В дежурной комнате милиции Архипова и Маркова развязали. Валерий с удовольствием помахал затекшими руками. Если говорить честно, не так верёвка мучила, как сознание, что повязали и в прямом, и в переносном смысле. Затем всех троих снова обыскали. И не так поверхностно, как старшина в лесу, а капитально. После этого дежурный, старший лейтенант, сел за стол, положил перед собой широченный журнал, подложил под чистую страницу копирку и поманил пальцем сидевшего ближе к нему Бориса. Тот нехотя встал со скамьи и подошёл к столу. Валерий, впервые очутившийся в подобной обстановке, стал осматривать помещение. В комнате несколько дверей. Та, через которую их ввели, обитая железом, — туда сразу прошел старшина, на ходу расстёгивая кобуру. Чуть сбоку ещё одна. Куда она ведет, осталось ждать недолго…
Стол дежурного не обычный, а с какими-то тумблерами, кнопками, телефонным аппаратом, шуршащей непрерывно рацией. В комнату то и дело заходят сотрудники в форме и в штатском. Что-то спросят или скажут — и на выход. На задержанных не обращают никакого внимания. Даже как-то обидно. Словно они мелкая шпана, задержанная за плохое поведение в общественном месте, к которой так привыкли, что и смотреть не стоит. От этих размышлений Валерия оторвал голос Бориса:
— Александров. Пётр Михайлович.
О задержании они раньше думали, допускали такую возможность, оговаривали, какие давать показания, но чтобы начать с вранья имён и фамилий, речи не было. Как же быть теперь им с Юркой? Последовать примеру Борьки? Но ведь ложь быстро раскроется. А Борис, постепенно входя в роль, врал напропалую. Видимо, хмель, давно покинувший Валерия, ещё бродил в его голове.
— Сейчас в отпуске. Живу и работаю в Вологде. Этих ребят? Нет, не знаю, — повернувшись к скамье и скользнув взглядом поверх их голов, продолжал он. — Впервые увидел в лесу. За что взяли, никак в толк не возьму. Приехал отдохнуть — и на тебе. Кто-то палил из пистолета, потом на меня сонного накинулись и связали. Вот что выпил малость, это правда. Ну, так опять же — отпуск.
Дежурный слушал внимательно, не перебивая. И всё писал. Потом оторвал от журнала лист и позвал понятых, которые после обыска ребят вышли покурить. Дал Борису протокол. Тот медленно прочёл и потянулся к лежащей на столе шариковой ручке. Старший лейтенант показал, где расписаться. Борис размашисто подписал протокол и вернул его дежурному. Пока читали и расписывались понятые, он повернулся к ребятам и лихо подмигнул: вот, мол, как я их! Делай, как я. Когда понятые, подписав протокол, отошли к стульям у противоположной стены, Борис с гордым видом направился к скамье. Но дежурный остановил его:
— Вам, Марков, не сюда.
Вся гамма чувств в одну секунду отразилась на лице Бориса, пока он поворачивался от ребят в сторону открытой дежурным двери. Архипов и Иванников уже не врали свои анкетные данные…
Бориса водворили в одиночную камеру. Он лёг на нары, подложил под голову руки и пытался восстановить в памяти события прошлой ночи, которые обрывались после нападения на трех пэтэушников. Что было потом — полный провал. Помнит, что боролся из-за обреза с Валеркой. А с чего начал — хоть убей, не вспомнить. Он кряхтел, ворочался на досках нар, но так ни до чего и не додумался. Ладно, на допросе многое прояснится. Важно вовремя ухватить, о чем спрашивают, и потом уже продумать ответы. А пока всё отрицать. Напропалую. Ребята не подведут. Вот разве что Юрка, а Валера — кремень. На него можно положиться, как на самого себя.
Он не пробыл в камере и часа, как дверь открылась и короткое: «На выход!» — подняло с нар. Опять та же дежурная комната, тот же офицер. В его руке бумага с гербовой печатью в левом верхнем углу, а по центру напечатано: «Постановление о заключении под стражу».
И хотя Борис понимал, что его отсюда не выпустят, конкретность постановления оглушила. Из всего прочитанного машинописного текста уловил только одно: следователь РУВД города Ленинграда Артемьев берет его под стражу за систематическое совершение преступлений и направляет в следственный изолятор номер один.
— А каких преступлений? — приходя в себя, спросил Борис.
— Следователь объяснит, — ответил дежурный.
— Он здесь?
— Нет, в Ленинграде.
— А как же… — начал Борис и осёкся. Он хотел спросить, как следователь, будучи в Ленинграде, успел подписать и прислать сюда постановление, но увидел дату и всё понял. Постановление старое, вынесено как раз в тот день, когда они сбежали. Приятно защекотало, что они вовремя угадали ход следователя и опередили его. Но тут же и защемило: а что толку? Если всё выяснят, только больше дадут.
Борис расписался в постановлении и под конвоем двух милиционеров вышел из отделения. Ни Валеры, ни Юрки не видно. У крыльца стоит автозак, в котором ему предстоит совершить обратный путь в Ленинград. И не откажешься. Не скажешь: «Я поеду лучше на электричке». Ни в дежурной комнате милиции, ни даже в камере предварительного заключения не было такого острого ощущения потери свободы, как в момент посадки в автомашину, специально предназначенную для перевозки лиц, лишённых свободы.
Формы участия общественности в укреплении законности, предупреждении и пресечении правонарушений и преступлений многообразны. Этому вопросу в учебнике по «Основам советского государства и права» посвящен специальный параграф.
В этой главе освещена только одна из них — участие в задержании преступников.
Пятеро туристов, участвовавших в задержании, — из трёх разных групп отдыхающих, не знакомы между собой.
Из палатки, в которую выстрелил Марков, из мужчин только один Андреев остался невредим — его другу Сергееву Архипов серьезно ранил руку.
По всплеску воды Андреев понял, что преступники вброд переходят на противоположный берег, и кинулся к реке. Но плач жены заставил его вернуться. И только здесь он увидел, что невеста Сергеева — в следующую субботу они с женой должны быть свидетелями на их свадьбе — лежит в луже крови.
— Воды! — крикнул он Сергееву и кинулся к стоявшей недалеко чужой палатке.
— Помогите! — Его крик поднял на ноги братьев Фёдоровых и двух девушек.
Несколько слов — и девушки, накинув на себя что попало, бегут к их палатке, а братья, прихватив топорики, догоняют Андреева у следующей.
Оттуда парень и девушка бегут к мосту и дальше к лесхозу — там телефон — вызвать «скорую» и милицию. Пробегая мимо палатки Андреева, узнают, что «скорая» уже не нужна…
Ни одна палатка, куда стукнулся Андреев, не ответила отказом, ни одна женщина или девушка не остановила мужа или любимого: «Петя, не ходи. Могут убить».
Поднялись все, каждый, чем мог, помогал, скромно, без лишних слов продемонстрировав лучшие качества советских людей, их активную жизненную позицию.
С появлением старшины милиции поиски приняли более целеустремлённый характер.
Оценив обстановку, он послал шофёра с донесением в отделение. Дежурный поднял по тревоге личный состав и взялся за телефонную трубку.
Возглавил операцию полковник, начальник уголовного розыска области.
Этого не учить, что делать.
Отдавая должное розыску по «горячим» следам, он перекрыл все дороги, ближайшие железнодорожные станции, окружил Линтуловскую рощу сотрудниками милиции и дружинниками.
Не найдет старшина, перехватят дальше.
А старшина воспользовался росой. По ней так и видна дорожка следов. Преступников? Конечно! Кому еще здесь бродить в это время? Видит каждую сломанную ветку, слышит каждый шорох. Сам впереди с пистолетом в руке. Все-таки у тех оружие.
Дорожка потянулась в гору. Обошел кругом — выхода нет. Значит, здесь засели.
Глава XVIIIЗА РЕШЁТКОЙ
«Наказание не только является карой за совершенное преступление, но и имеет целью исправление и перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, а также предупреждение совершения новых преступлений, как осуждёнными, так и иными лицами…»
(Статья 20 УК РСФСР)
Даже не взглянув на Бориса Маркова, дежурный следственного изолятора стал внимательно изучать тоненькую папку, вручённую ему милиционером. Дойдя до последней страницы, перепроверил у Маркова анкетные данные, отколол копию сопроводительной и, расписавшись, вернул её милиционеру. Тот, откозыряв, вышел из дежурного помещения. Борис почувствовал, что с его уходом рвётся последняя ниточка, связывающая его с волей. Теперь его окружали люди в военной форме. Здесь всё было суше и строже, чем в отделении милиции. Там Борис Марков ещё что-то значил, им интересовались, в других камерах где-то рядом сидели Балера и Юрка. Здесь же было ощущение, что он стал объектом, с которым, помимо его воли, делалось то, что предписано инструкциями.
Первым делом Бориса обыскали. Что такое обыск в отделении милиции по сравнению с этим! Предложили раздеться догола, прощупали каждый шов одежды, даже вытащили стельки из кед. Только успел одеться, как отвели фотографироваться. В фас и профиль с забранными назад волосами, из-за чего уши торчали как напоказ. Да ещё прикрепили к груди табличку с номером. Затем в соседний кабинет — дактилоскопировать. Оттуда в медчасть. У врача один вопрос:
— Жалобы?
Борис чуть было не сказал о боли в ноге, но вовремя спохватился: всё, что он здесь скажет, так или иначе может дойти до следователя.
— Здоров, — ответил он.
Тем не менее врач заставила раздеться до пояса, простукала, прослушала, помяла живот, потом позвала медсестру и велела взять на анализ кровь. Из медицинского кабинета Бориса вновь привели, в дежурную комнату.
— В семнадцатую, — коротко распорядился дежурный. Борис понял, что это номер отведенной ему камеры. И действительно, пройдя в сопровождении контролера ряд решетчатых, запертых на замки дверей, он очутился у камеры номер семнадцать.
Как только открылась дверь, бросилась в глаза кровать с чистым бельем. Сколько времени он уже не спал в нормальных человеческих условиях? Борис присел на койку. Жестковато, но никакого сравнения с голыми нарами в милиции. А на душе