– Лина, – произнес он.
Я подняла глаза и увидела на его лице страх. Я поднялась.
– Лина, – снова сказал он и сделал шаг мне навстречу.
Я невольно улыбнулась, потому что краем глаза заметила еще один блестящий предмет, на этот раз острый, и теперь точно знала, что сделаю. Мне надо перевести дыхание, прийти в себя, дождаться, пока он снова произнесет мое имя, а потом схватить ножницы с кухонного стола и воткнуть ему в шею.
– Лина. – Он протянул ко мне руку, и потом все произошло очень быстро.
Я схватила ножницы и бросилась на него, но он был выше меня, стоял с поднятыми руками, и я, наверное, промахнулась. Потому что он по-прежнему жив, сидит за рулем автомобиля, а я заперта здесь, и на голове у меня огромная шишка.
Я начала кричать, но это было глупо, потому что кто меня тут услышит? Машина ехала быстро, но я все равно кричала.
– Выпусти меня, выпусти, чертов ублюдок!
Я колотила кулаками по крышке багажника, кричала изо всех сил, а потом вдруг неожиданно – бах! Машина встала, а я больно ударилась о край багажника и разревелась.
Но дело было не только в боли. Я вдруг подумала об окнах, которые мы с Джошем разбили, и как сильно это расстроило бы Кэти. Она бы страшно разозлилась на брата, который после нескольких месяцев молчания все-таки проболтался, на меня за мое отношение к мистеру Хендерсону, но больше всего разозлилась бы из-за окон, потому что боялась именно этого. Разбитых стекол, выведенного краской на стене слова «педофил», перемазанного дерьмом почтового ящика, журналистов возле дома, плевков прохожих, готовых пустить в ход кулаки.
Я плакала от боли, от жалости к Кэти и от мысли, что все это разбило бы ей сердце.
– Но знаешь что, Кэти? – шепотом спросила я у нее, понимая, что веду себя как сумасшедшая и похожа на Джулию, все время бормотавшую что-то себе под нос в темноте. – Мне жаль. Мне очень жаль, потому что на самом деле он заслуживает не этого. Я могу это сказать теперь, потому что тебя больше нет, а я заперта в багажнике его машины. У меня лицо разбито в кровь и раскалывается голова, и я скажу прямо: Марк Хендерсон заслуживает не преследований или побоев. Он заслуживает куда худшего. Я знаю, что ты любила его, но он разрушил не только твою жизнь, но и мою тоже. Он убил мою маму.
Эрин
Мы с Шоном сидели в кабинете, когда поступил звонок. Бледная молодая женщина просунула голову в дверь, на ее лице был испуг.
– Еще одна, сэр. Кто-то увидел ее с холма. Женщина в воде.
Глядя на лицо Шона, я решила, что его вот-вот вырвет.
– Не может быть, – сказала я. – У реки полно полицейских. Откуда там взяться еще одной?
Когда мы приехали, на мосту уже собралась толпа, которую с трудом сдерживали полицейские. Шон бегом помчался по тропинке под деревьями, я за ним. Мне хотелось замедлить шаг и даже остановиться, лишь бы не видеть, как из воды вытаскивают эту девушку.
Но это оказалась не она, а Джулс. Когда мы добрались до места, ее уже вытащили на берег. В тишине слышался какой-то странный звук, похожий на крик сороки. Я не сразу сообразила, что его издавала Джулс – это у нее стучали зубы. Она вся дрожала, а мокрая одежда на худеньком теле лежала складками, как полотно сложенного шезлонга. Я окликнула ее по имени, и она уставилась на меня непонимающим взглядом налитых кровью глаз, как будто никак не могла прийти в себя и не узнавала меня. Шон снял пиджак и накинул ей на плечи.
Она что-то пробормотала, словно находилась в трансе. Нам она не сказала ни слова и, казалось, едва замечала наше присутствие. Просто сидела, смотрела на черную воду и шевелила губами, совсем как тогда в морге, когда увидела сестру на столе. Она не произносила ни слова, но, казалось, кому-то возражала, спорила с невидимым оппонентом.
Облегчение, которые мы испытали, длилось всего несколько минут, потому что случилась новая неприятность. Полицейские, отправившиеся побеседовать с Марком, вернувшимся из отпуска, никого в доме не застали. Зато там нашли кровь: на кухне следы борьбы, пол и дверные ручки перемазаны кровью, а машины Хендерсона нигде не было.
– О господи! – прошептал Шон. – Лина!
– Нет! – воскликнула я, пытаясь убедить и себя, и Шона.
Я вспомнила о разговоре с Хендерсоном за день до его отъезда в отпуск. В нем было что-то не то, какая-то слабость. И боль. Нет ничего опаснее мужчины в таком состоянии.
– Нет. Возле дома дежурили полицейские, его ждали, он не мог…
Но Шон покачал головой:
– Нет, не ждали. Их там не было. На шоссе A68 произошла авария, и туда направили всех сотрудников. Сняли все посты и послали туда. Возле дома Хендерсона никто не дежурил.
– Черт! Черт!
– Именно! Наверное, он вернулся, увидел, что разбиты все окна, и все понял. Что Лина Эбботт нам рассказала.
– И что? Пошел за ней и силой притащил к себе в дом?
– Откуда мне знать?! – огрызнулся Шон. – Это наша вина. Нам надо было следить за домом, следить за ней… Это мы виноваты, что она пропала.
Джулс
Полицейский – раньше я его не встречала – хотел войти со мной в дом. Он был молод, лет двадцати пяти, но благодаря пухлому, розовощекому и лишенному растительности лицу казался еще моложе. Несмотря на его безобидную внешность, я настояла, чтобы он ушел – я не хотела оставаться в доме с мужчиной одна, как бы он ни выглядел.
Я поднялась наверх и пустила в ванну воду. Вода, кругом вода. Мне не хотелось вновь в нее погружаться, но другого способа избавиться от озноба, пробиравшего до самых костей, я не знала. Я присела на край ванны с телефоном в руке и закусила губу, чтобы перестать стучать зубами. Я снова и снова продолжала набирать номер Лины, но в ответ слышала только ее жизнерадостный голос, предлагавший оставить сообщение. Со мной она никогда так не разговаривала.
Когда ванна наполовину наполнилась, я сжала зубы, борясь с паникой, и медленно опустилась в воду. Сердце бешено колотилось. Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо. Ты так говорила. Той ночью, когда мы были здесь вдвоем, ты поливала меня сверху горячей водой и успокаивала. «Все хорошо, – твердила ты. – Все хорошо, Джулия. Все в порядке». Конечно, это было не так, но ты этого не знала. Ты просто считала, что у меня был ужасный день, что надо мной смеялись, что меня унизили и что меня отверг парень, который мне нравился. И что я в конце концов, как в дешевой мелодраме, отправилась к Смертельной заводи и решила в ней утопиться.
Ты злилась, потому что думала, будто я так поступила, чтобы сделать тебе больно и навлечь на тебя неприятности. Чтобы мама меня больше любила, даже сильнее, чем прежде. Чтобы она от тебя отвернулась. Потому что тогда это была бы твоя вина, разве не так? Ты насмехалась надо мной, а должна была присматривать, и все случилось, когда за меня отвечала ты.
Я повернула кран пальцем ноги и погрузилась в воду – сначала по плечи, потом по шею и, наконец, с головой. Я слушала искаженные и приглушенные водой звуки дома, сразу ставшие чужими. Неожиданный стук заставил меня вздрогнуть и сесть – ставшую теплой кожу окатил холодный воздух. Я прислушалась. Ничего. Померещилось.
Но когда я снова легла в воду, то услышала скрип ступенек и медленные размеренные шаги по коридору. Я снова выпрямилась и ухватилась за кран. Еще скрип. Ручка двери повернулась.
– Лина? – крикнула я срывающимся и по-детски тонким голосом. – Лина, это ты?
В ушах звенела тишина, и мне показалось, что в ней слышатся какие-то голоса. Твой голос. Один из твоих звонков, самый первый. Самый первый после нашей ссоры на поминках, когда ты задала тот ужасный вопрос. Прошла, наверное, неделя, может, две, и ты позвонила поздно вечером и оставила сообщение. Ты плакала, говорила едва слышно, и я с трудом разбирала твои слова. Ты сказала, что едешь в Бекфорд, чтобы увидеться со старым другом. Тебе надо с кем-то поговорить, а на меня рассчитывать нельзя. Тогда я об этом не задумалась, меня это не волновало.
Я поняла только теперь, и, несмотря на горячую воду, меня пробрала дрожь. Все это время я винила тебя, а на самом деле должно было быть наоборот. Ты поехала увидеть старого друга. Ты искала утешения, потому что я тебя отвергла и отказывалась с тобой разговаривать. Я подвела тебя и продолжала подводить. Я села и крепко обхватила руками колени, чувствуя, как на меня накатывают волны скорби. Я обидела тебя, сделала тебе больно, и мне очень горько из-за того, что причины ты так и не узнала. Всю свою жизнь ты пыталась понять, за что я тебя так сильно ненавижу, а от меня всего-то и требовалось объяснить тебе. А сейчас уже поздно.
Снова послышался звук, теперь он стал громче – скрип или царапанье, – и на этот раз мне точно не померещилось. В доме кто-то был. Я вылезла из ванны и оделась как можно тише. «Это Лина», – говорила я себе. Я осторожно осмотрела все комнаты наверху – в них никого не было, и, будто в насмешку, из каждого зеркала на меня смотрело мое искаженное страхом лицо. «Это не Лина. Это не Лина».
Кроме нее, больше некому, но где она может быть? Девочка на кухне, наверняка голодная, – я сейчас спущусь и увижу, как она стоит, сунув голову в холодильник. Я на цыпочках спустилась по ступенькам и прошла по коридору мимо двери в гостиную. И там боковым зрением я заметила тень. Фигуру. У окна кто-то сидел.
Эрин
Случиться может всякое. Услышав стук копыт, мы рассчитываем увидеть лошадей, но нельзя исключать и зебр. Кто знает? Вот почему, когда Шон вместе с Келли поехали осмотреть дом Хендерсона, меня отправили поговорить с Луизой Уиттакер о ее стычке с Линой накануне исчезновения девушки.
Дверь, как всегда, открыл Джош. И, как всегда, увидев меня, сразу встревожился.
– Что случилось? – спросил он. – Вы нашли Лину?
Я покачала головой:
– Еще нет. Но не волнуйся…
Он отвернулся, сгорбившись. Я прошла за ним в дом. На последней ступеньке он обернулся:
– Она сбежала из-за мамы?
– С чего ты взял, Джош?
– Мама ее расстроила, – объяснил он, поморщившись. – Теперь, когда Нел больше нет, она во всем