В тихом омуте — страница 33 из 53

– Я солгала ей. – Голос Лины прервал мои мысли. Она по-прежнему сидела, не шевелясь, и смотрела на реку.

– Солгала кому? Кэти?

Она покачала головой.

– Луизе? Солгала о чем?

– Нет смысла говорить ей правду, – ответила Лина. – Не сейчас. Пусть винит меня. По крайней мере, я рядом. Ей нужен кто-то, на кого можно обратить свою ненависть.

– Ты о чем, Лина? Что ты имеешь в виду?

Девочка устремила на меня взгляд холодных зеленых глаз. Она казалась совсем взрослой и была очень похожа на тебя, когда ты вытащила меня из воды. Такой же изменившейся и изможденной.

– Я не угрожала. Я бы никогда так не поступила. Я любила ее. Никто из вас этого не понимает, наверное, вы вообще не знаете, что такое любовь. Я бы все сделала ради нее.

– Выходит, если ей угрожала не ты… – Я знала ответ еще до того, как его услышала:

– Это была мама.


Джулс

В комнате повеяло холодом – если бы я верила в духов, то решила бы, что ты к нам присоединилась.

– Мы действительно ругались. Я не хотела, чтобы они продолжали встречаться. Она сказала, что ей все равно, что я думаю. Сказала, что я еще не доросла и не понимаю, что такое настоящие отношения. Я обозвала ее шлюхой, а она меня целкой. То есть мы ругались насмерть. Глупо и ужасно. Когда Кэти ушла, выяснилось, что мама была в своей комнате, через стенку, а я думала, что ее нет. Она все слышала. И сказала, что должна поговорить об этом с Луизой. Я умоляла ее не делать этого. Говорила, что это разрушит жизнь Кэти. Тогда она предложила поговорить с Хелен Таунсенд, потому что именно Марк поступал плохо, а она была его начальницей. Сказала, что его могут просто уволить, а имя Кэти никогда не всплывет. Я заявила, что это глупость, но она и сама это понимала. Его нельзя будет уволить просто так, придется указать официальную причину. Тут же вмешается полиция. Дело направят в суд. Все выплывет наружу. И даже если имя Кэти не будет названо, родители все равно узнают, все в школе узнают… Такое не останется в тайне. – Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. – Я сразу сказал маме, что Кэти скорее умрет, чем пройдет через все это.

Лина подалась вперед, открыла окно и, покопавшись в кармане толстовки, вытащила пачку сигарет. Затем закурила и выдохнула дым в окно.

– Я умоляла ее, умоляла в буквальном смысле, и мама обещала подумать, как поступить. Сказала, что мне надо убедить Кэти перестать с ним встречаться, что это было злоупотребление властью и абсолютно недопустимо. Она обещала, что не станет пока ничего предпринимать и даст мне время убедить Кэти. – Она раздавила почти целую сигарету о подоконник и выбросила ее за окно. – Я поверила ей. Я ей доверяла.

Она снова повернулась ко мне:

– Но через пару дней я увидела маму на парковке возле школы: она разговаривала с мистером Хендерсоном. Я не знаю, о чем они говорили, но со стороны беседа выглядела совсем не мирной, и я знала, что должна рассказать Кэти, на всякий случай. Она должна была знать, должна была быть готовой… – Ее голос сорвался, и она с трудом сглотнула. – Через три дня она умерла.

Лина шмыгнула носом и вытерла его.

– Дело в том, что мы с ней потом обсуждали это, и мама клялась, что в разговоре с Марком Хендерсоном не упоминала о Кэти. А спорили они из-за меня, из-за того, что у меня проблемы с учебой.

– Подожди… Лина, я не понимаю. Мама не угрожала им, что обо всем расскажет?

– Я сама ничего не понимала. Она клялась, что ничего не говорила, но при этом чувствовала себя очень виноватой. Я это видела. Я знала, что это моя вина, но она вела себя так, будто ее. Перестала плавать, стала просто одержима правдой, твердила, что нельзя бояться смотреть правде в глаза, скрывать ее от людей, и все в таком роде…

(Я не знала, как это расценить – то ли как одну из твоих странностей, то ли как удивительную верность себе: истории, которые ты мне рассказывала, не были правдой, но для тебя, для твоего мира они ею являлись. Я должна была знать, что почти всю свою жизнь находилась на темной стороне твоей правды.)

– Но она же не сказала, верно? Она никому ничего не рассказала и не написала о Марке Хендерсоне в своей… истории о Кэти. О нем там нет ни слова.

Лина покачала головой:

– Нет, потому что я ей не позволила. Мы с ней все время ругались, и я постоянно говорила, что хотела бы засадить этого ублюдка в тюрьму, но это разбило бы Кэти сердце. И означало бы, что она пожертвовала своей жизнью впустую. – Она с трудом сглотнула. – Я хочу сказать, что все знаю. Знаю, что Кэти совершила глупость, идиотскую глупость, но она умерла, чтобы защитить его. А если бы мы обратились в полицию, то тогда она заплатила жизнью ни за что. А мама все твердила насчет правды, что оставлять все как есть безответственно. Она была… я не знаю. – Она устремила на меня такой же холодный взгляд, каким раньше смотрела на Луизу. – Ты бы все это знала сама, если бы только с ней поговорила.

– Лина, мне очень жаль, очень, но я все равно не понимаю…

– Ты знаешь, откуда мне известно, что мама сама покончила с собой? Откуда я знаю точно?

Я покачала головой.

– В тот день, когда она умерла, мы поругались. Началось все из-за какой-то ерунды, а закончилось, как всегда, Кэти. Я кричала на нее, обзывала плохой матерью, потому что, будь она хорошей, она бы помогла нам, помогла Кэти, и все сложилось бы по-другому. И она сказала, что хотела помочь Кэти, что встретила ее как-то возвращавшейся поздно домой, остановилась и предложила подвезти. Кэти была очень расстроена, но не говорила почему, а мама посоветовала ей не держать все в себе. Сказала, что может помочь. И что мама с папой тоже могут помочь. А на мой вопрос, почему она раньше мне об этом не рассказывала, мама промолчала. Я спросила, когда это было, и она ответила, что в середине лета, двадцать первого июня. В ту ночь Кэти утопилась. И подтолкнула ее к такому шагу мама, даже не подозревая об этом. А Кэти, в свою очередь, подтолкнула маму.

Меня вдруг захлестнула такая волна горечи, что я покачнулась. Все произошло так, Нел? Ты действительно покончила с собой из-за чувства вины и отчаяния?

Ты отчаялась, потому что тебя некому было поддержать: дочь злилась и не находила себе места от скорби, а я… ты точно знала, что я не отвечу на звонок. Ты отчаялась, Нел? И покончила с собой?

Я чувствовала на себе взгляд Лины и знала, что она видит мой стыд, видит, что я наконец поняла: в этом есть и моя вина. Но она казалась просто уставшей, а не торжествующей или удовлетворенной.

– Я не стала ничего рассказывать полиции, потому что не хочу, чтобы об этом узнали. Не хочу, чтобы ее винили, во всяком случае, больше, чем сейчас. Она так сделала не потому, что желала зла. И пострадала достаточно. Она пострадала за то, в чем не было ее вины. Ни ее, ни моей. – Лина слабо улыбнулась. – Ни твоей. Ни Луизы, ни Джоша. Это не наша вина.

Я хотела ее обнять, но она отстранилась.

– Не надо, – попросила она. – Пожалуйста, мне просто… – Она запнулась и вздернула подбородок. – Мне надо просто побыть одной. Немного. Пойду пройдусь.

Я отпустила ее.


Никки

Никки отправилась поговорить с Линой Эбботт, как и просила ее Дженни. Осень уже заявляла свои права, и на улице посвежело, поэтому Никки натянула черное пальто, сунула страницы во внутренний карман и пошла к Милл-Хаус. Но возле дома Эбботтов ходили какие-то люди, а ей не хотелось с ними общаться. Особенно после того, как эта Уиттакер заявила, что Никки интересовали только деньги и она хотела нажиться на чужом горе, а это вовсе не так. Она желала совсем другого, но никто не хотел ее слушать. Немного постояв и понаблюдав за домом, она почувствовала, что заболели ноги, и побрела назад. Иногда она ощущала себя на свой возраст, но чаще – на возраст своей матери.

Ей хотелось, чтобы день поскорее закончился и обошелся без очередной ссоры. Дома она задремала в кресле и проснулась с ощущением, что видела, как Лина направлялась к заводи. Может, ей это приснилось, а может, было предчувствием. Позже, когда уже совсем стемнело, она перестала сомневаться, окончательно убедившись в том, что действительно видела, как Лина, будто призрак, решительно шла через площадь. В своей маленькой темной комнате Никки почувствовала дуновение воздуха, когда та проходила мимо, ощутила исходившие от нее волны энергии и вскочила, забыв о своем возрасте. Девушка шла не просто так, а имела цель. Внутри нее пылал огонь, она была опасна. С такой лучше не связываться. Увидев Лину в таком состоянии, Никки вспомнила саму себя много лет назад, когда ей хотелось выскочить на улицу, пуститься в пляс или завыть на луну. Что ж, хоть ее танцы и остались в прошлом, но, как бы ни болели ноги, она должна сегодня оказаться у заводи. Ей хотелось почувствовать их присутствие, всех этих женщин и девушек, доставлявших проблемы, опасных и несущих гибель. Ей хотелось ощутить их ауру, искупаться в ней.

Она выпила четыре таблетки аспирина, взяла палку, медленно и осторожно спустилась по ступенькам, вышла через заднюю дверь на аллею позади магазинов и заковыляла к мосту.

Путь казался очень долгим, сейчас все занимало немыслимо много времени. В молодости об этом никто не предупреждал, никто не говорил, каким медленным станет каждое движение и как это будет раздражать. Наверное, будучи медиумом, она могла это предвидеть. Эта мысль ее рассмешила.

Никки помнила, какой легкой была в молодости, быстрой, словно гончая. Тогда они с сестрой бегали по берегу наперегонки. Они носились сломя голову, подоткнув подолы юбок и чувствуя ступнями сквозь тонкую подошву кед каждый камушек и каждую неровность почвы. Остановить их было невозможно. Позже, много позже, когда они повзрослели и стали степеннее, они часто встречались на этом же месте и подолгу гуляли, иногда не произнося ни слова несколько километров.

Во время одной из таких прогулок они заметили на ступеньках коттеджа Уордов Лорен, которая сидела с сигаретой в руке, прислонившись к двери. Дженни ее окликнула, и Лорен подняла голову – ее щека переливалась всеми цветами заката.