к Кларк Гейбл, Джон Барримор, Норма Ширер и прочие. Просто-напросто те, кто этим занимается, не желают делать хорошие кинофильмы.
В пивной Иззи можно за вечер услышать не меньше чем восемьдесят семь чудесных киносюжетов, но ни один из них никогда не попадает на экран.
— Рассказывайте, — повторил я.
— Начинать сначала? — спросил молодой человек.
— Не обязательно, — сказал я. — Начинайте, откуда хотите. Давайте с конца и рассказывайте в обратном порядке. Можете даже присесть, если вам угодно.
— Нет, спасибо, я лучше постою.
— И не спешите, я вас не тороплю, — сказал я.
— Да тут, собственно, рассказывать недолго, — заметил мой новый знакомый. — Тут такая штука. Он говорит: «Я должен действовать. Я не хочу служить всю жизнь в конторе». Садится на пароход и едет в Шанхай.
— Кто? — спросил я.
— Да этот парень. Кларк Гейбл.
— О, — сказал я. — Значит, Кларк Гейбл говорит, что должен действовать, а как именно?
— Он идет на палубу и встречает там девушку.
— Девушку?
— Ну да, Джоан Кроуфорд.
— Ах, Джоан Кроуфорд! — сказал я. — И что же дальше?
— Они влюбляются друг в друга.
— И он действует?
— Нет, не сразу. Это я оставляю на конец.
— Понятно, — сказал я. — Наверно, что-нибудь оригинальное?
— Он женится на девушке.
— Ну, а как с деньгами? Деньги у кого будут?
— Деньги у нее. Вот отсюда-то и конфликт.
— Ого! — сказал я. — И конфликт имеется?
— А как же! Этот парень не кот, он не хочет жениться на богатой.
— Почему?
— Он считает, что нельзя ему жениться на богатой, хоть он ее и любит. У них из-за этого ссора.
— Ну, ссора-то, наверное, так, в шутку? — сказал я. — Ведь не всерьез же?
— Еще как всерьез! А девушке необходимо выйти за кого-нибудь замуж до того, как пароход прибудет в Шанхай. Иначе она не получит наследства — восемнадцать миллионов долларов.
— Сколько миллионов? — сказал я.
— Восемнадцать.
— А вы думаете, этого хватит? — спросил я. — Чтобы прожить?
— Должно хватить. Сумма солидная.
— Что вы! Жалкая мелочь! — сказал я. — Ну, дальше?
— Дальше так. Девушка помолвлена с пожилым банкиром. А он некрасивый. Она не хочет выходить за него замуж. В этом месте у Джоан Кроуфорд будет возможность блеснуть своей игрой.
— Еще бы!
— После того, как Кларк поссорился с ней, она говорит, что выйдет за банкира — назло.
— Это тоже можно здорово сыграть, — сказал я.
— Ага, здорово. Ну вот, капитан готовит свадьбу на пароходе. Тут начинается самое интересное. Происходят разные события, одно за другим. Пароход захватывают китайские пираты, и один китаец решает сам жениться на этой девушке, конечно, без всякого там венчания и формальностей. Банкир не вмешивается: он сдрейфил. Но у Кларка кипит ненависть против китайца. Это молодой образованный китаец. Он говорит по-английски лучше всех на пароходе.
— Ишь какой! — сказал я.
— Этот китаец врывается в каюту и давай гоняться за девушкой.
— Нехорошо, — сказал я.
— Китаец гоняет девушку по всем углам, но тут Кларк вышибает дверь и врывается в каюту. Драка. Китаец валит его на пол, вытаскивает кинжал и собирается пырнуть.
— Куда?
— Прямо в сердце. Но тут девушка бьет китайца по голове стулом.
— Вот это любовь!
— А в это время приходит телеграмма капитану. В ней говорится, что он должен арестовать и заковать в кандалы банкира за крупное воровство и двоеженство.
— За такие шалости — и заковать в кандалы?
— Ну, может, там за убийство какое. Все кончается тем, что Кларк целует Джоан.
— Оригинальный конец, — сказал я.
— Вам понравилось?
— Очень.
— Волнует?
— Мало сказать, дух захватывает! Особенно когда китаец охотится за девушкой.
— Я знал, что вам понравится, — сказал он. — Вы лучше сперва напишите роман, а потом уж продайте его киностудии.
— Сделал бы с радостью, ей-богу, — сказал я, — но с позавчерашнего дня я больше не пишу.
— То есть как не пишете, почему?
— Да так, надоело, — сказал я. — Одно и то же вечно одно и то же.
— Но у меня же совсем по-другому, — сказал он. — Подумайте: китаец, восток против запада…
— Возможно. Но с позавчерашнего дня я больше не пишу. Пишите сами.
— А вы думаете, напечатают?
— Дураки будут, если не напечатают.
— А какой мне взять стиль?
— Чего там размышлять о стиле, — сказал я. — Садитесь вечером после работы и пишите, как в голову придет. Увидите, лучшего стиля для этого и не нужно. У вас там хватит материала еще на два фильма.
— У меня грамматика того, хромает, — сказал он.
— У меня самого не лучше, — сказал я. — Пусть вас это не смущает. Это будет в какой-то мере ваш собственный стиль, вроде как бы ваша индивидуальность. Я убежден, что вы гений.
— Да что вы! — сказал он. — Просто у меня много идей для книг и кино. Я уже столько забыл такого, из чего можно было бы сделать десяток книг и десяток фильмов.
— А вы записывайте, — сказал я. — Чтоб не забывать. Этак вы теряете доллары каждую минуту.
— У вас есть карандаш? — спросил он.
— К сожалению, нет, — сказал я. — С позавчерашнего дня я больше не пишу.
— Черт вас дернул бросить! Почему?
— То, что я пишу, в кино не берут, — сказал я. — Изредка я продаю рассказ за тридцать-сорок долларов. А идей для кино у меня нет. Вначале мне казалось, что я способен кое-что придумать, но ничего не выходило, потому и бросил.
— Плохо ваше дело, — сказал он. — А вот у меня что ни шаг, то идея.
— Я это вижу, — сказал я. — Вам только нужно все записывать, тогда вы очень скоро разбогатеете и прославитесь.
— Я вам сейчас расскажу еще один сюжет, — сказал он.
— Джо! — крикнул я.
Джо подбежал к моему столику.
— Джо, вот тебе десять центов, — сказал я, — достань мне карандаш.
Джо подошел к Иззи, тот долго шарил под стойкой и нашел огрызок карандаша. Джо принес его мне. Я передал его молодому человеку.
— Нате, — сказал я, — вот вам отточенный карандаш. Не теряйте времени. Берите его, ступайте домой и запишите свои идеи. Можно на любой бумаге. Авраам Линкольн написал свою знаменитую речь на обратной стороне конверта.
Он взял карандаш, но продолжал стоять.
— Я собирался отдохнуть сегодня, а писать уже с завтрашнего дня, — сказал он.
— Нет, — сказал я, — так нельзя. Идите сейчас же домой и садитесь писать, пока у вас еще свежие мысли в голове.
— Ладно, — согласился он.
Мой собеседник сунул карандаш во внутренний карман пиджака, надвинул шляпу на глаза и стал спускаться по лестнице.
— Эй, Джо, — крикнул я, — три пива!
Джим Пембертон и его сын Триггер
Папаша вошел в закусочный фургон Вилли на Пич-стрит, где я сидел у стойки, болтая с Эллой — новой подавальщицей из Техаса, ел шницель и пил кофе; он бросил шляпу на мраморный автомат, снял пиджак, свернул его, положил рядом со шляпой и сказал:
— Триг, имей в виду, я тебе задам трепку. Ты сказал миссис Шеридан, что я не был в армии.
Я чуть было не подавился шницелем, и Элла посоветовала мне поднять кверху левую руку, потому что от этого проходит кашель, и папаша сказал:
— Ну-ка, Триггер, слезай со стула.
— Дай мне, по крайней мере, доесть шницель, па, — сказал я.
— Ладно, — согласился папаша. — Ты сказал миссис Шеридан, что за всю жизнь я не убил ни одного человека, и теперь она больше не желает меня видеть.
— Что поделаешь, — сказал я. — Дай мне доесть шницель. Ты ведь действительно никого и не убивал, сам знаешь.
— Откуда тебе это известно? — спросил папаша. — Ты в этом уверен?
— Я не могу сказать наверняка, но, господи помилуй, па, зачем бы ты стал трудиться и убивать кого бы то ни было?
— Не твоего ума дело. Мне некогда объяснять тебе, что к чему. Поскорей доглатывай свой шницель и слезай. Я задам тебе трепку.
Он повернулся к Элле.
— Здравствуйте, Элла, — сказал он вежливо. — Зажарьте мне кусок филейной вырезки. Чуть-чуть с кровью.
— Хорошо, мистер Пембертон, — сказала Элла. — Неужели вы опять собираетесь драться с Триггером?
— Я не могу позволить, чтобы он распускал про меня ложные слухи, — сказал папаша.
— Какая же это ложь? Кого ты убивал? Назови мне хоть одного человека.
— Черта лысого я тебе назову, — сказал папаша. — Я мог бы тебе на пальцах насчитать целых четырнадцать убитых.
— У тебя нет четырнадцати пальцев. У тебя нет даже и десяти. У тебя их восемь. Ты потерял два пальца левой руки на лесопилке Перри.
— Я потерял свои пальцы на войне, — сказал папаша. — За родину.
— Папаша, — сказал я. — Ты же знаешь, что ты не был в Европе. Тебя губит твое воображение.
— Я тебе покажу, кто кого погубит. Миссис Шеридан говорит, что я не герой.
— Ты и в самом деле не герой, па.
— Ладно, слезай. Если ты так считаешь, я задам тебе трепку.
— Все равно я с тобой справлюсь, и ты сам это знаешь. Не понуждай меня.
— Ты со мной справишься? — спросил папаша. — Когда же это бывало?
— Господи, мистер Пембертон, — вмешалась Элла, — да ведь Триггер справился с вами не далее как вчера на этом самом месте, перед нашим фургоном!
— Поджарь мне приправу из лука, — сказал папаша. — Как ты поживаешь, Элла? Не отпускает ли мой сын на твой счет оскорбительных замечаний? Имей в виду, я этого не потерплю. Я ему задам трепку.
— Помилуйте, мистер Пембертон! Триггер очень мил. Триггер — самый приветливый и красивый молодой человек в Кингсбурге.
— Я не потерплю, чтобы кто-нибудь отпускал оскорбительные замечания такой невинной девушке, как ты, Элла, — сказал папаша. — Если мой сын Триггер пригласит тебя за город, ты мне только скажи, и я задам ему трепку.
— Да я с радостью поеду с Триггером за город, — сказала Элла.
— Берегись! — сказал папаша. — Триггер — такой парень, что справится с тобой в две минуты.
— И не подумает,