Слава Богу! Пятьдесят метров до подъезда, и я в дамках.
Выдохнув, я поковыляла дальше, ведь мне предстояло увидеть Его. Нужно было выглядеть красиво, чтобы он даже думать не смел отворачивать свои глаза.
И я его увидела. Через секунду. Скажем так, совсем неожиданно. Тимофеев выбежал из подъезда в спортивных штанах, футболке и черной кепке. Я выдохнула, настраиваясь на разговор, выпрямила спину и ускорила шаг. Но эффекта от моего появления не получилось. Поправив шнурки, он развернулся и легким бегом направился в противоположную от меня сторону.
— Э, — только и смогла вымолвить я, глядя на его удаляющуюся спину.
Секунда, вторая. Остаться ждать или бежать за ним? Совсем нет времени думать. Черт! Черт!
И я понеслась, рискуя оставить в асфальте каблуки.
Пружинящим шагом Тимофеев спускался к реке, чтобы насладиться пробежкой и свежим утренним воздухом. А сзади бежала сумасшедшая тетка, которая орала прохожим, чтобы они срочно остановили парня в бейсболке. Люди шарахались, боясь даже взглянуть на бегущего. Им хотелось срочно пересечь дорогу, чтобы не попасться в лапы несущейся на встречу хромоногой бабе в красном платье с выпученными глазами.
А куда мне было отступать? Волосы взъерошены, платье задралось до талии и дико натерло ляжки, туфли почти испорчены. Ползти к подъезду, чтобы поджидать там его в таком виде? Или беззвучно ретироваться?
Я остановилась и выругалась от бессилия.
— Чертов бегун! — крикнула я, снимая с ноги туфлю.
Ноги подкосились от усталости. Тяжело дыша, в полной уверенности, что выплюну сейчас легкие прямо на асфальт, я размахнулась и запустила босоножкой ему вслед. Туфля сделала в воздухе кривую дугу и приземлилась прямо на темечко Тимофееву.
— Упс, — проронила я, прикрывая рот рукой, и медленно осела на бордюр.
Лёша остановился и, обернувшись, замер, пытаясь понять, что произошло. Его взгляд скользнул по асфальту. Озадаченно покачав головой, он поднял туфельку и уставился на меня.
Бьюсь об заклад, если бы Золушка в свое время пользовалась именно этим приёмом, ей бы не пришлось так долго ждать принца.
— Я особо и не надеялся, что ты нормальная, но чтоб так… — произнес Тимофеев, наклоняясь ко мне.
Он хотел присесть рядом на бордюр, но, сообразив, что будет не совсем удобно читать по губам, просто опустился передо мной на корточки. Его светлые глаза смотрели с укором, но в них не ощущалось холода. Выражение лица было совершенно ровным. Не равнодушным, нет, скорее сдержанным и бесстрастным.
Увидев его так близко, я осознала, насколько сильно соскучилась.
— Прости, я ни разу не меткая. Никогда в жизни даже фантиком в мусорную корзину не попадала, и пока летел башмак, единственной мыслью было «хоть бы мимо, хоть бы мимо». Ну, и как обычно… сам видишь…
Я опустила голову, готовая и рассмеяться, и разреветься одновременно. Нервы были на взводе.
— Сначала я ненароком подумал, что мне прострелили башку, — усмехнулся он и, взяв меня за щиколотку, аккуратно надел босоножку обратно на ногу.
— Ой, — сорвалось с моего языка.
Нога не желала снова обитать в этой тесной обуви. Мозоль ныла от того, что кожа стерлась почти до мяса.
— Больно? — заботливо спросил Тимофеев, снял босоножку обратно и протянул мне.
— Я погорячилась, когда выбрала этот наряд.
— Да уж, — согласился он, приподняв козырек бейсболки повыше. — Сначала я подумал, что это буянит загулявшая пьяная выпускница, потом пригляделся и признал в ней тебя.
— Хм, — с сожалением призналась я, — рассчитывала на обратный эффект.
Он улыбнулся на мгновение, но тут же вернул лицу прежнее выражение.
— Саш, где твои манеры? — Лёша усмехнулся, затем нервно сглотнул и продолжил: — Мне довольно трудно ориентироваться в пространстве без звуков, а получив по голове… знаешь, совсем не по себе, если честно. Как бы мягче тебе сказать?
— Я знаю, — схватив его вдруг за руку, произнесла я. — Прости меня! Это был… жест отчаяния! Сначала сделала, потом подумала.
— Похоже, ты часто руководствуешься именно этим принципом, — вздохнул он, не вырывая руки из моих ладоней.
Его прикосновение было таким приятным и родным, что мне немедленно захотелось броситься к нему на шею, прижаться, почувствовать его запах. Но я не могла себе этого позволить, между нами была стена. Незримая, едва ощущаемая, но кажущаяся несокрушимой стена недоверия.
Мы смотрели друг другу в глаза и молчали.
Каждый искал во взгляде напротив ответы на свои вопросы. И я ощущала почти физическую боль от того, что не могу касаться губ любимого человека, с которым нас разделяют какие-то сантиметры.
Небо очистилось. Солнце высоко поднималось над рекой, разбрасывая сверкающие блики на глянцевую поверхность Волги, широкой, словно утекающей в вечность. Утренний ветер доносил до нас крики чаек и свежесть колыхающейся воды.
— Волны, — улыбнулась я, щурясь от бьющих в глаза лучей, — они плещутся, ударяясь о берег.
Я прикоснулась рукой к своему уху, изобразив жест означающий «слушать».
Тимофеев встал и повернулся к реке. Он давно не слышал этих привычных для жителей нашего города звуков, на которые все давно перестали обращать внимания. Как бы ему ни хотелось, эти звуки больше не воспринимались его ушами.
За ограждением, на берегу, только начинали появляться первые отдыхающие, расстилающие покрывала на мягком песке. Самые отчаянные, они готовы были загорать под первыми скупыми лучами и нырять в обделенную весенним солнцем ледяную воду.
Взяв в руки босоножки, я поднялась на ноги и подошла к Лёше.
Он опустил голову и внимательно посмотрел на меня. Его брови сдвинулись к переносице, отражая всю гамму внутренних переживаний.
— Чайки, — произнесла я шепотом, — они кричат. Так забавно. Только можно я не буду изображать их?
— Можно, — согласился он.
Уголки его губ приподнялись в полуулыбке. Пару минут мы молча смотрели на реку. Асфальт был таким прохладным, что пальцы ног невольно начали зябнуть.
— Еще я хотела поговорить с тобой, — тихо прошептала я, поворачиваясь. — О том, что произошло вчера.
— Не нужно, — прошептал Тимофеев, как бы невзначай убирая свою руку.
Его зеленые глаза неотрывно следили за моими губами, не желая подняться чуть выше. Мне так хотелось заглянуть в них, чтобы попытаться прочесть его мысли.
— Не нужно? — осторожно переспросила я.
— Нет, — выдавил он, облизнув губы.
— Тогда я сейчас уйду, и ты так и не узнаешь, что я хотела тебе сказать.
— Босиком? — печально усмехнулся Лёша, скользнув взглядом по моим ногам.
— Хотя бы и так, — огорченно произнесла я, готовая сорваться с места.
Мне от него хотелось другой реакции. Слова, которые я приготовила, пока шла сюда, просто вылетели из головы. Мысли путались. Я растерялась.
«Сама виновата, — шепнул внутренний голос. — А на что ты рассчитывала? Сразить его платьем, в котором тебе и самой неуютно?»
Все картинки, нарисованные моим воображением, расплывались перед глазами в потоке слез, готовых вот-вот хлынуть целым ручьем.
— Не нужно мне ничего объяснять, Саша, — глухо, с болью в голосе, сказал он, — мы взрослые люди.
— О чем ты?
— О вас с Серегой. — Он отвел глаза, пытаясь в очередной раз проделать этот трюк с нежеланием слышать ответа. — Я всё понимаю.
— Нет никаких нас с Серегой! — воскликнула я, вставая на цыпочки и вытягивая шею, чтобы попасться ему на глаза.
— Разберитесь сначала между собой, — вымолвил Тимофеев, почесав лоб. — Он так не считает.
— Позволь мне рассказать тебе всё, — попросила я дрожащим голосом.
Лёша сглотнул. Его глаза моментально налились свинцом.
— То, что он сказал в больнице, — это правда? — медленно, но достаточно жестко произнес он.
— Я сейчас все расскажу по порядку.
— Нет, — голос его дрогнул. — Просто скажи, это правда?
— И да, и нет, — выдохнула я, в бессилии проведя руками по лицу. — Нет, неправда!
— Ты не могла меня хотя бы предупредить о ваших отношениях? Намека было бы достаточно. — Тимофеев поправил замок на кофте и посмотрел на меня с сожалением. — Я говорил про него непозволительные вещи, рассуждал о его профессионализме. Ты слушала и молчала. Я выставил себя в отвратительном свете.
— Прости меня! — я протянула дрожащие руки и коснулась его груди.
С речки подул теплый ветерок, подхвативший подол моего платья. Лёша стоял, облокотившись на парапет, и не мог заставить себя посмотреть на меня.
— Я чувствую себя сейчас дураком. Полнейшим идиотом.
Нежно прикоснувшись к колючей щеке, я повернула его лицо так, чтобы он мог видеть мои губы.
— Я очень виновата. — Мои глаза наполнились слезами. — У меня и в мыслях не было использовать ни одного из вас. Что касается расследования, я была честна с тобой. И это правда. Но между мной и Донских… мы…
— Только давай без подробностей, хорошо? — устало произнес Тимофеев, сжимая кулаки.
— Мне ужасно не хочется этого говорить, но между нами действительно… кое-что было. Не понимаю, как это произошло, но обратно уже не вернуть. И я прошу у тебя прощения за то, что не рассказала раньше о том, что… нас что-то связывало.
Лицо Тимофеева исказила гримаса горького разочарования.
— Мы ошиблись, — устало выдохнул он. — Я ошибся. Нам с тобой не стоило заходить так далеко. И ты вольна жить своей жизнью. Не нужно оправдываться.
Я схватила его за предплечья.
— У меня нет с ним отношений! И не будет.
— Я доведу твое дело до конца, как и обещал, — спокойно ответил он, бережно убирая мои руки. — Насчет этого можешь не переживать. О том, что было… Давай просто забудем. Хорошо?
— Забудем? — переспросила я, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.
— Я не держу на тебя обиды. — Тимофеев нахмурился. — Сам виноват.
— Но…
— Всё это было ошибкой, прости.
Я отшатнулась назад. Слова любви уже были готовы сорваться с моего языка. Теперь же я онемела. Сердце встревоженно забилось в груди.