— Да уж, — прошептала я, — стоило спросить раньше, что для тебя значил тот поцелуй.
Мне показалось, что я получила бумерангом по голове. Просила Донских забыть о том, что между нами произошло. Так наивно. И сейчас слышала «забудем» в свой адрес. Расплата настигла меня гораздо быстрее, чем ожидалось. Я почувствовала, как меня пронзают стыд и страх одновременно.
— Сейчас это уже не важно, — с горечью вымолвил он.
— Нет, важно. Я всю ночь не спала, пришла сюда в этом дурацком платье, чтобы сказать тебе о своих чувствах. А ты… Ты ко мне хоть что-нибудь чувствуешь?!
Тимофеев впился в мое лицо глазами, глядя сверху вниз и не моргая. Его взгляд был таким печальным, что у меня заныло в груди.
— Что это было, Лёш? — Я поняла, что срываюсь на крик, и понизила тон. — Мне даже смешно, как я могла себе всё нафантазировать! Вот дура…
Из меня вырвался диковатый, клокочущий смех. Руки задрожали.
— Саш, — усмехнулся он с горечью. — Зачем тебе такой, как я?
— Какой такой? — искренне удивилась я, чувствуя, как слеза стекает по моей щеке.
— Ты знаешь, о чем я. — Он сделал шаг назад, продолжая возвышаться надо мной, словно гора. — Не стоит что-то делать из жалости, потом горько пожалеешь. У тебя есть полноценный мужчина рядом, просто будь счастлива рядом с ним. Я искренне тебе желаю этого, от всего сердца.
— Здорово, — задыхаясь, проговорила я. Мне не хотелось верить своим ушам. — Спасибо. Не думала, что ты такой… слабак.
— Пусть так, — отводя глаза, согласился он.
Я развернулась и, задыхаясь, побрела по набережной в сторону дома. Босоножки тоскливо болтались в руке. Голые ступни царапал неровный асфальт. Не так я себе представляла этот разговор. Так много хотелось сказать, но слова так и не покинули моих губ. Я почувствовала, как слезы каплями стекают с моего подбородка.
Совсем рядом с берегом пролетели две чайки, покружились низко, возле самой воды, и вновь поднялись ввысь, обнимая крыльями облака. Их крик был тревожен, словно прощальная песня. Они летели высоко, растворяясь вдали, как в синей вечности, пока совсем не исчезли из вида.
— Куда ты босиком? — вдруг дрожащим голосом спросил он, догнав меня и развернув к себе. — Я отвезу тебя.
В его глазах стояли слезы.
Мне захотелось погладить его по небритой щеке, но я испугалась снова быть отверженной и замерла. Тимофеев не двигался.
— Не нужно, — покачав головой, сухо ответила я и продолжила движение.
— Брось, не упрямься, — он выдернул босоножки из моих рук.
Вновь оказавшись лицом к лицу, мы завороженно уставились друг на друга. Вокруг стало необычайно тихо.
— Я люблю тебя, — вдруг хрипло произнесла я и бессильно опустила плечи.
Лёша замер, пытаясь переварить услышанное.
Я не ждала ответа. Я просто сказала это. Сама себе не верю.
У меня не было пути назад. А другие пути мне вдруг стали не нужны. Я первый раз сказала то, что чувствовала, не надеясь на взаимность. И неожиданно стало так легко.
Если он уйдет, он будет знать об этом. Если мы никогда не увидимся, я не буду корить себя за то, что промолчала. Если даже он ничего не чувствует и я себе всё придумала, теперь моё сердце открыто ему.
Мне стало так хорошо. Всё мое существо захватило необычное приятное волнение. Никакие слова на свете не казались мне такими правильными, такими прекрасными, как эти.
Тимофеев напрягся всем телом, судорожно ловя воздух, словно забыл, как нужно дышать.
— Нет никаких мужчин, — я стояла неподвижно, видя, как изнутри его раздирают противоречия, — не нужно желать мне с ними счастья. Есть только ты и я. Либо нас нет.
Внезапно налетел ветер, отбросивший мои волосы назад. Я поежилась.
— Тебе это не нужно, поверь, — прошептал он, сжимая губы в тонкую полоску.
— Я прежде не встречала более полноценного человека, чем ты. Доброго, бескорыстного, сильного. А теперь посмотри на меня: я не добилась в своей жизни и половины того, чего добился ты. Не сделала ничего стоящего. Как ты вообще можешь называть себя неполноценным?
— Тебе не раз скажут, что ты взвалила на себя ношу.
— Тебе скажут то же самое, — усмехнулась я.
— Я тебя никогда не услышу. — На его лице отразилась нестерпимая боль. — Со мной тяжело в общении, тяжело в быту, во всём очень и очень тяжело. Разве ты готова к такому?
— Тебе очень повезло, — улыбнулась я, — ведь ты не услышишь, как я храплю.
— Ты храпишь? — испугался Тимофеев.
Мышцы его лица наконец-то расслабились. Хмурые прохожие проходили мимо, совершенно не обращая на нас внимания. Меня начало знобить.
— Но в чем тебе повезло больше, — усмехнулась я, убирая прядь непослушных волос с лица, — так это в том, что ты не услышишь, как я пою. Вот это просто повезло так повезло!
Лёша осторожно улыбнулся и нервно сплел руки в замок.
— Я запрещал себе вступать в отношения.
— Ты целовал меня, — напомнила я, растворяясь в его бездонных глазах.
— До сих пор не могу себе простить, — выдохнул он.
Я сделала шаг и оказалась в нескольких сантиметрах от него. Наши губы почти касались друг друга.
— Тогда не стоило этого делать, — одними губами сказала я.
Его дыхание стало частым и прерывистым.
— Я встретил тебя и… не смог удержаться.
Подняв руку, я коснулась его лица, нежно проводя подушечками пальцев по щеке и губам.
— Просто позволь себе быть счастливым, забыв про всё остальное.
— Разве так бывает? — прошептал он, обволакивая меня своим запахом.
— Наверное, именно так и должно быть.
Тимофеев зажмурился, словно от дикой боли, обнажая ровные зубы. Мне захотелось погладить его по плечу, чтобы утешить.
— Я не знаю, как мне поступить, — выдавил он, задыхаясь, и открыл глаза.
Я убрала руку и отошла назад.
— Иди. Просто иди в противоположную сторону. И если вдруг захочется повернуть обратно, то возвращайся.
Мне удалось улыбнуться. Я готова была его отпустить, чтобы никогда больше не увидеть. Тимофеев просто разрывал меня на части своим взглядом.
— А если я не могу сдвинуться с места?
Я рассмеялась и смахнула слезу.
— Тогда я не знаю, почему ты все еще не поцеловал меня?
Лёша наклонился, и тепло его дыхания коснулось моих губ. Я потянулась навстречу. Прикосновение получилось нежным и осторожным. Голова закружилась от желания, в груди затрепетало.
Настойчиво обхватив рукой за талию, Тимофеев крепко прижал меня к себе и жадно впился губами. Мне показалось, что мы растворились друг в друге. Губы прижимались к губам, пальцы вплетались в волосы, заставляя вскипать кровь.
Я задрожала всем телом, чувствуя, как пьянею от запаха его кожи, мои пальцы вплетались в его волосы, гладили шею. Несчастная кепка полетела на землю вслед за босоножками. Мы утонули в горячих волнах ощущений, не замечая ничего вокруг.
И только свежий ветер, налетев, на мгновение обнял нас и тут же исчез, унося с собой все печали. На душе стало так легко и спокойно, захотелось провести так вечность, держась крепко и не разжимая объятий.
В тишине. Даря друг другу нежные поцелуи и искренне глядя в глаза.
— Тяжело? — спросила я и уткнулась носом в его шею.
— Нет, — заверил Тимофеев, продолжая идти в прежнем темпе.
— Врешь, — усмехнулась я, заглядывая в его глаза.
Лёша остановился и подкинул меня на руках.
— Мне на тебя смотреть или на дорогу? — притворно сердито спросил он. — Ты ведь болтаешь, не замолкая.
— Больше не буду, — рассмеялась я.
Тимофеев нёс меня на руках до самого дома. Я немного переживала за его плечо, но это не мешало мне чувствовать себя самой счастливой. Чего только стоили взгляды прохожих! Школьницы, спешащие на последний звонок, хихикали, женщины в основной своей массе одобрительно улыбались, а попавшийся навстречу сгорбленный дедуля с удочкой даже присвистнул. Что уж говорить обо мне, я в первый раз в жизни удостаивалась такой чести, прежде меня никто на руках не носил.
— Откуда добычу тащишь? — воскликнул Степаныч, отставляя в сторону метлу.
Мы почти подошли к подъезду, когда дворник попался нам на пути, неизменно подтянутый и с причудливыми густыми усами, закрученными в стиле Пуаро. Возле его ног высилась кучка мусора, старательно сметенного со всего двора. Мужчина одобрительно улыбался и явно был настроен поболтать.
Тимофеев осторожно опустил меня на скамейку возле подъезда и сел рядом.
— На реке выудил, — усмехнулся он.
— Русалка… — догадался Степаныч, поворачиваясь ко мне.
— Доброе утро, — смущенно поздоровалась я и поправила платье.
— Видел я, как она отсюда на своих двоих ускакала, — сдерживая смех, сказал дворник. — Вслед за тобой.
Тимофеев улыбнулся. Мне стало смешно и стыдно.
— Я очень торопилась…
— Последний раз за мной женщины так бегали лет двадцать назад. — Степаныч ухмыльнулся, вспоминая. — Валентина с овощного отдела и Люська с галантерейного… Когда узнали, что я встречаюсь с обеими.
Я опустила глаза, краснея. Да уж. Мягко говоря, неловкий момент. Пришлось прикусить губу, чтобы сдержать улыбку. Сам того не ведая, дворник затронул щекотливую для нас тему.
Но, кажется, ненарочное совпадение не смутило Тимофеева. Он сел рядом и обнял меня за плечи.
— Точно так же, помню, бежали и спорили, кто первый меня поколотит. — Пожилой мужчина взял метлу. — Не догнали и подрались друг с другом! Волос повыдирали… Потом мне, конечно, всё равно от обеих досталось. Стыдно вспомнить.
— Бурная у тебя была молодость, Степаныч, — заметил Тимофеев, взяв меня за руку.
Наши пальцы переплелись.
Я почувствовала очередной прилив нежности. Его прикосновения становились таким родными, такими привычными и нужными, как воздух. Мне было удивительно и непривычно вдруг от осознания того, что этот человек сам становится зоной моего комфорта.
Я подняла глаза и посмотрела на него. Лёша вглядывался в лицо дворника, готовый не пропустить ни единого слова. Его губы были по-прежнему растянуты в непроизвольной улыбке, но брови выдавали некоторое напряжение, которое всегда сопровождало любой его разговор с собеседником. Он словно каждый раз сдавал экзамен, где его задачей было понять, проанализировать и ответить, не переспрашивая.