Люк дружески улыбнулся.
- Для этого у меня есть ты, Халлин, - легко парировал он.
- Если бы я прибыл на борт "Несравненного" двумя минутами позже, я бы ничего не успел сделать, - не согласился Халлин, полностью вернув себе деловой настрой. И затем в его голосе послышались ноты самоуверенности и насмешки - то, что мог позволить себе в общении со Скайуокером только он, не испытав затем неприятных последствий: - Помни об этом, когда вновь соберешься шататься неизвестно где на своем ненаглядном подопытном СИДе.
- Ты всегда будешь приходить в последнюю минуту, чтобы залатать меня. Думаю, тебе просто нравится драма.
- Нет, мне нравится сидеть на террасе с хорошей порцией выпивки и ничего больше не делать. Намного лучше, чем следить за новыми потрясениями галактики, - возразил Халлин. - Мне не нравится раз за разом латать тебя и восстанавливать затем свои раскромсанные нервы в ожидании очередного ЧП. - Он многозначительно взглянул на длинный кривой осколок. - В следующий раз, когда захочешь сделать какую-нибудь глупость, посмотри на этот кусок шрапнели и вспомни, что я сказал тебе.
К концу дня Люк бродил по широкому балкону, обозревая сверху сады на крыше Монолита - основного здания Дворца. Это был первый раз, когда он вышел наружу после своего ранения. Устав, он задумчиво оперся руками на каменную балюстраду, искусно отделанную тысячами крошечных кусочков полированного мрамора – рассеянно всматриваясь в протянувшуюся к горизонту столицу.
Мара слонялась позади, жмурясь от яркого света; солнце уже стояло над крышами самых высоких, плотно застроенных зданий, бросающих вокруг себя длинные тени, которые однако не достигали дворца. Мара видела, что Люк по-прежнему был очень слаб - хотя силы постепенно возвращались к нему, день за днем. Она даже раз застала его за несколькими экспериментальными движениями с рукоятью меча - он точно испытывал зуд по тренировкам.
- Ты не должен выходить на балкон, - предостерегла она в конечном счете, вглядываясь в стоявшие вдали высотные здания. – Это фактически приглашение для снайпера.
Казалось, он удивился:
- Мара, я только что пережил четырехзарядный взрыв в диапазоне прямого действия - и ты думаешь, что один лазерный выстрел снимет меня?
- Случались и более странные вещи.
- Да-а, однако это недостаточно странно для моей жизни, чтобы случиться.
Она посмотрела на него, ничуть не убежденная. Похоже, он едва ли был способен оставаться дальше на ногах, хотя она и не собиралась говорить ему об этом.
- Все нормально, - сказал он, явно хорошо зная, о чем она думала; и она задалась вопросом: читал ли он ее открытые мысли и осознавал ли, что она понимала многое из его позы - видя, как ветер болезненно натягивает легкую ткань халата через спицы, воткнутые в его тело.
Еще какое-то время она тихо смотрела на него, наблюдая, как путаются на теплом летнем ветру его волосы, как трепещет халат...
В конце концов он искоса взглянул на нее, давая понять, что она смотрела слишком долго. Мара быстро отвела глаза, повернулась и уселась на широкую каменную балюстраду, не обращая внимания на смертельную пропасть позади, совершенно уверенная в своем чувстве равновесия. Если Скайуокер как-то и встревожился по этому поводу, он хорошо это скрыл.
Мара мельком оглянулась на него:
- Если бы мне давали по кредиту каждый раз, когда я вижу тебя, смотрящим на этот проклятый город...
- Тогда возможно ты смогла бы вернуть мне половину того, что проиграла в сабакк, - усмехнулся он, по-прежнему наблюдая широко раскинувшийся городской пейзаж плотно стоящих друг к другу высотных роскошных зданий, самых богатых и престижных на Корусканте. Она как-то сказала ему, что за вид на Императорский Дворец, стоимость собственности увеличивается в два раза, и он был искренне озадачен этим.
Мара улыбнулась, яркие волосы развевались на ветру, задевая щеки.
- Я просто жду, когда мой долг будет соответствовать затраченным мной времени и силам, чтобы предложить тебе сыграть на все сразу, пан или пропал.
Его собственная улыбка заколебалась, по лицу прошла краткая тень сомнения.
- Это как раз та игра, которую я обдумываю прямо сейчас, - пробормотал он спокойно.
Мара обернулась к нему, зная, что он думает о надвигающемся визите Императора. Он пристально смотрел на кривой кусок шрапнели, крутя его в руке.
- Я бы очень тщательно подумала, прежде чем пойти против него, - произнесла Мара, стараясь сделать это легко, чтобы ее тон не подразумевал ничего, кроме совета.
- Я не думаю о том, чтоб идти против него, нисколько, - ответил Люк, сжимая кулак вокруг злополучного осколка. - Я думаю лишь… о повышении ставок.
Мара нахмурилась:
- Для чего?
Скайуокер склонил голову набок, но больше ничего не сказал, вновь впадая в задумчивое состояние и блуждая глазами по отдаленному городу; огромные здания купались в пунцовом жаре наступившего сумрака. Мара вздохнула, смотря вниз на свои ноги, пинающие пятками балюстраду.
- Знаешь, иногда ты хуже Палпатина, со своими тайнами и планами.
Он только усмехнулся, ничуть не задетый ее словами.
- Я был бы дураком, если бы сказал тебе, ты знаешь это, - спокойно произнес он. В голосе не было ни злобы, ни обвинения.
Однако Мара почувствовала острую боль вины, не дающей ей поднять взгляд; колеблющаяся мораль и глубоко укоренившиеся привязанности заставили ее неловко промолчать.
Люк зашел в свою гардеробную, чтобы переодеться для ужина; рубашка, которую он просил, ждала его на вешалке, свежая и отглаженная. В высшей степени организованный Дэррик принес рубашку из комнаты хранения - точно зная, что затребовал Люк.
Она была абсолютно черного, редко носимого им цвета. Изысканная тонкая ткань, воротник стойкой, Крошечные шелковые узелки-пуговицы, сделанные вручную, шли по центру до половины длины, плетеные петельки из тонкой тесьмы, соединяясь с ними, создавали едва различимые замысловатые узоры, черные на черном. Люк оставил их частично расстегнутыми, подогнав стиль рубашки под цепляющиеся спицы - поэтому тщательно вышитый высокий воротничок небрежно свисал по сторонам; шелковистая ткань приносила приятную прохладу коже. Великолепная, парадная рубашка тонкой ручной работы.
Та самая, что была на нем в первый вечер после того, как он проснулся здесь - в первый раз, когда он оказался перед Императором. Он чувствовал себя тогда крайне неудобно и неуместно посреди этого всеохватывающего и всепроникающего богатства, неуклюжим и стеснительным. Теперь он не думал об этом вообще; все здесь существовало для удовлетворения определенных целей и стремлений, неся даже в мелочах тонкие намеки и послания.
Искусно сшитая, детально проработанная рубашка была не в его вкусе, она была выбрана Палпатином вероятно перед его прибытием - но в этом и был смысл. Император не ужинал в частной столовой Люка с тех пор, как миновали те двенадцать недель, когда Палпатин приходил сюда каждый вечер, ожидая сопровождаемого гвардейцами Люка; каждый вечер они оба сидели за богато накрытым столом, не притрагиваясь к пище.
И сегодня, собираясь прийти сюда и приказав подать ужин в ту же самую комнату, Палпатин рассчитывал сделать заявление - указать на возвращение к тому моменту, к той возможности.
Люк понимал, что это тщательно продуманное напоминание того, что было раньше, того как много изменилось с тех пор. Даже больше, это было возможностью вновь вернуть тот момент - для Люка - чтобы изменить свое решение, основываясь на большей информации и менее наивной точке зрения. Его Мастер предлагал начать с чистого листа, и Люк был согласен потворствовать ему; по крайней мере, это определенно изменилось.
Но несмотря на все изменения за последние три года, кое-что осталось прежним. У Люка все еще была собственная повестка дня к столу, собственные желания и собственные цели. Он просто научился маскировать их - научился играть в игру его Мастера. Именно это он и намеревался сделать сегодня вечером.
Палпатин рассчитывал на ответную реакцию своего драгоценного джедая, желая ясности его позиции в свете случившегося. Император пошел на большой риск, чтобы вызвать эти изменения. Люк теперь был абсолютно уверен в том, что именно Палпатин спровоцировал произошедшее; хотя ему хватало благоразумия не искать доказательств этому, что только насторожило бы Императора; к тому же это было бессмысленно - по какой бы причине все не произошло, конечный результат оставался неизменным. Эта особая махинация принесла его Мастеру успех.
Ибо она полностью разъяснила Люку его положение: изолированное и неподдерживаемое ничьей стороной. Разъяснила болезненную очевидность - Люк не мог опереться и положиться ни на кого, кроме себя.
Этот простой факт собирался стать движущей силой всех его действий и стремлений. Он слишком долго оставался уязвимым, разрываемым противоречивыми принципами и привязанностями, и Палпатин был совершенно прав, указав ему на это. Что ж, теперь у Люка была новая преданность – та, которой он должен был следовать уже давно.
Себе самому. Своим планам. Своим задачам.
Да, Палпатин ожидал реакции, и Люк намеревался ее предоставить. Для своих собственных целей.
Стоя перед высокими окнами гостиной, Люк терпеливо ждал приглашения в его частную столовую, обшитую эбеновым деревом, наблюдая, как день уступил небо чернильной темноте, освещаемой жаром городских огней.
Когда тяжелые двустворчатые двери наконец открылись, он шагнул внутрь и нашел своего Мастера, стоящим перед массивным каменным камином - точно так же, как это было в первый день их встречи. Несмотря на теплый вечер, внутри был разожжен огонь. Однако ряд высоких стеклянных дверей на балкон был открыт, чтобы снизить температуру, идущую от огня - то что, никогда не позволялось в первые месяцы его нахождения здесь; фактически это было невозможно, двери установили только после того, как жилец этих комнат больше не собирался бежать из них.
В то время были установлены обзорные окна военного образца, толщиной в несколько дюймов, связанные тросами с массивными балками, спрятанными в укреплениях внутри стен. Тюрьма для джедая, как объяснил ему тогда Мастер. Люк все же разбил их, одним единственным ударом Силы, разрушив и окна и большую часть окружающей стены - настолько намертво они были скреплены с ней. Но он сделал это.