— спросил Майк.
— То есть как это у вас не выйдет? — сказал Сэм. — Верное дело! Окончил Гарвардский университет, здоров как железо. У вас есть смекалка, подвижность и, что самое важное, наступательный дух. Встаньте, Майк, я покажу вам шесть-семь приемчиков.
Майк встал, снял пиджак и закатал рукава рубашки.
— Готово? — спросил Сэм. — Смотрите, это ринг, Дзинь!.. Удар гонга. Вы выходите.
Майк вышел с тяжелым сердцем. Его шофер говорил, не умолкая, и старательно пояснял все свои действия; он двинул левой рукой ему в подбородок, правой — в низ живота, и Майк согнулся пополам, с трудом выдыхая воздух.
— Видите, — сказал Сэм. — То, что сделал я, можете сделать и вы.
Майку понадобилось пять минут, чтобы восстановить дыхание.
— Подожди минутку, — произнес он. — Сэм, ты прирожденный убийца. Давай так: ты будешь драться, а я стану твоим менеджером. Мы живо пробьемся к самой верхушке этой профессии. Ты сделаешь нокаут Шарки во втором раунде, Байеру — в третьем, Брэддоку — в четвертом и Джо Луису — в пятом.
— Это ведь не мне, а вам надо пробиваться к верхушке профессии, — сказал Сэм. — Роза Тарантино не требует от меня, чтобы я что-нибудь делал. Требует ваша жена. Это вам надо делать нокауты, хотя бы и не Шарки, Байеру, Брэддоку или Джо Луису. Хорошо будет, если вы одержите победу над кем-нибудь из битых местных парней. Ну, как вы, отошли малость?
— Самую малость, — сказал Майк.
— Ладно, — сказал Сэм, — Второй раунд. Дзи-н-инь! — удар гонга.
— Обожди минутку, — попросил Майк.
Он перемахнул через стул и бросился в соседнюю комнату, но его шофер тоже перемахнул через стул и бросился за ним.
— Здесь канат, — сказал Сэм. — Ну что вы будете делать? Вас загнали в угол.
Майк не знал, что ему делать. Единственное, что ему удалось, — это мгновенно потерять сознание, словно его задули, как свечку.
Сэм стоял над ним, и лицо его выражало полное отвращение.
— Вы не можете драться, — сказал Сэм.
Он пошел в ванную комнату и принес оттуда стакан воды. Немножко воды он разбрызгал по лицу Майка.
— Надеюсь, вы заметили, как я вас ударил, — сказал Сэм.
— Дай мне виски, — сказал Майк. — Ты уволен.
— То есть как это я уволен? — спросил Сэм.
— Ты уволен, если будешь учить меня боксу, — сказал Майк.
— Ладно, — сказал Сэм. — Ладно. Я ведь только выполнял мой долг по своему разумению. — Эту фразу он тоже вычитал в детективном романе.
Сэм налил Майку виски и подал ему стакан. Майк проглотил виски и с трудом встал, потирая подбородок.
— Знаешь, что я тебе скажу? — заявил Майк. — Мы устали. Иди к себе и поспи. Мы вернемся к этому вопросу на свежую голову, утром. Разбуди меня в полдень.
— Ладно, — сказал Сэм.
Через десять минут у Майка зазвонил телефон. Это был Сэм.
— Майк, — сказал он. — У меня мысль.
— Отлично, — сказал Майк. — Какая?
— Боксера из вас не выйдет, — сказал Сэм, — но мне кажется, у вас есть первоклассные задатки, чтобы стать великим борцом. Я сейчас приду и научу вас кое-каким приемам.
— Попробуй, и ты уволен, — сказал Майк. — Увидимся утром.
— Ладно, — сказал Сэм. — Ладно. Не обижайтесь.
Майк встал в десять часов и пошел к своему шоферу. Сэм еще спал. Когда он услышал стук в дверь, он откликнулся сонным голосом:
— Кто там?
— Майк, — сказал Майк.
— Какой такой Майк? — крикнул Сэм.
— Майк Корбет, — сказал Майк.
Сэм выскочил из кровати и открыл дверь.
— Вы опять ничего не поняли. Когда я говорю: «Какой такой Майк?»— вы должны ответить что-нибудь смешное. Например, я говорю: «Стук, стук!» Вы говорите: «Кто там?»
— Не понимаю, чего ты хочешь, — сказал Майк.
— Стук, стук! — сказал Сэм.
— Ну хорошо, — сказал Майк. — Кто там?
— Шоб…
— Какой такой Шоб?
— Шоб ты оглох, а потом усох, — сказал Сэм.
— Очень смешно. Одевайся. У нас есть работа.
— Работа? — сказал Сэм. — Какая работа?
— Обыкновенная работа. Давай машину, проедемся. А вдруг кто-нибудь подаст нам хорошую идею?
Сэм полез под душ.
— Стук, стук, — сказал он.
— Ты брось это дело, — сказал Майк. — Лучше поторапливайся. Я буду внизу пить кофе и читать утреннюю газету. Пошлю и тебе кофе наверх.
— Спасибо, — сказал Сэм. — И несколько бараньих отбивных, не очень прожаренных.
— Подавай машину к подъезду через десять минут, — сказал Майк.
Через пятнадцать минут Сэм уже гнал машину вниз по Пауэлл-стрит к Рынку, от Рынка к Феллу и от Фелла в парк Золотых ворот. По парку он ехал очень медленно. Парк был хороший, и день был тоже очень хороший. Они выехали из парка на пляж.
— Стук, стук, — сказал Сэм, увидев океан.
— Кто там? — сказал Майк.
— Тихий океан, — сказал Сэм.
— Какой такой Тихий океан?
— Вот я и влип, — сказал Сэм, — Обыкновенный Тихий океан.
— Очень смешно, — сказал Майк. — Обыкновенный Тихий океан.
Океан нагнал на Майка такую тоску, какой он еще никогда не испытывал. Ему оставалось только одно: вернуться домой.
— Послушай, Сэм, — сказал он. — Завтра утром мы будем в Нью-Йорке.
— Это же психоз, — сказал Сэм. — Невозможно.
— Мы сядем сегодня на самолет и завтра утром будем в Нью-Йорке.
— На самолет? — спросил Сэм. — А что мы сделаем с этой машиной?
— Оставим ее в гараже, — сказал Майк. — Нет, — сказал он, — мы ее продадим. Нет, отдадим кому-нибудь. Так и сделаем. Отдадим ее кому-нибудь, кто всегда мечтал о такой здоровенной колымаге.
— Это я всегда мечтал о такой здоровенной колымагe, — сказал Сэм.
— Хорошо, — сказал Майк. — Эта здоровенная колымага теперь твоя здоровенная колымага.
— Вы это всерьез? — спросил Сэм.
— Конечно, всерьез, — сказал Майк. — Я еду домой. Ты можешь нанять шофера и сидеть сзади, как сижу я.
— И не подумаю, — сказал Сэм. — Я сам буду вести свою машину.
— Хорошо, — сказал Майк. — Я полечу на самолете, а ты поезжай на машине.
— Давайте маленько подумаем, — сказал Сэм. — А летать в этих самолетах безопасно?
— Безопасно, — сказал Майк. — Ты не хочешь брать колымагу?
— Я, кажется, предпочту на семь дней раньше увидеться с Розой Тарантино, — сказал Сэм. — Давайте отдадим колымагу мальчишке-газетчику или кому-нибудь в этом роде.
— Идет, — сказал Майк.
Они отдали машину четырнадцатилетнему итальянцу-газетчику по имени Винсент Торини. Майк сводил мальчика к адвокату в Рассбилдинг на Нью-Монтгомери-стрит и оформил сделку. Мальчик был поражен, испуган и обрадован.
— Я опытный водитель, — сказал он.
Поверенный был тоже напуган до смерти. Он подумал, что тут кроется какая-то провокация. Может, заговор? Может, Торини хотят умыкнуть? Хотя кому нужно умыкать газетчика? На всякий случай он позвонил в газеты и в полицию.
Полиция и репортеры нашли Майка с Сэмом в доме у Торини на Телеграф-хилл.
Они устроили маленькое пиршество, пили вино, смеялись, восхищались колымагой и обсуждали законность сделки.
Никто не был арестован, но фотографы поработали на славу. Папа Торини, мама Торини, Винсент, пятеро младших Торини, Майк и Сэм — все они были сняты, и все они улыбались.
Майк и его шофер сели на самолет, и к утру они уже были на родной земле. Сэм поспешил к себе в Бруклин, к Розе Тарантино, а Майк вскочил в такси и понесся домой, в Манхэттен, к маленькому Майку и Эмме.
Странно, — подумал он. — Вот я подарил здоровенную колымагу и приехал домой. Мне понадобилось три месяца, чтобы добраться из Нью-Йорка до Сан-Франциско, и ровно одна ночь, чтобы вернуться из Сан-Франциско в Нью-Йорк.
Странно, — подумал он снова. На душе у него было радостно, хотя и чуточку тревожно.
Первым увидел его маленький Майк.
— А вот и он, этот дядя, — сказал Майк.
Маленький Майк кинулся к нему на шею и поцеловал его.
— Господи! — сказал Майк.
Потом настал черед Эммы. Майку стало дурно от радости.
— Господи! — сказал Майк.
Он сел и сделал вид, что вполне спокоен.
— Просто не верится, что я дома, — сказал он. — Странно, а ведь можно подумать, что ты мне рада.
— Рада, — сказала Эмма.
— Я тебя никогда не мог понять, — сказал Майк. — Позапрошлой ночью, когда я с тобой разговаривал, у тебя был такой тон, будто ты никогда не захочешь видеть меня снова, А теперь, посмотри на нее, все совсем наоборот.
— Правильно, — сказала Эмма. — Посмотри на меня.
— А что же я делаю? — спросил Майк. — Ты чудно выглядишь, Эмма, а у меня, наверно, измученный вид? Три месяца, которые я провел без тебя, были самые несчастные, самые тяжкие, самые бессмысленные месяцы в моей жизни. И нечего притворяться. Я так ничего и не сделал.
— Слава богу, — сказала Эмма.
— Не понимаю, — сказал Майк. — Ведь я же ничего не сделал.
— За эти три месяца, — сказала Эмма, — ты совсем не изменился.
Майк был ошарашен.
— Честное благородное слово, Эмма, — сказал он, — я ничего не понимаю. Наверно, я и в самом деле очень глуп, но я ровно ничего не понимаю. Ведь ты требовала, чтобы я уехал и что-нибудь сделал?
— Да, — сказала Эмма.
— Но ведь я ничего не сделал, — сказал Майк. — Я старался изо всех сил, но так и не смог ничего придумать. Кроме одного: я приехал домой. Тринадцать дней я провел в Чикаго, пытаясь написать роман. Мне удалось написать только заглавие и одну маленькую фразу.
— Какое же было заглавие? — спросила Эмма.
—«Эмма», — сказал Майк. — Вот какое было заглавие.
— А что же было сказано в маленькой фразе?
—«Ты разбиваешь мне сердце», — сказал Майк. — Вот что было сказано в этой фразе.
— Майк, — сказала Эмма.
— Неужели ты думаешь, что теперь все будет хорошо?
— Нет, — сказала Эмма. — Не хорошо, а просто замечательно!
— Как же это так? — спросил Майк.
— Ты вернулся домой, — сказала Эмма. — И ты совсем не изменился.
— Да, я вернулся домой, — сказал Майк. — Мне казалось, что как раз этого ты мне не простишь. Но я все равно не мог не вернуться домой.