– Убирайся!
Я едва успела захлопнуть дверь, как он рванул с места.
Добравшись до вершины холма к северу от коттеджа, я совсем запыхалась и остановилась, чтобы перевести дух. Было еще очень рано – всего семь часов, – и передо мной открывалась вся долина. Такая мирная и прекрасная. Я приготовилась к спуску, чувствуя, что мне нужна физическая нагрузка, что нужно выложиться, не жалея себя. Разве это не лучший способ обрести ясность мыслей?
Шон вел себя так, словно был виновен. Или задет за живое. Как человек, считавший, что его профессионализм ставится под сомнение безо всяких на то оснований. Он не случайно поднял вопрос о наших личных делах. Его было безупречным, а меня чуть не выгнали из полиции за связь с более молодым коллегой. Я неслась вниз по склону, не сводя глаз с тропинки, и обрамлявшие ее кусты дрока казались бесформенной желтой массой, проплывавшей мимо. У Шона впечатляющий список задержаний, он пользуется большим уважением среди коллег. Как сказала Луиза, он – хороший человек. Правой ногой я зацепилась за камень и растянулась в пыли, жадно глотая воздух. Шон Таунсенд – хороший человек.
Таких кругом немало. Мой отец считался хорошим человеком. Уважаемым офицером полиции. Однако это не мешало ему избивать нас с братьями до полусмерти, когда он был не в настроении, но кого это волновало? Когда наша мама пожаловалась его коллеге, что он сломал брату нос, тот заметил: «Есть очень тонкая линия, милая, которую тебе лучше не переступать».
Я поднялась и отряхнулась от пыли. Сказать мне было нечего. Я могла остаться по эту сторону тонкой линии, не обращать внимания на слова Луизы, проигнорировать факт возможной связи Шона с Нел Эбботт. Но разве секс не весомый мотив? У него были причины избавиться от Нел, и у его жены тоже. Я вспомнила нашу с ней беседу в школе, как она говорила о Нел и Лине. Что ей так не нравилось? Ее «назойливая демонстрация сексуальной доступности»?
Я добралась до подножия холма и стала обходить заросли дрока. Коттедж находился всего в паре сотен метров, и я заметила возле него какую-то фигуру. Грузную и сгорбленную, в темном пальто. Это был не Патрик и не Шон. Подойдя ближе, я узнала состарившуюся представительницу готов, медиума и сумасшедшую Никки Сейдж. Она стояла, держась за стену. Лицо у нее побагровело, и казалось, что ее вот-вот хватит удар.
– Миссис Сейдж! С вами все в порядке?
Тяжело дыша, она перевела взгляд на меня и чуть сдвинула на затылок бархатную шляпу с широкими полями.
– Я в порядке, – заверила она, – хотя уже давно не проделывала такой долгий путь. – И, оглядев меня с ног до головы, добавила: – Похоже, вы играли в грязи.
– Да, – согласилась я, безуспешно пытаясь стереть грязь с испачканных брюк. – Упала.
Она кивнула и выпрямилась. Каждый ее вдох и выдох сопровождался хрипом.
– Может, зайдете и немного посидите со мной?
– Там? – Она указала в сторону дома. – Ну уж нет. – Она отошла от стены. – Вы знаете, что тут произошло? Что сделала Энн Уорд?
– Она убила своего мужа, – ответила я. – А потом утопилась в реке.
Никки пожала плечами и заковыляла к берегу. Я последовала за ней.
– Скорее изгнала нечистую силу, если хотите знать мое мнение. Она избавилась от нечисти, вселившейся в ее мужа. Та покинула его, но осталась в доме. Как вам тут спится?
– Ну, я…
– Меня это не удивляет. Совсем не удивляет. Я бы вас предупредила, но разве бы вы послушали? Это место пропитано нечистью. А почему, по-вашему, Таунсенд считает его своим и ухаживает, как за своей собственностью?
– Понятия не имею. Я думала, он использует его, когда рыбачит.
– Рыбачит! – воскликнула Никки с таким видом, будто никогда не слышала ничего более глупого. – Рыбачит!
– Вообще-то я видела, как он ловил здесь рыбу, так что…
Никки фыркнула и досадливо отмахнулась. Мы были уже у самой кромки воды. Она осторожно вытянула распухшую, со вздувшимися венами ногу в шлепанце, потрогала пальцем воду и удовлетворенно хмыкнула.
– Вода здесь холодная. И чистая. – Затем зашла в воду по щиколотки и спросила: – Вы с ним разговаривали? С Таунсендом? Спрашивали про его жену?
– Вы имеете в виду Хелен?
Никки повернулась ко мне, презрительно поморщившись:
– Жену Шона? С лицом, похожим на отлупленную задницу? Она-то тут при чем? Кому она интересна? Все равно что пустое место. Нет, вам нужна жена Патрика, Лорен.
– Лорен? Которая умерла тридцать лет назад?
– Да, Лорен, которая умерла тридцать лет назад! Вы думаете, что мертвые ничего не значат? Что они не умеют говорить? Вам нужно послушать, что они могут сказать. – Она прошла чуть дальше и нагнулась, чтобы намочить руки. – Вот сюда Энн пришла вымыть руки, вот так, только потом пошла дальше…
Мое терпение подходило к концу:
– Мне пора, Никки. Надо еще принять душ и кое-что сделать. Была рада увидеть вас.
Я направилась к дому.
Примерно на полпути Никки снова меня окликнула:
– Вы думаете, что мертвые не говорят? Вам следует послушать, и вы услышите. Вам нужна Лорен, потому что все началось с нее!
Я оставила ее у реки. Я собиралась прийти к дому Шона пораньше, чтобы застать его и отвезти в участок. Тогда у меня точно будет минут пятнадцать. Он не сможет от меня отделаться, выбросить из машины. Говорить с ним следует в участке, в присутствии других полицейских.
От коттеджа до дома Таунсендов не так далеко. Вдоль реки не больше трех километров, но дороги там нет, поэтому пришлось сначала добираться до города и уже оттуда вернуться назад, к их дому. Я оказалась на месте только в девятом часу и опоздала. Машин во дворе не было – он уже уехал. Я понимала, что самым благоразумным было бы развернуться и поехать в участок, но у меня в голове вертелись слова Никки и Луизы, и я решила проверить – вдруг дома окажется Хелен.
Ее тоже не было. Я несколько раз постучала в дверь, но никто не ответил. Я уже направлялась к своей машине, но вдруг подумала, что можно попытать счастья в доме Патрика Таунсенда, который стоял рядом. Но и там никого не оказалось. Я заглянула в окно, но ничего толком не увидела – только темную пустую комнату. Я вернулась к входной двери и снова постучала. Тишина. Я потрогала ручку, и дверь вдруг открылась. Я восприняла это как приглашение войти.
– Есть кто-нибудь? – позвала я. – Мистер Таунсенд! Вы дома?
Тишина. Я прошла в гостиную – спартанского вида помещение с темным деревянным полом и голыми стенами. Единственным ее украшением служили фотографии в рамках на каминной полке. Патрик Таунсенд в форме – сначала армейской, потом полицейской. И фотографии Шона – совсем маленького и уже подростка, на которых он натянуто улыбался в одинаковой позе и с одинаковым выражением лица. Тут же была и свадебная фотография, сделанная на пороге церкви Бекфорда. Шон на ней выглядел молодым, красивым и несчастным, а Хелен такой же, как сейчас, разве что чуть стройнее. Она казалась более счастливой, несмотря на жуткое свадебное платье, и застенчиво улыбалась в камеру.
У стены напротив окна стоял большой шкаф, в котором, тоже в рамках, были выставлены доказательства карьерных успехов отца и сына: сертификаты, свидетельства и благодарственные письма. Насколько я могла судить, фотографий матери Шона нигде не было.
Я вышла из гостиной и снова позвала:
– Мистер Таунсенд?
В ответ – снова тишина, отозвавшаяся эхом в коридоре. Дом казался необитаемым, но стерильно чистым: на полках и перилах ни пылинки. Я поднялась на второй этаж. Там располагались две спальни, разделенные стеной, так же скудно обставленные, как и гостиная, но жилые. Причем обе. В спальне с большим окном, выходившим на долину и реку, находились вещи Патрика: у стены стояли начищенные до блеска черные ботинки, в шкафу висели его костюмы. В комнате рядом я увидела аккуратно застеленную односпальную кровать, а на спинке стула – знакомый пиджак, именно в нем была Хелен, когда мы с ней разговаривали в школе. В шкафу висели другие ее вещи – все одинаково бесформенные и исключительно черного, серого или темно-синего цвета.
Мой телефон вдруг издал сигнал, прозвучавший пронзительно громко в похоронной тишине дома. Он извещал о пропущенном звонке и голосовом сообщении от Джулс.
– Сержант Морган, – ее голос звучал официально, – мне нужно с вами встретиться. Это очень срочно. Я приеду к вам в участок. Я… э-э… мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз. Увидимся в участке.
Я сунула телефон в карман, еще раз зашла в комнату Патрика и быстро ее осмотрела: пробежала взглядом по книгам на полках, заглянула в ящик тумбочки. Там хранились старые фотографии – Шон и Хелен на рыбалке возле коттеджа: вот они с довольным видом опираются на свою новую машину; вот Хелен гордо и в то же время смущенно смотрит в объектив перед зданием школы; вот она с кошкой на руках на заднем дворе. Хелен, Хелен, Хелен…
Я услышала шум, щелчок, звук отодвигаемой задвижки и скрип половиц. Быстро вернув фотографии на место, я тихо выскользнула в коридор. И тут же замерла на месте. У лестницы стояла Хелен с ножом в левой руке и сжимала лезвие так сильно, что на пол капала кровь.
Хелен
Хелен не понимала, почему Эрин Морган разгуливает по дому Патрика, словно хозяйка, но в тот момент ее больше волновала кровь на полу. Патрик любил порядок в доме. Она принесла с кухни тряпку и принялась вытирать пол, но из-за глубокого пореза на ладони закапала его кровью еще больше.
– Я резала лук, – объяснила она детективу. – Вы меня напугали.
Это была неправда, потому что лук она перестала резать, как только заметила, что к их дому подъехала машина. Замерев на месте с ножом в руке, она наблюдала, как Эрин стучалась в дверь и ходила по дому Патрика. Хелен знала, что Патрика нет, и думала, что детектив сразу уедет. Но потом вспомнила, что, уходя утром, не заперла входную дверь, и решила пойти посмотреть, по-прежнему не выпуская нож из рук.
– Рана глубокая, – сказала Эрин. – Вам надо ее обработать и перевязать. – Она спустилась вниз и наблюдала, как Хелен вытирает пол. Она вела себя в доме Патрика так, будто имела полное право в нем находиться.