– Он с ума бы сошел, если бы это увидел, – пробормотала Хелен. – Он любит порядок в доме. Всегда любил.
– А вы… следите тут за порядком?
Хелен бросила на нее испытующий взгляд.
– Я ему помогаю. Конечно, почти со всем он справляется сам, но годы берут свое. Кроме того, он помешан на порядке. Его покойная жена была грязнулей. Это его слово, старомодное. Теперь нельзя говорить «потаскуха», верно? Это не политкорректно. – Она выпрямилась и посмотрела на Эрин, держа окровавленную тряпку перед собой.
Боль в руке была острой, как от ожога. Хелен уже не знала, кого бояться и в чем себя винить, но чувствовала, что Эрин следует задержать и выяснить цель ее визита. А там, если повезет, вернется Патрик, который наверняка захочет с ней побеседовать.
Хелен вытерла ручку ножа тряпкой.
– Не желаете чашку чая, детектив? – предложила она.
– С удовольствием, – согласилась Эрин, но улыбка сползла с ее лица, когда Хелен заперла входную дверь на ключ, положила его в карман и прошла на кухню.
– Миссис Таунсенд… – начала Эрин, но Хелен не дала ей договорить:
– Вам с сахаром?
В подобных ситуациях лучшая тактика – сбить противника с толку. Хелен знала это из многолетнего опыта общения с чиновниками сферы государственного образования. Не делайте того, чего от вас ждут, это сразу озадачит собеседника и как минимум позволит выиграть время. Поэтому, вместо того чтобы закатить скандал женщине, без спроса проникшей в их дом, Хелен была сама любезность.
– Вы уже нашли его? – поинтересовалась она, передавая Эрин чашку. – Марка Хендерсона? Он уже где-нибудь засветился?
– Нет, – ответила Эрин. – Пока нет.
– Машина брошена на обрыве, и нигде нет его следов, – вздохнула Хелен. – Но самоубийство ведь может считаться признанием вины, правда? Судя по всему, к этому все идет. Как это ужасно!
Эрин кивнула. Было видно, что Хелен нервничает, все время поглядывает на дверь и проверяет ключ в кармане.
– Ужасно для нашей школы, ее репутации. Репутация всего города снова запятнана…
– Вы поэтому так не любили Нел Эбботт? – спросила Эрин. – Потому что ее работа бросала тень на репутацию Бекфорда?
Хелен нахмурилась:
– В том числе. Она была плохой матерью, как я вам уже говорила, неуважительно относилась ко мне и к традициям и правилам нашей школы.
– А она была потаскухой?
– Прошу прощения? – удивленно рассмеялась Хелен.
– Мне интересно, считали ли вы Нел Эбботт потаскухой, если использовать политически некорректное слово. Я слышала, что у нее были романы кое с кем из жителей вашего города.
– Мне об этом ничего не известно, – заявила Хелен, чувствуя, как лицо заливает краска, и зная, что уже не является хозяйкой положения. Она поднялась, подошла к раковине и стала смывать кровь с ножа. – Я не претендую на знание личной жизни Нел Эбботт, – тихо произнесла она.
Хелен чувствовала на себе взгляд детектива, внимательно наблюдавшей за выражением ее лица и движением рук. Предательская краска заливала уже шею и грудь, выдавая ее волнение. Она постаралась говорить самым непринужденным тоном:
– Но я бы не удивилась, если бы узнала, что она была не слишком разборчива в связях. Ей нравилось обращать на себя внимание.
Ей хотелось прекратить эту беседу. Хотелось, чтобы детектив ушла, а Шон и Патрик оказались дома. Хотелось внести во все ясность, признаться в собственных грехах и потребовать от них того же. Конечно, они совершали ошибки, но Таунсенды были хорошей семьей. И хорошими людьми. Им нечего бояться. Она повернулась к детективу, изо всех сил стараясь казаться уверенной в себе, но ее руки тряслись так сильно, что она боялась уронить нож. Но разве ей есть чего бояться?!
Джулс
Когда я уходила утром, Лина еще крепко спала, и я оставила ей записку, в которой сообщила, что мы должны встретиться в одиннадцать в полицейском участке, где ей нужно дать показания. Но сначала мне надо было поговорить, и в этом разговоре могли участвовать только взрослые. Теперь я должна думать как мать. И защитить Лину от возможных неприятностей.
Я поехала в участок, по дороге позвонила Эрин и предупредила, что скоро буду. Мне хотелось поговорить именно с ней, и чтобы нам никто не мешал.
«Так почему же не его сталкивают вниз с проклятого обрыва?» Вчера ночью Лина говорила о Шоне Таунсенде. Сейчас все вышло наружу: Шон влюбился в Нел, а Нел – как считала Лина – увлеклась Шоном. Их связь закончилась. Как объяснила Нел, «всему приходит конец», но Лина ей не поверила. Как бы то ни было, Хелен, наверное, узнала об измене мужа и решила отомстить. Теперь уже я разозлилась: почему она не рассказала мне раньше? Шон возглавлял расследование смерти Нел, хотя абсолютно не имел на это права.
– Он любил ее, – возразила Лина. – И потому сделает все, чтобы выяснить правду.
– Но, Лина, как ты не понимаешь…
– Он хороший человек, Джулия. Как я могла сказать? У него были бы неприятности, а он их не заслуживает. Он хороший человек.
Эрин не ответила на звонок, и я оставила ей голосовое сообщение и поехала в участок. Добравшись до места, я снова позвонила, но она опять не взяла трубку, и я решила ее подождать. Через полчаса я все-таки направилась в участок. Если там окажется Шон, я скажу, что перепутала время, считала, что встреча назначена на девять, а не на одиннадцать. Что-нибудь придумаю.
Как выяснилось, его тоже не было. Как и Эрин. Дежурный сообщил, что Шон уехал в Ньюкасл и пробудет там весь день, а где Эрин, он не знает, но ждет ее появления с минуты на минуту.
Я вернулась к машине, достала из кармана браслет, – для надежности я убрала его в пластиковый пакет. На всякий случай. Шансы, что на нем сохранились отпечатки пальцев или следы ДНК, были очень малы, но вдруг. Очень мало не значит ничего. И они давали надежду на получение ответов. Никки уверена, что ты умерла, потому что узнала нечто о Патрике Таунсенде; Лина считает, что ты умерла, потому что влюбилась в Шона, а он в тебя, а ревнивая и мстительная Хелен не смогла это пережить. Куда бы я ни бросала взгляд, везде он упирался в Таунсендов. Метафорически. А буквально я увидела в зеркале заднего вида грузную фигуру Никки Сейдж. Она шла по стоянке, с трудом переставляя больные ноги, и ее лицо под широкими полями мягкой шляпы было багровым. Она добралась до моей машины и оперлась на нее перевести дух. Сквозь открытое окно я слышала, с каким трудом она дышит.
– Никки. – Я вылезла из машины. – С вами все в порядке?
Она не ответила.
– Никки?
Казалось, она вот-вот упадет в обморок.
– Не могли бы вы меня подвезти? – задыхаясь, попросила она. – Я на ногах уже много часов.
Я помогла ей сесть в машину. Одежда на ней промокла от пота.
– Никки, где вы были? Что делали?
– Ходила к коттеджу Уордов, – прохрипела она. – Слушала реку.
– Река же течет прямо рядом с вашим домом!
Она покачала головой:
– Не та река. Вы думаете, она везде одинаковая, но она меняется. Там у нее другая душа. Иногда приходится пройтись, чтобы услышать ее голос.
Перед мостом я повернула налево в сторону площади:
– Я правильно еду? Нам туда?
Она кивнула, все еще жадно хватая ртом воздух.
– Наверное, вам стоит попросить кого-нибудь вас туда отвезти, когда захотите побывать там в следующий раз.
Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза:
– Предлагаете свои услуги? Я не думала, что вы тут останетесь.
Добравшись до ее дома, мы еще посидели в машине. У меня не хватило духу сразу отправить ее подниматься по лестнице к себе в квартиру, и мне пришлось выслушать, почему я должна остаться в Бекфорде, почему для Лины лучше быть у воды и почему я никогда не услышу голос сестры, если уеду.
– Но я не верю во все это, Никки, – сказала я.
– Еще как верите! – возразила она сварливо.
– Ладно. – Я не собиралась спорить. – И все же. Зачем вы ходили к коттеджу Уордов? Там сейчас живет Эрин Морган, верно? Вы ее случайно не видели?
– Видела. Сначала она отправилась на пробежку. А потом снова куда-то понеслась. Но она ищет не там, идет по ложному следу. Зациклилась на Хелен Таунсенд, а я ей говорила, что заниматься надо не Хелен. Но меня никто не слушает. Я ей говорила, что заняться надо Лорен, а не Хелен. Но меня никто никогда не слушает.
Она сообщила мне адрес Таунсендов. И предупредила: если старик заподозрит, что мне что-то известно, быть беде. Нужно действовать по-умному. Я не стала ей ничего говорить о браслете и о том, что по ложному следу идет не Эрин, а она.
Эрин
Хелен продолжала с надеждой поглядывать в окно, как будто кого-то ждала.
– Вы ждете Шона, верно? – спросила я.
Она покачала головой:
– Нет. Зачем ему возвращаться? Он поехал в Ньюкасл докладывать начальству о скандале с Хендерсоном. А вы разве не в курсе?
– Он мне не сказал. Наверное, забыл.
Она недоверчиво подняла брови.
– Он же бывает рассеянным, правда? – продолжала я.
Ее брови поднялись еще выше.
– Я не имею в виду, что это как-то сказывается на работе, но иногда…
– Прекратите нести чушь! – резко оборвала она.
Ее реакцию невозможно было предугадать. Вежливость неожиданно сменялась раздражением, а волнение – агрессией. То она злилась, то вдруг пугалась. Меня это очень беспокоило. Эта тихая и бесцветная женщина, сидевшая напротив, внушала мне страх. Я не знала, что она сделает в следующий момент: предложит еще чаю или бросится на меня с ножом.
Неожиданно она резко отодвинула стул – его ножки проскребли по кафелю, – поднялась и подошла к окну.
– Его нет уже очень давно, – тихо произнесла она.
– Кого? Патрика?
Хелен не ответила.
– По утрам он ходит на прогулку, но обычно не задерживается так долго. Он плохо себя чувствует. Я…
– Вы хотите пойти его поискать? Я могу пойти с вами.
– Он ходит к этому коттеджу почти каждый день, – продолжала она, словно не замечая моего присутствия и не слыша меня. – Я не знаю почему.