— Взвесьте всё, Марков. Положение куда серьёзнее, чем вам поначалу казалось. Правда, вы как обвиняемый можете говорить всё, что найдете нужным. Это свидетель, под страхом уголовного наказания, обязан говорить только правду. Перед вами выбор: говорить правду, ничего не говорить или лгать. Захотите говорить правду, чистосердечно во всем раскаетесь, — перед вами раскроется статья тридцать восемь. Вы сами поможете себе в далеко не легком положении создать смягчающие обстоятельства. Не сделаете этого, будете отмалчиваться или лгать, — пеняйте на себя. Я обязан установить истину. А в том, что возможности для этого у нас есть, вы уже убедились.
— В этих томах, — Артемьев положил руку на уголовное дело, — много вашей лжи. Но в конечном итоге выявится правда. С вашей помощью или помимо вашего желания. Во всяком случае в обвинительном заключении, которое я составлю для суда после окончания следствия, будет только правда. Причем вся, даже скрываемая сейчас вами. Я не намерен, Марков, навязывать вам решение, но хочу дать один совет: вот сюда, — следователь похлопал по краю стола, — вы должны выложить всё, что есть за душой. Я подчеркиваю: всё и сразу. Отделываться и дальше полупризнаниями вроде окна в общежитии и скрывать более серьезные вещи не советую. Это будет только вам во вред.
Следователь нажал кнопку звонка и закрыл портфель. Борису вдруг показалось, что и его самого следователь, если захочет, сможет так же неторопливо и спокойно, как бумаги, упрятать в его глубины.
Первые дни в следственном изоляторе. Первые допросы. Для Маркова все это только первое…
Сейчас он снова на перекрёстке. Первый раз, ещё тогда, в электричке, не устоял перед соблазном, залез в чужой карман — и вот результат.
Какую выберет дорогу на следствии, какую из предлагаемых обвиняемому законом альтернатив изберет? Если хватит мужества на честную, сделает первый шаг к исправлению. Если нет, начнется борьба, схватка правды с кривдой за установление объективной истины. Та самая схватка, которую Марков по наивности ожидал уже на первом допросе и которую сейчас по всем статьям проигрывал.
Первые допросы были своего рода разведкой. Иногда с боями местного значения. Как подготовка к наступлению. Это тактика военного искусства, это и тактический прием, применяемый в следственной работе.
Арест, помещение в следственный изолятор — ещё не уголовное наказание. Оно будет отбываться позже, после вступления обвинительного приговора суда в законную силу, когда обвиняемый, побыв подсудимым, станет осуждённым. А пока это только предварительное заключение. Хотя оно и засчитывается в срок назначенного судом наказания.
Каким будет наказание по виду и сроку, зависит от целой совокупности обстоятельств, в том числе и от поведения обвиняемого на следствии.
Уголовное наказание — это не месть за преступление. Будучи карой, лишая осуждённого определённых благ, оно ставит своей целью перевоспитание и исправление его. За время отбытия уголовного наказания преступник должен в полной мере осознать, пережить, прочувствовать свою вину, низость, подлость и вред содеянного.
По отбытии наказания он должен стать другим человеком. Совершенное им ранее не должно иметь повторения. Уголовное наказание — это не пропасть между преступлением и исправлением, а мост над ней. Длинный, подчас труднопроходимый, подходы к которому начинаются с предварительного заключения, с водворения в следственный изолятор, с первых допросов.
Глава XIXТЫ КРИЧАЛ «СТРЕЛЯЙ!»
«Задачами советского уголовного судопроизводства являются быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных и обеспечение правильного применения закона с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осуждён. Уголовное судопроизводство должно способствовать укреплению социалистической законности, предупреждению и искоренению преступлений, воспитанию граждан в духе неуклонного исполнения советских законов и уважения правил социалистического общежития».
(Статья 2 УПК РСФСР)
По бледности осунувшегося за сутки лица Бориса Маркова, двигавшемуся вверх и вниз кадыку, непроизвольным глотательным движениям, напряженности и скованности во всей фигуре следователь безошибочно понял, сколько тому пришлось пережить. Будь Марков повнимательнее, не так занят своей персоной, он бы тоже заметил тёмные круги под глазами Артемьева, покрасневшие от бессонной ночи глаза.
— Я вас слушаю, Марков, — сказал следователь, как обычно, спокойно, но на этот раз без всяких вступлений. Можно было, конечно, прикинуться непонимающим: «О чём говорить?» Но Борис решил принять предложенный ему тон. Благо вечером, когда прошел первый шок, все детально обсудили в камере.
— Вы правы, гражданин следователь, — подняв голову и смотря на Артемьева прямым, чересчур честным взглядом, заговорил он. — Эта девушка на нашей совести. Только я к этому, поверьте, никакого отношения действительно не имею. Спросите, почему раньше молчал? Поймите: назвать друга нелегко.
Борис замолчал, всем своим видом показывая, как ему тяжело. Следователь не торопил.
— На кражу мы пошли одетые по-летнему, а ночь была холодной. Пацан, видно, чтобы согреться, баловался с обрезом — что с мальчишки возьмешь? — и выстрелил. Вот так, по нечаянности и получилось.
Борис снова замолчал. Теперь на его лице было написано, что он выговорился и ждет вопросов. Они не замедлили последовать.
— Всё?
— Всё.
— Кто стрелял?
— Так я же сказал: пацан.
— С вами было двое несовершеннолетних. Кто изх них стрелял?
— Почему «с вами»? Это не точно. А вы, гражданин следователь, любите точность. Я с ними был, а не они со мной. Верховодил у нас Валерий Архипов. Он главный.
— Не будем придираться к оборотам, — примирительно сказал следователь. — Я спрашиваю: кто стрелял? Фамилия, имя?
— Иванников, Юрка. — Борис выдавил ответ, казалось, из самого нутра.
— Это точно?
— Как в аптеке.
Столкнув самое трудное, Марков расслабился; сел поудобнее, стал снова нагловат.
— Вы не ошибаетесь?
— Нет. Сам видел, как он выстрелил у входа в палатку. Валерка в это время со мной был, разрезал палатку, а я рюкзак вытащил…
— А может, наговариваете, Марков? С себя на несовершеннолетнего сталкиваете?
— Ну что вы, гражданин следователь! — В голосе Бориса неподдельная обида.
— Учтите: на очных ставках все выяснится.
— Конечно. Хоть сейчас проводите. В глаза скажу.
Борис не кривил душой. Он не только не боялся очных ставок, но хотел их. Естественно, Юрка будет отказываться, но Валерка, какие бы показания ни давал раньше, на очной ставке обязательно станет подыгрывать ему, Борису. А против них двоих Юрка — ничто. Ему за убийство, особенно если пройдет номер со случайным, много не дадут. А для Бориса это выручка, да еще какая! Он посмотрел на следователя, пытаясь определить, как тот отнёсся к его показаниям. Но на лице обычное внимательное выражение, и, как всегда, ничего не прочтёшь. Тогда Марков решил выкинуть главный козырь, тщательно продуманный вчера камерой.
— Вы, гражданин следователь, предложили мне выбор — не скрою, трудный. Я не спал всю ночь, решал, как быть.
— И что же, решили? — спросил Артемьев, не спуская глаз с Маркова. В отличие от других допросов он не спешил сегодня браться за ручку. Пока всё шло по чётко разработанному камерой плану. Даже этот вопрос следователя был предусмотрен. Только после него нужно говорить дальше. Но не сразу. Ещё пауза. Вот теперь в самый раз.
— Уж если я выдал друга, то нетрудно догадаться о моем выборе.
Артемьеву стоило большого труда удержаться от вопроса: «С каких это пор Иванников стал вашим другом? Если мне память не изменяет, на прошлых допросах вы утверждали, что с ним и Архиповым у вас просто шапочное знакомство. Как с Потаповым и Корниловым. По беседке». Но это не сейчас. Это успеется. Сейчас надо слушать, а не сбивать мелкими уколами.
— Так вот, я решил «завязать» окончательно. Убедили. Поэтому расскажу всё, что было. И то, что вы знаете, и то, что вам неизвестно.
Расчёт Маркова был прост: за счёт других преступлений уйти от убийства. Рассказав всё до мелочи, заставить следователя поверить в правдивость показаний об обстоятельствах убийства. Ребята наверняка о многом умалчивают. И это даёт ему шанс перед ними. Кому, спрашивается, после этого будет вера? И Борис скрупулёзно, не упуская ни одной детали, стал рассказывать о всех преступлениях, кроме последнего. Говорил правду, не уменьшая ни в чём своей роли. При проверке всё подтвердится, и его «честность» подкупит следователя. Выплыли и босоножка, которую он на следствии отрицал, и магнето, а заодно и кошелёк, о которых на допросах и речи не было; и покушение на кражу из магазина; и даже украденная им из ларька выручка. Во время рассказа Бориса следователь делал пометки. Протокол он напишет потом, а сейчас важно дать Маркову высказаться до конца…
Прошло три дня. Борис понемногу стал успокаиваться. И хотя он не считал больше следователя лопухом — уж больно дорогой ценой достается уход от убийства, — всё-таки приятно, что в главном сумел обвести его вокруг пальца. И ещё одну промашку нашел у следователя. Как-то, на одном из первых допросов, Артемьев сказал ему: «Живите, Марков, своим умом. Не слушайте никого в камере. По опыту знаю, что советов вам будут давать массу. И может, на первый взгляд даже дельных. Но поверьте мне, ни один уголовный «профессор», какими многие тут себя мнят, вам не поможет. Все время помните, что они в одном положении с вами — тоже под следствием, тоже под стражей. Им же не помогли их собственные знания! Так что лучше думайте сами».
А камера помогла, опровергнув предостережение следователя. Борис никогда сам бы не додумался всё «брать». Боязно было, хотелось от всего отбрыкаться. Это новые друзья, сокамерники, подсказали, что из двух зол лучше выбрать меньшее. И этот ход, пожалуй, единственный в его положении.