— Об этом я не подумала…
— Доверь это дело полиции, и пленку не увидит никто. Она случайным образом потеряется, будет уничтожена или обнаружится брак. Всему, что идет вразрез с их версией случившегося, уготована эта судьба. Любую улику. Я знаю их методы.
Он потер подбородок.
— Я поняла.
— Не расстраивайся раньше времени. Мы должны просмотреть запись, а там уже решим, что с ней делать.
— Можно один вопрос?
— Конечно, — он лег на сиденье так, чтобы смотреть прямо на меня.
— Вы с тем мужчиной, который красил бордюры, говорили вчера про моего отца… И говорили как о вполне хорошем человеке. Он причинил нам много боли, все мое детство избивал мать и брата. Мне тоже доставалось несколько раз. Больше я о нем ничего не знаю. Только номер телефона, который случайно сохранила после его сообщения с поздравлением на Новый год.
— Твой отец… Я знаю его с хорошей стороны. Он спас мне жизнь.
— Правда?
— Да. Так получилось, что меня внедрили в одну группировку, которая курировала огромный по нашим меркам объем наркотрафика. За полгода в банде я стал почти своим, мне верили. Всю информацию, которую получал, я передавал в местное управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Готовилась переброска большой партии товара, мы планировали задержание. Что-то тогда пошло не по плану, и, отступая, преступники связали меня, жестко избивая ногами, битами, и выстрелили в голову. Дальше я ничего не помню. Потом выяснилось, что они подожгли здание и смылись. Ребята с управления преследовали их и уничтожили при задержании. Никто не знал, где я.
— Как же ты выжил?
— Твой отец работал уборщиком на складе. Он услышал шум, вышел и обнаружил меня. Как он понял, что я живой, не знаю. Но вынес меня на себе из пылающего здания. Никто так и не понял, кто меня выдал преступникам… А дальше была больница. Мне спасли жизнь, но не заметили вовремя осложнений. Потому что я две недели лежал в коме. Делали операции, кололи лекарства, но было уже поздно, слух я потерял. Не хочу даже вспоминать, что чувствовал, когда проснулся в полной тишине. Ни шагов, ни слов, ни голоса мамы. Полный вакуум.
Тимофеев медленно выдохнул. Я опустила глаза.
— Твой отец платит по своим счетам, — продолжил Алексей после паузы. — У него менингиома. Это опухоль головного мозга. Доброкачественная. Но она успела врасти в кость. Можно бесконечно оперировать, удаляя по кусочку, но эта штука снова вырастет. Уже были две операции, после которых он по полгода восстанавливался. Они продлили его жизнь на десять лет. У него больше нет сил сражаться.
— Я не знала.
— Возможно, эта опухоль росла и сдавливала определенные области, отчего возникала его агрессия. Это как предположение, чисто мое. Но сейчас он вполне безобидный старичок, которому нужно прощение семьи, чтобы с миром закончить свои страдания.
— Ты устроил его к себе?
— Дворником, он обслуживает наш дом и два соседних.
— Ясно, мне очень жаль, что с ним случилось такое.
— Смотри, Ирина идет, — он выпрямился, указывая пальцем в окно.
Женщина быстрым шагом направлялась к нам, зажав что-то в руке и опасливо озираясь по сторонам.
15
Опустив стекло, я сразу заметила капельки пота, блестевшие ее на лбу.
— Держите, — Ирина протянула мне свою дрожащую руку и разжала пальцы. — Надеюсь, Арсению это поможет.
Развернувшись, женщина бросилась прочь.
— Спасибо вам огромное! — произнесла я вслед её удаляющейся фигуре.
Она вышла на тротуар, динамично размахивая руками. Когда возле входа показался охранник, осматривающий взглядом стоянку, Ирина уже шла на противоположной от нас стороне по дорожке, окруженной с двух сторон серыми пыльными клумбами. Её походка замедлилась, в руке появился сотовый телефон. Женщина делала вид, что болтает с кем-то и никуда не торопится.
Я медленно разжала кулак. На моей ладони лежал обрывок мятой бумаги, обернутый вокруг небольшой флеш-карты. Алексей выдохнул и бросил в сторону Ирины благодарный взгляд.
Передав флешку своему спутнику, я развернула записку. Это был обычный лист белой бумаги из ежедневника. Посередине аккуратным почерком было нацарапано: «Арсений, жаль, что Вы не смогли ко мне спуститься. Вы меня не знаете, но у меня к Вам очень серьезный разговор. Это касается безопасности Вашей семьи. Вам угрожает серьезная опасность. Нужно срочно поговорить. Буду ждать Вас сегодня по адресу: ул. Красной Армии, 29 — 1. Приезжайте, как освободитесь. Маша».
— Он не знал её, — обрадовалась я.
— Это многое меняет, — задумчиво произнес Тимофеев, но в его голосе я не услышала ликования.
— Если это не уловка, то какая-то опасность может угрожать нашей семье до сих пор, — мой голос стал похож на писк.
Я сжалась в своем сиденье и закрыла глаза.
— Нужно срочно просмотреть видео, — Тимофеев решительно повернул ключ зажигания.
Мотор зарычал тихо, почти беззвучно, словно крадущийся тигр. Через секунду автомобиль с визгом сорвался с места.
Мы влетели в офис Тимофеева, чуть не сбив на ходу один из китайских фонтанчиков. Девица за стойкой расправила плечи и поднялась со стула.
— Алексей Львович, что-то случилось? — в ее голосе сквозило любопытство.
— Никого ко мне не пускай, я буду занят, — на ходу бросил он и пропустил меня вперед.
— Хорошо, — обиженно произнесла девица, с интересом разглядывая меня с головы до ног.
Я ответила ей добродушным взглядом, в душе мечтая, чтоб её мохнатые, накрашенные донельзя ресницы однажды склеились при взгляде на моего Тимофеева и уже не расклеивались никогда. Мне не давало покоя чувство зависти, ведь эта хорошенькая мордашка каждый день по законному поводу могла находиться с Алексеем в одном помещении, а мне предстояло пойти своим путем, как только завершится дело.
— Люда, принеси нам чаю, пожалуйста, — добавил он, прикрывая за собой дверь.
Ответа не было слышно.
Переместив ноутбук на чайный столик, он уселся в кресло и вставил флешку.
Мне пришлось приоткрыть форточку, в кабинете было чересчур душно. Затем я подвинула к чайному столику массивный стул и оказалась в нескольких сантиметрах от Алексея.
Тимофеев согнулся в три погибели над клавиатурой и напряженно всматривался в экран. Видео было черно-белым и датировалось двадцатым числом. В правом нижнем углу счетчик отсчитывал секунды. Алексей нажал кнопку медленной перемотки.
Тощий охранник на видео то сидел, то полулежал на столе, то вставал, чтобы пройтись, временами выходил покурить. Смотрелось забавно. С каждым выходящим он перекидывался парой слов, многим мужчинам жал руку. Такое поведение смотрелось профессиональнее, чем выпады цепного пса, которыми наградил нас небритый караульщик сегодня.
Раздался стук в дверь.
Девушка из приемной вошла почти беззвучно, поставила поднос с чаем на стол и вышла, наградив меня очередным оценивающим взглядом. Стойко выдержав это, я перевела взгляд обратно на экран.
Невольная близость с Тимофеевым почти сводила меня с ума. Приблизившись как бы невзначай еще на пару сантиметров и сосредоточенно глядя в ноутбук, я могла беспрепятственно вдыхать тонкий аромат пены для бритья, исходящий от его щеки.
Мне нравилось сидеть рядом, почти касаясь плечом его руки. В этом была какая-то особая магия.
Закрыв на мгновение глаза, я представила, как всё могло бы быть просто в наших отношениях, присутствуй в них взаимность.
Атмосфера в кабинете уже не так накалена. Я подхожу сзади и обвиваю его шею руками. Он вздрагивает от неожиданности. Увидев, что это я, он с довольным видом улыбается, расслабляет спину и подставляет мне шею для поцелуя. Каждая клеточка его тела доверяет мне. Нежно скользнув губами по его горячей бархатистой щеке, я прижимаюсь сзади всем телом и крепко обнимаю. Мы смотрим в экран, наши руки переплетены, пальцы касаются друг друга, соединяясь в причудливые замочки. Мои распущенные волосы, спадая вниз мягкими волнами, невольно щекочут его шею и грудь. Он прикрывает глаза от удовольствия. Целый мир замирает вокруг нас.
Слегка наклонив свою голову на его, я нежусь, неизбежно пропитываясь насквозь запахом столь желанного мне мужчины. Он поворачивается, чтобы поцеловать меня, и мы встречаемся взглядом. На душе легко и безмятежно. В его светлых глазах я читаю непередаваемые эмоции, среди которых властвуют спокойствие и умиротворение. В моих же глазах разливается море любви и нежности к нему.
— Это она! — взвизгнула я, отрываясь от стула.
Я сразу узнала на экране хрупкую девушку в черном платье. Её грудь едва прикрывал широкий вырез платья. Эту деталь можно было разглядеть даже на таком качестве записи. Она с достоинством несла свое богатство, и ей было чем гордиться. Зажав в руке маленькую сумочку, Маша приблизилась к охраннику и что-то спросила. Тот жестом указал на телефон. Девушка провела тонким пальчиком по списку и набрала нужный номер.
Во всей ее позе читалось нетерпение: в том, как она теребила ремешок сумки, нервно постукивала каблучком или торопливо набирала номер.
— Ты видишь, что она говорит? — спросила я, привлекая его внимание прикосновением.
— Саш, я же не всесильный, эту запись нужно обработать с помощью профессионалов, чтобы лица были видны отчетливо. Пока мы можем прочесть только язык тела. Видишь, как она уныло опустила плечи. Вероятно, это тот момент, когда Ирина сказала, что Сени нет на месте.
— Смотрит на часы, — заметила я. — Похоже, она в отчаянии. Достает что-то из сумки, похоже, это блокнот. Вот откуда эта бумажка, — догадалась я.
— Просит ручку, — Тимофеев нахмурил лоб, стараясь уловить каждое движение Яковлевой.
— Пишет, оставляет охраннику. Уходит.
На дальнейшем отрезке времени мы нашли нужный кадр, на котором Ирина выходит через турникет и получает от охранника эту записку, вынуждающую её подняться обратно в кабинет. Женщина кладет записку в карман, не читая, и удаляется обратно. Примерно через две минуты она покидает здание.