Я поймала себя на мысли о том, что уже привыкла к нему такому. И мне не важно, каким он был раньше. Привыкла к его необычному тембру, временами искажающему слова, или излишне громкому. Это всё становилось второстепенным, когда я видела свет, идущий изнутри него, чувствовала силу, способную сдвигать камни, и мощную энергию, меняющую мир вокруг. И я сама желала наполниться этой энергией до краёв.
— Главное, — усмехнулся дворник, — вовремя найти своего человека и остепениться.
Тимофеев молча кивнул несколько раз, продолжая задумчиво смотреть на него.
Мне захотелось погладить Лёшу по волосам, прижаться к его небритой щеке, целовать до исступления. А потом долго смотреть в его глаза со светящимися искорками в зрачках, в самые дорогие глаза на свете. Захотелось быть всегда рядом, а расставаясь, считать каждую минуту до новой встречи!
Я выдохнула, удивляясь самой себе. Становлюсь пьяной от одного его вида, а от прикосновений и вовсе крышу сносит! Обезумевшая!
— Саша, твой папа лежит в больнице, — прервал мои мысли Степаныч, тяжело вздохнув. — Всё очень плохо. Думаю, ему недолго осталось. Ты бы сходила, проведала…
Я обернулась к нему и замерла, не в силах проронить ни звука. По спине пробежал холодок.
Нужно было как-то реагировать, но я просто застыла. А что мне было сказать? Я не знала этого человека, не помнила тепла его рук, звука его голоса, всю сознательную жизнь не видела его поддержки и слов наставлений. Отец никогда не водил меня в школу, не плакал на последнем звонке, не помогал в выборе профессии. Этот человек присутствовал в моей жизни всегда, но незримо, подобно легенде. В остальном все его функции взял на себя брат.
И вот теперь я должна была как-то отозваться на состояние человека, с которым нас не связывало ничего, кроме пары телефонных звонков.
— Мы съездим, — тихо заверил Тимофеев, сжимая мою ладонь, — спасибо, Степаныч.
Дворник благодарно кивнул и вернулся к работе. Я продолжала хлопать ресницами. Во рту пересохло.
Лёша перекинул ногу через скамейку и устроился напротив. Изучая меня взглядом, полным сочувствия, он провел пальцами по моей щеке и нежно убрал прядь волос за ухо. Я чувствовала благодарность за то, что он избавил меня от необходимости отвечать на вопрос и что-то говорить об этом человеке.
— У меня сегодня куча дел, — произнес он, придвигаясь ближе. — Я отвезу тебя к брату, подождешь меня там, хорошо?
— Ты узнал, с кем была тогда Маша? — захотелось перевести тему мне.
— Да, — он небрежно кивнул. — Вообще-то, я давал себе обещание не посвящать тебя.
— С чего это?
— Боюсь излишнего рвения с твоей стороны.
— Говори уже.
— Андрей Панов. Сорок лет, разведен. Руководитель департамента управления имуществом.
Его губы скривились в нервной ухмылке.
— Ого, — присвистнула я, — важная шишка. Как мне к нему подступиться?
— Тебе? — удивился он.
— Мне не хочется, чтобы ты и дальше рисковал ради меня.
— Мы вчера встречались с Донских. — Тимофеев напряженно выдохнул. Но ни один мускул не дернулся на его лице. — Обменялись информацией, поделились мнениями.
— И что решили? — чувствуя, что опять краснею, спросила я.
— Сергей приезжал вчера к Панову в офис, в администрацию, побеседовать. У того имеется алиби на день убийства, он уехал в командировку еще в обед, вернулся лишь через три дня.
— И что нам теперь делать? — растерянно выдавила я.
Мои личные дедуктивные измышления вдруг зашли в тупик. Мозг требовал перезагрузки. Пальцы теребили бейсболку Тимофеева, отчаянно пытаясь придумать план действий.
Необходимы новые зацепки и тщательный анализ имеющихся улик. Если честно, с моими куриными мозгами, надежды оставалось возлагать только на своих помощников. Признаваться в этом ужасно не хотелось даже себе самой, но с этими любовями, вдруг захватившими мой рассудок, я сама не заметила, как задвинула дело брата подальше.
— Донских установил жучок в его кабинете, — произнес Тимофеев без особой радости. — Весь вчерашний вечер мы его прослушивали.
— Узнали что-нибудь? — с надеждой спросила я.
— После разговора он звонил кому-то, мы предполагаем, Усику или своим подручным. — Лёша забрал кепку и покрутил ее в руках. — Выразил обеспокоенность тем, что под него копают.
Меня начинало лихорадить, руки вспотели, живот от страха сжался в комок.
— Мне кажется, если он и не замешан, то должен знать убийцу. Эта Маша явно кому-то мешала.
— Потом он сделал еще один звонок, — продолжил Тимофеев, водрузив кепку на макушку. — Начальнику МВД по области… В общем, Донских отстранили, начинают прессовать внутренними проверками, дело передали другому следователю.
— Это очень плохо? — обеспокоенно спросила я, пытаясь разглядеть ответ в его глазах.
Он опустил глаза и замолчал на некоторое время.
— По личной просьбе Панова в короткие сроки должно быть предъявлено обвинение твоему брату.
Из моей груди вырвался стон отчаяния.
— Я сама пойду к этому Панову! — Меня душила ярость. — Или к Усику! Пока не вытрясу из них правду, не успокоюсь.
— А умные мысли хоть иногда тебе приходят в голову? — сердито пробурчал Тимофеев, оглядываясь по сторонам, и смачно выругался шепотом.
— Значит, скажи мне, что сделать, — спросила я, сгорбив плечи от казавшейся непроходимой безысходности. — Куда бежать? Кого и о чем спрашивать, чтобы восстановить справедливость?
— Я сам это решу. — Он положил свою руку на мое плечо и посмотрел в глаза, придавая взгляду совершенно серьезный вид. — Ты больше в этом деле не участвуешь. Поняла?
— Ты так решил? — Я покачала головой в знак несогласия.
— Да, — твердо, как отрезал, сказал Тимофеев. — Для твоей же безопасности.
Я нервно хихикнула, вцепившись в скамейку побелевшими пальцами. Меня отрезать от расследования? Уж сколько мне положено наломать дров, я наломаю, и несмотря ни на чьи запреты.
— Это смешно. — Я обиженно сложила руки на груди. — Тебе придется приковать меня цепями, только тогда я не двинусь с места.
— Даже если тебя придется связать, чтобы ты не совершала глупостей, я это сделаю, — пообещал он.
И что-то подсказывало, что это не было просто угрозой. Его зрачки угрожающе сузились.
Я перевела взгляд на его шею, на шрамы, видневшиеся из-под спортивной кофты и, несомненно, придававшие ему мужественности. Не хотелось, чтобы он вновь подвергал себя опасности, особенно из-за такой сумасбродной и ненадежной особы, как я.
— Со мной ничего не будет, — я погладила его по колючей щеке и нежно прикоснулась к губам, — лучше подумай о себе. Ты же рискуешь остаться без агентства. Эти люди обладают почти безграничной властью в нашем городе.
— Я своё дело знаю, — упрямо заявил он. — Только пообещай мне, что не полезешь на рожон.
Я подняла руку и поправила взъерошенные волосы.
— Я не буду сидеть сложа руки.
— Ты что, не можешь мне просто довериться?! — Тимофеев казался взбешенным моей неуступчивостью.
— Скажи тогда, что собираешься предпринять? Прослушивать их днями и ночами в ожидании чего-то интересного? Донских теперь тоже нельзя светиться, чтобы не потерять работу. Я не знаю, что делать, но не могу просто ждать.
— Именно так люди и попадают в неприятности. — Тимофеев недовольно фыркнул. — Ты же носишься по городу, как ужаленная!
— Я?
— Нужно иметь трезвую голову, иначе непременно наломаешь дров. Отправляйся-ка к брату в больницу и жди звонка.
— Ни за что! — всплеснула руками я.
Он уронил голову на ладони.
— Как с тобой тяжело!
Я решила сменить тактику и смягчила тон.
— У тебя есть какие-то идеи? Поделись со мной, ну, пожалуйста! Я должна знать хоть что-то, чтобы спокойно ожидать новостей.
Тимофеев посмотрел на меня устало, как на назойливую муху, и пожал плечами.
— Панов опасается какой-то женщины, приказал не трогать её, пока не узнает, где она хранит документы.
— Про кого это он? — оживилась я. — А если про девушку Усика? Скажем, из ревности она прирезала Машу. Как ее?
— Стелла.
— Очень возможно, что это она. У нее есть какие-то документы, возможно, ими она шантажирует Панова.
— Не знаю, — процедил он сквозь зубы. — Зря я тебе всё рассказал.
— Наверняка она убийца и шантажистка. — Мне нравилось строить догадки, прикидывать, размышлять. — А если не она, то кто?
— Попытки шантажировать людей его круга ничем хорошим обычно не заканчиваются. Меня больше интересует, как ваша семья оказалась вовлеченной в эту историю.
Я прикусила губу и замолчала, терзаясь сомнениями, но все же приняла решение рассказать про вчерашних незваных гостей. Заодно и облегчить душу. Я догадывалась, что теперь Тимофеев станет переживать за меня еще сильнее.
— Вчера, когда я вернулась из больницы, моя квартира напоминала свалку. Кто-то перевернул всё вверх дном…
Его зрачки расширились, наливаясь гневом.
— Хорошо, что ты с ними не встретилась! — Он схватился за голову. — Что они могли искать?
— Больше похоже на попытку запугать меня, — отмахнулась я.
— Тебе нельзя оставаться одной, — в твердой решимости сплавить меня подальше, Тимофеев похлопал себя по карманам в поисках телефона.
Я остановила его, нежно прикоснувшись ладонью к руке:
— На море не поеду.
— Хорошо, — он все равно выглядел взвинченным, — пока поедешь к брату в больницу, позже решим.
Я придвинулась к нему ближе и медленно провела носом по его шее. Тимофеев выпрямил спину и оглянулся по сторонам. Его явно не вдохновляло прилюдное выражение чувств. Но люди, проходившие мимо, спешили по своим делам и совершенно не обращали внимания на парочку, облюбовавшую скамью возле подъезда. К тому же кусты акации за нашей спиной создавали жалкое подобие интима, так что я не беспокоилась о посторонних взглядах.
Вдохнув запах, не просто сводивший с ума, а безжалостно взрывающий мой мозг, я нежно прикоснулась губами к его шее и запечатлела на ней поцелуй.