Все молчали. Сестра Нел беззвучно плакала, шевеля губами и не произнося ни слова. Детектив не спускала глаз с него и Хелен. Она начинала понимать.
– Вы?.. – Она покачала головой, не находя слов. – Мистер Таунсенд, я…
– Ну же, в конце концов! – Он вдруг разозлился и захотел оказаться подальше от убитой горем женщины. – Ты же офицер полиции, так выполняй свой долг!
Эрин сделал глубокий вдох и подошла к нему:
– Патрик Таунсенд, вы арестованы по подозрению в убийстве Даниэлы Эбботт. Вы имеете право хранить молчание…
– Да, да, довольно, – устало произнес он. – Да знаю я, все это знаю. Господи! Такие, как ты, никогда не понимают, когда надо заткнуться. – Потом он повернулся к Хелен: – Но ты, милая, не такая. Ты знаешь, когда можно говорить, а когда лучше промолчать. Расскажи им правду, девочка.
Она заплакала, и ему больше всего на свете захотелось снова оказаться с ней в комнате наверху, в самый последний раз, пока его не увели навсегда. Он поцеловал ее в лоб и попрощался, после чего последовал за детективом.
Патрик никогда не верил в мистику, во внутреннее чувство и интуицию, но такого исхода в глубине души ждал. Ждал развязки. Он почувствовал это задолго до того, как из воды вытащили холодное тело Нел Эбботт, но посчитал признаком старения. В последнее время его разум стал проделывать с ним фокусы, с необыкновенной яркостью и четкостью вызывая в памяти картины прошлого и размывая настоящее. Он понимал, что это начало необратимого процесса, долгого прощания, которое изъест его. Он должен быть благодарен, что хотя бы успел навести порядок и не потерял самообладания. Он понимал, что это был единственный способ спасти остатки построенной ими жизни, но кому-то придется за это заплатить.
Когда его привели на первый допрос в полицейском участке Бекфорда, Патрик сначала думал, что не переживет такого унижения, однако справился. К его удивлению, он чувствовал облегчение. Ему хотелось все рассказать. Раз уж все выплыло наружу, то узнать обо всем нужно от него, пока он еще соображал и разум не успел его покинуть. Он ощущал не только облегчение, но и гордость. Всю свою жизнь он испытывал желание рассказать о том, что в действительности произошло той ночью, когда Лорен рассталась с жизнью, но не мог этого сделать. Он скрывал это из любви к сыну.
Он говорил простыми короткими предложениями. Излагал все очень ясно. Заявил, что хочет признаться в убийстве Лорен Слейтер в 1983 году и Даниэлы Эбботт в 2015-м.
С Лорен, понятно, никаких трудностей не возникло. Они поругались дома. Она набросилась на него, он защищался, и в процессе борьбы она получила травмы, несовместимые с жизнью. Поэтому, чтобы избавить сына от правды, а себя – он это признал – от тюрьмы, он отвез ее тело на реку, отнес на обрыв и уже мертвую сбросил вниз.
Сержант уголовной полиции Морган вежливо его слушала, но тут остановила.
– Ваш сын все это время был с вами, мистер Таунсенд? – спросила она.
– Он ничего не видел, – ответил Патрик. – Он был слишком мал и слишком напуган, чтобы понять, что происходит. Он не видел, как его мать получила травмы, и не видел, как она летела с обрыва.
– Он видел, как вы бросили ее вниз?
Патрику потребовалось собрать все силы, чтобы не перегнуться через стол и не ударить ее.
– Он ничего не видел. Мне пришлось посадить его в машину, я не мог оставить шестилетнего ребенка одного дома в грозу. Будь у вас дети, вы бы это поняли. Он ничего не видел. У него все в голове перепуталось, и я рассказал ему… версию правды, в которую он мог поверить. И убедить самого себя, что так и было.
– Версию правды?
– Я рассказал ему историю – так поступают с детьми, говоря о вещах, которые они не в состоянии понять. Я рассказал ему историю, с которой он мог жить, с которой его жизнь не превратилась бы в кошмар. Неужели непонятно? – Несмотря на все усилия, ему не удалось сохранить спокойствие. – Я не мог оставить его одного. Его мать умерла, а если бы я сел за решетку, то что бы с ним стало? Какая бы жизнь его ждала? Его бы отправили в приют. Я видел тех, кто вырос в приюте, – никому еще не удавалось выйти оттуда нормальным. Я защищал его, – Патрик чувствовал, как его переполняет гордость, – всю жизнь.
Рассказывать о Нел Эбботт, по понятным причинам, было сложнее. Узнав, что она общалась с Никки Сейдж и отнеслась к ее версии смерти Лорен серьезно, он забеспокоился. Не потому, что она могла пойти в полицию, нет. Ее не волновало правосудие или что-нибудь еще, но она была одержима идеей превратить свой никчемный проект в настоящую сенсацию. Для него главным было то, что она могла своими откровениями расстроить Шона. Он опять-таки защищал сына.
– Именно так поступают отцы, – подчеркнул он. – Хотя вы об этом можете и не знать. Мне говорили, что ваш любил выпить. И нрав у него был крутой. – Патрик улыбнулся, видя, как вздрогнула Эрин Морган, подтверждая, что его удар достиг цели.
Он сказал, что договорился встретиться с ней на обрыве вечером.
– И она согласилась?! – не поверила детектив Морган.
Патрик улыбнулся.
– Вы ее не знали. Вы понятия не имеете, какой у нее был гонор и как много она о себе мнила. От меня-то и требовалось всего лишь пообещать, что я покажу ей, как все произошло той ночью с Лорен, на том самом месте. Пообещать рассказать то, что еще никому не рассказывал, что она будет первой, кто узнает правду. А там, наверху, все было уже просто. Она перед этим выпила и нетвердо держалась на ногах.
– А браслет?
Патрик поерзал на стуле и заставил себя посмотреть детективу Морган в глаза.
– Она стала сопротивляться, я схватил ее за руку, она ее выдернула, и браслет соскочил с запястья.
– Но раньше вы говорили, что сорвали его с руки, верно? – Она сверилась с записями. – «Сорвал его с руки этой шлюхи».
Патрик кивнул:
– Да, я был зол, признаю. Я был зол, что она крутила роман с моим сыном, ставя под угрозу его брак. Она соблазнила его. Даже самые стойкие и высокоморальные мужчины могут попасть в сети женщин, которые так себя предлагают…
– Что значит «так»?
Патрик скрипнул зубами.
– Предлагают сексуальную страсть, которой он может быть лишен в семье. Это печально, я знаю. Но такое случается. Меня это злило. А брак моего сына очень прочен.
Увидев, как брови Морган поползли наверх, Патрик снова заставил себя сдержаться.
– Меня это приводило в ярость. Я сорвал браслет у нее с руки. А потом столкнул.
Часть четвертая
Сентябрь
Лина
Я не думала, что захочу уехать, но я не могу каждый день смотреть на реку и переходить ее по мосту по дороге в школу и обратно. Я даже не могу в ней больше плавать. К тому же, сейчас для этого слишком холодно. Завтра мы уезжаем в Лондон. Почти все вещи собраны.
Дом сдадим в аренду. Мне этого не хотелось. Я не хотела, чтобы в наших комнатах жили чужие люди, но Джулс объяснила, что тогда в нем могут поселиться бездомные. Но даже если этого не произойдет, дом начнет разваливаться, потому что поддерживать его будет некому, и такой вариант мне тоже не нравился. В конце концов я согласилась.
Дом по-прежнему будет моим. Мама оставила его мне, поэтому, когда мне исполнится восемнадцать (или двадцать один, или что-то в этом роде), он станет моей собственностью. И я снова буду в нем жить. Я знаю, что буду. Я вернусь сюда, когда боль немного утихнет и я перестану везде видеть маму.
Мне страшновато переезжать в Лондон, но уже не так, как раньше. Джулс (не Джулия) и правда странная и всегда такой останется – чокнутой на всю голову. Но я и сама странная и чокнутая на всю голову, так что мы, наверное, поладим. В ней есть то, что мне нравится. Она готовит мне и трясется надо мной, запрещает курить, заставляет докладывать, куда я иду и когда вернусь. Как делают все матери.
В любом случае, я рада, что мы станем жить вдвоем, что у нее нет мужа или парня, или еще кого-нибудь в этом роде, и что я начну ходить в школу, где никто ничего не будет про меня знать. Джулс сказала, что я смогу стать другой. Мне это показалось странным: разве со мной что-то не так? Но я знаю, что она имела в виду. Я подстриглась и теперь выгляжу иначе, и когда пойду в школу в Лондоне, уже не буду красивой девушкой, которую никто не любит, а буду самой обыкновенной.
Джош
Лина зашла попрощаться. Она подстриглась. И все равно осталась красивой, но не такой, как прежде. Я сказал, что мне больше нравились длинные волосы, а она засмеялась и ответила, что они отрастут. Еще она пообещала, что мы скоро увидимся, и я обрадовался, что она так думает, хотя сам я в этом сомневался, потому что они переезжают в Лондон, а мы в Девон, что совсем не близко. Она сказала, что это не так уж и далеко – всего часов пять или вроде того, а через несколько лет она получит водительские права и тогда приедет за мной и посмотрит, в какие еще неприятности мы можем угодить.
Мы немного посидели в моей комнате. И испытывали неловкость, потому что не знали, что сказать друг другу. Я спросил, есть ли какие-нибудь новости, а когда увидел, что она не поняла, объяснил, что имел в виду Хендерсона, на что она покачала головой. Было ясно: ей не хочется об этом говорить. Ребята в школе шептались, что она его убила и столкнула с обрыва в море. Говорили, что она заколола его гвоздем. Я думаю, что все это выдумки, но даже если и убила, то я ее не осуждаю.
Я знаю, Кэти бы расстроилась, случись что с мистером Хендерсоном, но как она может об этом узнать? Никакой загробной жизни нет. Имеют значение только те, кто остался жить, и мне кажется, что им стало лучше. Мама с папой по-прежнему несчастливы, но все-таки не так, как раньше. И они изменились. Может, им стало легче? Оттого что они больше не мучаются вопросом: почему? Теперь они знают причину. Кто-то сказал, что им теперь есть за что держаться, наверное, это так, хотя я никак не могу понять, какой во всем этом смысл.
Луиза
Чемоданы уже лежали в машине, все коробки были подписаны. Они отдадут ключи еще до полудня. Джош и Алек ненадолго отправились в город, чтобы попрощаться с ним и знакомыми, а Луиза осталась.