилы.
Водя кисточкой по стене, закрашивая винное пятно, напоминавшее о Гиле, он думал о себе как о маленьком камешке, застрявшем в расщелине у основания несокрушимой скалы, который может стать причиной разрушения если и не самой скалы, то хотя бы мифа о ее несокрушимости. А вместе с этим подорвать деятельность тех, кто пытается использовать террористов в геополитических целях, а заодно и деятельность самих террористов, затаившихся в тени скалы…