— Вы ко мне? — спросил Гаврилов, пытаясь угадать, что за фрукт перед ним. На представителя прессы не похож — одежда рабочая и без фотоаппарата. Но держится независимо, скорее всё-таки начальство.
— Присядем, Александр Алексеевич, покурим, — солидно произнёс Николаев. Он опустился тут же у трубы на какую-то доску, достал из кармана пиджака чуть помятую пачку «Беломора». — А ты, — повернулся он к пареньку, — гуляй. Точнее — работай.
Тот сообразил, что, пожалуй, в самом деле лучше исчезнуть, махнул рукой и скрылся на чердаке.
— А вы что, особого приглашения ждёте? — Михаил Сергеевич похлопал ладонью по свободному концу доски. Ничего не понимая, Гаврилов присел рядом. А Николаев, щелкнув пачку по донышку, ловко вытолкнул папиросу. Сашка взял, помял табак, прикурил от протянутой зажигалки. Наклонившись к его уху, Николаев, еле сдерживая улыбку, заговорщически прошептал:
— Один морячок из загранки такие галстуки привёз — закачаешься. И отдает дёшево.
Гаврилов отпрянул — и сразу наступило прозрение.
— Мишка?! — ещё не веря, с сомнением в голосе спросил он, но, увидев широкую, такую знакомую с детства улыбку, обхватил товарища за шею.
— Ну, конечно, Мишка! Как же я сразу не узнал? Ну, как ты?
— Ничего, как все.
— Женился?
— А как же. Сыну уже девять лет, — похвастался Николаев. — Только сорванцом растет, вроде нас с тобой.
— Ну, если вроде нас, не так уж плохо.
— Нет, с тех пор, как стал отцом, иначе думаю.
— До сих пор помнишь?
— Ещё бы! Такое разве забудешь?!
— Да, — протянул знатный каменщик. — Не останови нас тогда, бог знает до чего могли докатиться…
Невольно перед глазами обоих пронеслись тяжёлые минуты обсуждения на комиссии по делам несовершеннолетних. Первым разбирали Сашку за импортные галстуки, следом за ним — Мишку за то, что взял без разрешения у магазина чей-то «Орлёнок».
— Я ведь тогда из-за этой фарцовки чуть и учёбу не забросил, — продолжал Гаврилов, поёживаясь. — Сколько лет прошло, а как вспомню…
— Тебя искал. — Михаил достал из кармана газету. — Прочитал и заехал поздравить. Первым хотел.
— Опоздал, — засмеялся Гаврилов. — Первым управляющий поздравил. Ему сегодня достанется — по всем объектам поехал. Всех лично хочет поздравить. А тебе спасибо, друг. Ведь, наверно, с работы сбежал?
— Почти. А я, знаешь ли, управляющего в глаза не видел, хотя без малого десять лет стройки обслуживаю.
— Так ты же подсобная сила. Я слыхал, шоферишь?
Николаев молча кивнул. Разговор, тот задушевный разговор, с которым спешил сюда, как-то не получался. А тут ещё Сашка, как бывало прежде, подлил масла в огонь:
— Вот видишь. А мы, каменщики, как пишут в газетах, на переднем крае пятилетки. — Заметив, как поморщился Мишка, примирительно, будто от него это зависело, пообещал: — Не расстраивайся. В следующий раз и шоферов не обойдут. Ведь мы, если разобраться, без вас как без рук. Раствор есть, кирпич «ёк». Это не я, Райкин говорит. А без кирпича стену не выложишь. Стоп, чего это меня то на прошлую дрянь, то на производственную лирику кидает? — прервал себя Сашка. — Кого-нибудь из старой компании встречаешь?
— Виктор прошлым летом приезжал…
— Да ну! Где он? — Гаврилов даже приподнялся. — Вот кого целую вечность не видел. А ведь, если положа руку на сердце, мы с тобой ему многим обязаны. И парнишка вроде неказистый был…
Но Николаев не расположен был вновь ударяться в воспоминания, поэтому бесцеремонно перебил:
— На Севере. Медицинский окончил и теперь главным врачом работает.
— Здорово! А Королёву Галку не встречал? Помнишь, мы в нее были немножко влюблены, а ты больше всех. Не на ней случайно?..
— Нет, не на ней. А она здесь недалеко. На одном объекте трудимся. Она крановщица. Как раз ей кирпич везу. Вон, видишь, у ворот мой конь вороной. Поди, застоялся без хозяина. — Михаил хотел подняться, но Сашка придержал:
— Погоди. Как она?
— Замуж вышла. Стала матерью семейства — двое мальчишек у неё. Не узнаешь. От прежней Королевы только смех остался.
— А я недавно Титаренко Олега встретил. Помнишь?
— Еще бы! — живо откликнулся Михаил. — Где он теперь, как живёт?
— Хорошо. Тоже крепко на ногах стоит. Работает на судостроительном заводе. На днях, представляешь, на районном слёте наставников выбрали меня в президиум, а рядом садится Олег, собственной персоной. Он, как Витченко, собрал в свою бригаду бывших правонарушителей, и, говорят, слушают те его, как отца родного.
— Вот кого хотел бы повидать, — вздохнул Михаил.
— Так за чем дело стало? У меня в среду жена выходная. Соберёмся, посидим, отметим мой орден.
— Может, лучше в субботу?
— Чего откладывать?! Забирай жену, кликни Королёву с мужем, я свяжусь с Олегом, попробую разыскать других ребят, кто в городе, и порядок.
— Ладно. Добро.
Обменявшись адресами и крепко пожав руки, расстались. Александр пошел к бригаде, а Михаил, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, заспешил к своему КамАЗу.
— Не забудь, в среду к шести! — донесся до него сверху голос.
Не думал, не гадал в ту минуту Александр Алексеевич Гаврилов, что встретятся они в среду совсем не так, как наметили. Будут и цветы, будут и наполненные стопки, но поднятые без тостов, без чоканья. Не будет главного — радости, вместо нее горе, женские слёзы, сжатые скулы мужчин. И преклонение перед подвигом, перед силой духа человека.
Не предполагал Михаил Сергеевич Николаев, что уже сегодня мужество выдвинет его на передний край пятилетки, что завтра его портрет, только в чёрной окантовке, поместят в многотиражке, что в среду на встречу с ним в Дом культуры придет чуть не весь Ленинградстрой…
Но это потом. А сейчас, насвистывая мотив любимой песенки «А я еду, а я еду за туманом…», Михаил Сергеевич гнал машину на предельной скорости, навёрстывая упущенное время…
У объекта увидел укоризненно замерший кран, грустно опустивший стрелу в ожидании груза, собравшихся вокруг него рабочих и в центре Галю. Поставив машину под разгрузку, он вылез из кабины, подошел к неприветливо встретившим строителям. Пожилой прораб, видя, как блестят глаза шофёра, подозрительно принюхался. «И опоздал-то всего на несколько минут, а такая недобрая встреча», — подумал Николаев. Но сегодня всё воспринималось необычно остро, и вина перед этими людьми, теряющими из-за него драгоценное время, не показалась уж такой незначительной.
— Где прохлаждался? — спросила крановщица, пропустив мимо ушей его смущенное «здрасте» и направляясь к трапу крана.
— Сашку поздравлял, — сказал Михаил Сергеевич. — Орденом его наградили.
— Какого Сашку? Гаврилова, что ли? — воскликнула Галя и даже задержалась на нижней ступеньке. Но прораб, для которого какой-то Сашка ничего не значил, искренне возмутился:
— Лучше бы со своих начал поздравления! — И, рассмеявшись над глупым выражением лица шофера, пояснил: — Галину Михайловну — с медалью «За трудовое отличие», а меня — с орденом Трудового Красного Знамени.
Галкин смех — больше так смеяться, как она, никто не умел — вывел Михаила Сергеевича из шокового состояния. Он вытащил из кармана помятую газету, просмотрел недлинную колонку награждённых орденом Трудового Красного Знамени, быстро нашёл фамилию прораба и сгрёб его в объятия. Колонка награждённых медалью была куда длиннее и заняла больше времени. Галина величественно, как настоящая королева стройки, ждала на ступеньке трапа. Не найдя её фамилии, Николаев решил, что его разыгрывают.
— Ты кого ищешь? — улыбаясь, спросила крановщица. Михаил Сергеевич стукнул ладонью по лбу — все время забывалось, что Галя сменила свою громкую фамилию на рангом пониже. Князеву Галину Михайловну он отыскал сразу.
— Точно, дай я тебя расцелую, — кинулся он к Гале, но был остановлен княжеским мановением руки.
— В щёчку. После второго рейса. И то если прибудешь вовремя. А за Сашку я просто счастлива. Молодец, что заехал, — с чисто женской логикой простила она опоздание.
— Договорились всем встретиться у него! — крикнул Николаев, задирая голову. — И мужа зови. — На слове «муж», как всегда, запнулся. По отношению к Гале оно все еще выговаривалось с трудом…
— Хорошо, — уже от самой кабины послышался её голос. — Будем.
Михаил Сергеевич подошел к прорабу. Закурили, наблюдая, как ловко стропальщики цепляют поддон с кладкой кирпичей, как тот плавно поплыл вверх, затем повернул вправо.
И вдруг в рабочем ритме что-то сломалось. На какое-то мгновение груз неподвижно застыл в воздухе, затем стремительно полетел вниз. Подобно взрыву, грохнулся о землю кирпич, взметнув столб розовой пыли. И тут стало видно, как кран неестественно кренится, а крановщица гонит в противоположном направлении освобожденную от груза стрелу. «Старается сохранить равновесие, — мелькнула мысль. — Но если не удастся, если кран рухнет на землю, тогда…»
В считанные секунды Николаев очутился в кабине своего КамАЗа. Руки и ноги работали автоматически, глаза не отрывались от падавшего прямо перед ним крана. Воля человека и сила мотора сделали, казалось, невозможное: рывок — и передние колёса взбираются по сложенным на земле балкам. Впереди крана уже не видно. Вот он мелькнул в боковом стекле. Всё, хватит. Михаил Сергеевич заглушил мотор — и в этот момент кран всей своей многотонной массой обрушился на грузовик. Шофёр и машина сделали свое дело — из кабины крана только посыпались стёкла. Кабина не коснулась земли…
Последним подарком судьбы Михаилу Сергеевичу Николаеву было неведение, что это его сын с приятелями отвинтили накануне на кране гайки и вытащили болты в отместку досаждавшему им сторожу…
* * *
На столе телефонистки районного узла связи росла стопка телеграмм. А что поделаешь, если с позавчерашнего вечера, едва начало мести, молчит телефон? Опять повреждение на линии. И пока не затихнет пурга, его не исправить, а значит, и не передать телеграммы в такие дальние поселки, как Софийск, Кизи. Несколько телеграмм отложено отдельно — пойдут первыми, все какому-то Ларину. Поздравительные, с днём рождения. Эти могли бы и подождать, не в них срочность. Телефонистку беспокоит первая, поступившая вчера. Надо же, в день рождения — и такое известие! И даже не горькое совпадение таких несовместимых событий волнует девушку, и не то, что адресат скорее всего опоздает на похороны, а редкие и пугающие слова текста: «трагически погиб…».